Однажды ночью мне приснился сон, как будто я в Круглово, и почему–то стою и мою посуду. Вдруг вбегает мать и говорит мне, что какой–то парень просил мне передать, что ждёт меня возле автобусной остановки. Я поняла, что это ни кто иной, как Рома, и кровь остановилась у меня в жилах от радости. Я запаниковала, бросила посуду и вытряхнула из чемодана всё своё барахло, мучительно соображая, что бы такое надеть. Меня всю колбасило от возбуждения, и в то же время я боялась поверить в реальность происходящего. Я знала, что это всего лишь сон, и страшно боялась проснуться или опоздать и прийти на остановку, когда его там уже не будет.
Я помчалась к остановке и увидела, что там образовалось большое летнее кафе, играет музыка, а за столиками сидит вся кругловская молодёжь, пьёт коктейли и развлекается. И вдруг вижу — Ромка стоит в стороне, весь грустный такой, подавленный, без мотоцикла.
— Что случилось? — подбежав к нему, воскликнула я. — Где твой мотоцикл? Почему ты такой грустный и не развлекаешься вместе со всеми?
— Мне плохо, — тихо сказал он, закрыл глаза и прислонился к стене, — Очень плохо…
— А мне с тобой хорошо! — сказала я и рассмеялась. Мне действительно с ним было так хорошо, как ни с кем другим.
— Уйдём отсюда, — произнёс он, и мы, взявшись за руки, пошли по шоссе.
Но не тут–то было! Девушки, сидевшие за столиками, заволновались, вскочили и пустились за нами вдогонку. Длинные волосы их развевались по ветру как у русалок, накрашенные глаза горели зловещим огнём, а острые когти пытались вцепиться в меня и разорвать в клочья.
— Отцепись от него, отцепись! — шумели они, — Отцепись, или мы разорвём тебя в клочки!!!
Я поняла, что они хотят отобрать у меня Рому, но ещё крепче сжала его руку и стремглав полетела вперёд, не разбирая дороги. И тут оказалось, что бежим мы с ним уже не по шоссе, а по какому–то тёмному тоннелю. И чем дальше мы бежим, тем уже становится тоннель, и я уже чувствую, что здесь мы не пролезем…
Но тут произошло чудо: мы вырвались из тоннеля и опять побежали по улице. Снег хрустел у нас под ногами, мы проваливались в сугробы, задыхались от усталости, а кругом темень, дороги не разобрать… И вдруг мы с разбегу налетели на стену. Сработала сигнализация, загудели сирены, и нас начали окружать менты. Бежать дальше было некуда: кольцо ментов и разъярённых девушек стремительно приближалось к нам.
И тут произошло ещё одно чудо. Мы с Ромкой вдруг оторвались от земли и стали медленно–медленно подниматься в небо, усыпанное звёздами. Толпа внизу загудела, зашумела, заволновалась, стала протягивать к нам свои когтистые лапы, но достать они нас не могли. А мы, взявшись за руки, поднимались всё выше и выше над безумной, разъярённой толпой… А они махали мне руками и орали:
— Вернись! Вернись! Спустись! Проснись! Проснись! В школу пора! Да вставай же!
И тут кто–то схватил меня за ноги и потянул вниз. Потом меня кто–то затряс…
— Ну ты будешь вставать или нет? — заорала мать, — Уже восемь часов!
Я открыла глаза и увидела вместо звёздного неба свою тесную комнату с задрипанной мебелью и дешёвыми обоями в цветочек. И впервые в жизни мой дом стал мне так противен.
— Отстань, мне к третьему уроку! — пробормотала я и уткнулась лицом в подушку.
Наступили летние каникулы, но и от них мне было не много радости. Лето в тот год было особенно тяжёлым и удушливым, главным образом потому, что это было первое лето, которое я была вынуждена проводить в городе. От жары и духоты даже асфальт плавился; некуда было деваться.
