Святой смотрел на меня, держа в одной руке крест, а второю выставленной ладонью вперед, словно, пытался закрыть мне рот. Непонятно. Может, это дух времени так смещает ценностные приоритеты?
Вот, сосед мой и директор того же дома отдыха, Николай Петрович, золотой человек. Мы с ним как познакомились, он сразу же обрадовал меня своей православностью.
– Батюшка, я из казаков, а казаки народ верующий, это вы сами знаете. За стол никогда без молитвы не садимся, и чтобы у себя на сходе общую чарку без батюшкиного благословения, да ни боже мой! Чтобы без батюшки пить, да никогда.
Смотришь на это открытое волевое лицо православного человека и действительно веришь, что без батюшки – никогда.
И потому не было предела моему изумлению, когда узнал, что в одном из корпусов дома отдыха с благословения нового директора открылся секс-шоп.
Городочек у нас небольшой, шила в мешке не утаишь. И как я понимал Марь Иванну, бывшего бухгалтера, теперь на пенсии подрабатывающей сестрой хозяйкой, когда ей матери и уже бабушке во всех отношениях