Между тем, сон про Рому не выходил у меня из головы. «Я должна непременно ехать к нему в Круглово! — вновь и вновь думала я, — Но как?..»
Наконец, после долгих размышлений способ нашёлся. Как–то утром, ещё раз всё продумав и мысленно прорепетировав, я подошла к маме и, стараясь унять внутреннюю дрожь и скрыть волнение, как можно более небрежным тоном произнесла:
— Мам, ты знаешь, меня тут подружка Надя приглашает погостить у них на даче пару дней. Отпустишь?
— Конечно, поезжай! — мигом согласилась мать, — Что ты тут в городе, в духоте делать будешь? К тому же, к нам сегодня придут рабочие стеклить балкон, поэтому тебе здесь и делать нечего.
Получив с такой лёгкостью разрешение и даже денег на дорогу, я оделась как метеор и, подхватив сумочку, стремглав полетела на вокзал.
На платформе Выхино была обычная субботняя толчея. Люди, разгорячённые жарой и спешкой, сновали туда–сюда как муравьи при пожаре. Еле–еле отстояв длиннющую очередь в кассу и чуть не блеванув от дымного угара и вони загаженной платформы, я пошла поискать, нет ли где скамейки на открытом воздухе. Но все скамьи, как назло, были заняты, и мне не оставалось ничего другого, как притулиться на корточках где–нибудь у фонарного столба.
— Электропоезд до Егорьевска отправится от третьего пути! — объявили по репродуктору.
Я поспешно вскочила.
— Не подскажете, это третий путь? Скажите, пожалуйста, как мне пройти к третьему пути? — суетливо путаясь у всех под ногами, спрашивала я.
— Да третий, третий! — пробегая мимо меня с баулами, ответил мужик.
— Спасибо.
Я осталась на платформе, по детской привычке высматривая вдали приближающуюся электричку. Но странным образом её почему–то не было видно. Я кинула взор на соседний путь — там уже стояла электричка с надписью «Егорьевск».
Я со всех ног ринулась туда, хотя было уже поздно, и я знала, что при любом раскладе я на неё уже не успею.
— И–и–ы-ы–ы–ы!!! — завопила я, щипая себя за щёки.
Опять всё рухнуло. В очередной раз. Жалко было и пропавших денег на билет, и этого, в сущности, глупого прокола с электричкой. Единственный раз за целый год выпал шанс наконец–то поехать к Роме — так нет, вот тебе, получи!
— Ну что так убиваться–то? Не уехала на этой электричке — уедешь на другой, — утешала меня какая–то пожилая тётка в очках, — Через час пойдёт Куровская, на ней и уедешь…
Целый час! Это было невыносимо. Но делать было нечего, и я снова обречённо села на корточки у фонарного столба.
Медленно, мучительно, медленно ползло время.
Солнце пекло в мою голову, но встать и перейти в тень мне было лень. От тупой безысходности я впала в какое–то состояние анабиоза. Час ожидания истекал минутами. Мне порой казалось, что даже стрелки на часах застыли. Казалось, все силы природные встали на дыбы, чтобы только помешать мне доехать до Ромы и вновь сблизиться с ним.
Наконец, час истёк. Но… Но.
Голос из репродуктора бесстрастно прогремел над платформой:
— По техническим причинам электропоезд до станции Куровское на 12:10 отменён! Повторяю: электропоезд до станции Куровское на 12:10 отменён.
В толпе ожидающих прошёл глухой гул возмущения. А для меня это было уже чересчур.
Забыв обо всём на свете, наплевав на толпу, я вскочила и, обливаясь слезами, воя и матерясь, грозя кулаками кому–то снизу вверх, заорала:
— Слышь, ты, кто ты там есть?! Ты, грёбанная сволочь, прекрати мне тут палки в колёса совать!!! Слышишь?! Я всё равно приеду в Круглово и найду Рому!! Чего бы мне это ни стоило, я найду его и встречусь с ним!!! И ты, проклятая судьба–индейка, ничего мне не сделаешь!!!!!!!!
А солнце в небе безжалостно палило на платформу, как будто издеваясь и смеясь надо мной и над всеми нами.
Дополнительный электропоезд взамен отменённого подали только через полтора часа. И тотчас же толпа ошалевших от ожидания, жары и спешки людей валом ломанулась в вагоны. В тамбуре была такая давка, что меня сшибли с ног. Кто–то очень тяжёлый прошёлся по моей спине и протащил свою тележку, но кричать уже не было сил. Лишь когда суматоха потихоньку улеглась, я кое–как оправилась и протиснулась из тамбура в битком набитый вагон.
Все места, естественно, были заняты; к тому же в вагоне от множества грязных, потных, распаренных тел стоял такой смрад и духота, что мне стало дурно. Тошнота подкатывала к горлу, в глазах темнело, но я упорно стояла и, сцепив зубы, старалась не упасть.
«Я должна перенести это… Потом будет хорошо… — думала я, вспоминая свой сон про Рому, — Может быть, ему ещё хуже, чем мне… Я должна во что бы то ни стало доехать до него…»
Темнота в глазах потихоньку рассеялась, и увидела, что сижу на скамье возле окна, а какая–то женщина суёт мне под язык валидол.
Кое–как доехав до станции Ильинский Погост, я слезла с электрички и нетерпеливо оглянулась по сторонам. До Круглово предстояло ещё чапать пешком по жаре целый час; сначала прямо по шоссе до Сенькино, потом налево через деревню, а потом опять налево — и до Круглово…
«Ну и нафига я буду делать такой крюк? — внезапно пришло мне в голову, — Не лучше ли прямо отсюда свернуть налево и, срезав путь, так и пойти прямиком до Круглово? Это будет гораздо быстрее».
Темнота в глазах потихоньку рассеялась, и увидела, что сижу на скамье возле окна, а какая–то женщина суёт мне под язык валидол.
Кое–как доехав до станции Ильинский Погост, я слезла с электрички и нетерпеливо оглянулась по сторонам. До Круглово предстояло ещё чапать пешком по жаре целый час; сначала прямо по шоссе до Сенькино, потом налево через деревню, а потом опять налево — и до Круглово…
«Ну и нафига я буду делать такой крюк? — внезапно пришло мне в голову, — Не лучше ли прямо отсюда свернуть налево и, срезав путь, так и пойти прямиком до Круглово? Это будет гораздо быстрее».
И я чесанула через поле. Идти по жаре, по бездорожью, да ещё путаясь ногами в высокой траве было тяжело, но словно какое–то безумное умопомрачение гнало меня вперёд. Я мчалась, срезая дорогу, как на пожар, и мне представлялось, что если я как можно быстрее не доберусь до Круглово, то опоздаю и больше уже никогда не увижу Ромку.
Идти по полю становилось всё тяжелее и тяжелее. По мере того, как я шла, почва под ногами становилась более рыхлой и вязкой, а среди растительности стало появляться всё больше осоки и ивняка. Жар и духота здесь были ещё невыносимее за счёт горячих торфяных испарений и ядовито–сладкого запаха какого–то неизвестного мне болотного растения. Не было никаких сомнений, что передо мной болото; но я колебалась только один миг.
«Вперёд, только вперёд!» — стучало в моей голове. И я, с трудом преодолевая слабость и головокружение, ломанулась прямо в болотную жижу.
Вдруг в осоке прямо передо мной что–то зашевелилось и шипением проползло прямо у моих ног. «Змея!!» — в ужасе отпрянула я. Крик застрял у меня в горле, ибо ничего на свете я не боялась так сильно, как змей.
— На помощь!! Помоги–и–и-те!!!! — отчаянно завопила я срывающимся голосом.
Но кричать о помощи здесь было так же бесполезно, как в пустыне. Кругом было только поле, болото и заросли ивняка; за километры в округе не было ни одной живой души. Крик мой, поднявшись над болотом, замер где–то в верхушках ив и исчез, потонув в раскалённом безмолвии шатурских торфяников.
Глава 7
В полутрупном, полубессознательном состоянии, с ног до головы вымазанная илом, изрезанная осокой и изъеденная в кровь болотной мошкарой, я вывернулась, наконец, из проклятого болота. На меня, наверное, было страшно смотреть: вся в иле, крови и грязи, сбрендившая с ума и полудохлая, я была похожа не то что на болотную кикимору, а, скорее, на самого Фредди Крюгера. Я понимала, что Ромка испугается, если увидит меня такой, но, тем не менее, издыхая, ползла вперёд из последних сил, как тот золотоискатель в канадской тундре из рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни».
Я ползла по полю на четвереньках, ползла как червь, ибо встать и принять вертикальное положение у меня уже не было никаких сил. Впору было остановиться, лечь и издохнуть прямо там, но только желанная цель в виде Ромки не давала мне это сделать.
«Сейчас отдохну, и опять полезу; потом опять, опять отдохну, и опять полезу… — подстёгивала я сама себя, — Так и вылезу на дорогу; ну, а там до Круглово рукой подать… Доберусь в Круглово, там опять отдохну — и к Ромке… Милый Ромка! Наконец–то скоро я буду рядом с тобой…»
Я плохо помню, как добралась до Круглово. Выбравшись на асфальтированную дорогу, я раз десять садилась отдыхать. В довершение ко всему уже на подходе к деревне меня хватил солнечный удар, но я продолжала упорно плестись вперёд, несмотря на то, что перед глазами уже всё плыло.
И только тогда я своему сознанию оборваться позволила, когда увидела, что навстречу мне идёт она. Танька…
Двое суток я провалялась пластом в постели. Во всём теле была такая слабость, что лень было даже рукой пошевелить. Танька носила мне на террасу еду; похоже, мой «подвиг» настолько поразил и шокировал её, что она даже относиться ко мне стала по–другому.
— Я, конечно, могу не спрашивать, ради кого были все эти подвиги, — как–то под вечер сказала она, — Но ты зря приехала. Совершенно зря…
— Почему зря? — спросила я, чувствуя, как внутри что–то обрывается.
— Потому что его нет, — сказала Танька.
От её тона мне стало не по себе.
— Как? Он опять не приехал?
— Он и не приедет, — пробормотала она в подушку.
Кровь плеснулась мне в голову. Я порывисто вскочила.
— Почему? Что ты скрываешь? Ты что–то знаешь о нём?!
— Знаю, — негромко сказала Танька.
— Что?
— Его посадили, — последовал ответ.
Я ничего не соображала. Это не укладывалось в голове. Ромку посадили в тюрьму? За что?! Хотя, я понимала, что в данном случае это идиотский вопрос — «за что». Даже зная его всего один день, нетрудно было догадаться, что этот парень может по своей безбашенности ещё не таких дел наворотить.
— Ты помнишь Грихана? — спросила Танька.
— Честно говоря, не очень…
— Это друг Ромкин, они часто вместе бухали. Так вот, Грихан захотел косануть от армии… Ну, а Ромка — ты ж его знаешь — для друга последнюю рубаху снимет. Спрятал он Грихана в подвале своего дома, всю зиму Грихан там прокантовался. А жрать–пить что–то надо. Плюс наркота…
— Наркота?! — в ужасе переспросила я.
— Ну а ты думала — они цветочки нюхают? Грихан — тот уже давно на «винте» сидит. Да и Ромка тоже…
По правде сказать, это меня несколько шокировало — но только на один миг. «Я люблю его, и мне неважно, наркоман он или нет, — подумала я, — Может, это и неправда… Ну а, даже если так — я всё равно разыщу его и вытащу из этой бездны…»
— Ты знаешь, в какой тюрьме он сидит? — вслух спросила я.
— Слушай, я не знаю… Знаю, что буквально недавно их с Гриханом замели. Суда–то ещё не было…
— Как мне увидеть Рому?
— Забудь об этом, — сказала Танька, — Во–первых, я реально не знаю, где он сидит. А во–вторых, даже если б знала, тебя к нему всё равно никто не пустит.
— Почему?? — возопила я.
— Потому что несовершеннолетних туда не пускают. К тому же, ты ему даже не родственница — ты вообще никто!
Я разревелась от горя и досады. Танька терпеливо села рядом со мной.
— Не сходи с ума. Я понимаю, конечно, что ты его любишь, и, поверь, если б могла, сама подарила бы тебе его, потому что никогда ещё в жизни не видела, что можно ТАК любить… Но ты должна понять… так уж сложились обстоятельства…
— Нечего мне понимать!!! — истерично кричала я, — В гробу я видала все эти твои сраные обстоятельства!! Понятно?! Господи боже мой, да что же это такое?!?! Бьюсь, бьюсь… как рыба об лёд… и опять, опять обломы!!! Сколько сил потрачено зря, сколько трудностей преодолено впустую!!! Когда же конец–то этому придёт, о господи!!!!
— Значит, не судьба, — сказала Танька.
— Ерунда! Чушь собачья!! Это только трусы и слабаки уповают на судьбу!! А я считаю, что каждый свою судьбу делает сам!!!
— Но, тем не менее, все твои потуги остаются без результата, — возразила она, — Знаешь, если в жизни что–то действительно твоё — оно достанется тебе легко. А если нет — значит, надо смириться и отступить…
— Я всё равно не отступлюсь. Ни за что! — твёрдо сказала я.
Танька не выдержала моего прямого взгляда и отвернулась к окну.
Солнце багрово–красными лучами окрашивало стены террасы, медленно садясь за горизонт. Танька стояла у окна, ко мне спиной.
— Я хочу извиниться перед тобой, — сказала она.
— За что? — спросила я.
— За то, что два раза поступила с тобой нечестно. Первый раз — когда ты приехала в мае, а я сказала, что Ромы нет. Соврала — он тут был… А второй раз…
Она оборвалась, усиленно теребя занавеску.
— А второй раз? — эхом переспросила я.
— А второй раз произошёл ещё раньше, когда ты прошлым летом с тётей Зоей уехала из Круглово…
Я рывком села на постели.
— Что ты сделала?!
— Как только вы уехали, на следующий день Ромка спросил меня, приедешь ли ты ещё раз. Я сказала, что нет, не приедешь. Тогда он попросил у меня твой адрес… а я сказала ему, что не знаю ни твоего адреса, ни телефона…
Я ничком повалилась на подушку, схватив себя за волосы. Больше всего мне хотелось бы теперь убить её.
— Понимаешь, я тогда ужасно злилась на тебя, ведь он мне самой нравился… Я думала, раз ты далеко, всё равно у вас ничего не выйдет, и со временем вы забудете друг о друге… Я же не знала, что всё настолько серьёзно… Правда…
— Ладно, — оборвала я её, — Что сделано, то сделано. Какая теперь разница.
Остаток лета прошёл в бесплодных поисках и попытках выяснить о Роме хоть что–нибудь. Тех скудных сведений, что дала мне Танька, было явно недостаточно. Я знала только его имя, фамилию и год рождения. И всё. Я рассылала о нём запросы, выспрашивала тех, кто его знал — но никто так и не сказал мне о нём ничего определённого. Поиски мои усложнялись ещё и тем, что в пятнадцать лет особой свободы передвижения у меня не было — приходилось постоянно отпрашиваться у родителей, выкручиваться и врать им. К тому же, близилось окончание школы, впереди маячил институт, и надо было усиленно заниматься. Конечно, если б я смогла выведать, где Ромка, я бы, не задумываясь, бросила бы всё и пошла за ним хоть в Сибирь. Но так как я ничего не знала о нём, мне оставалось лишь уповать на судьбу и ждать…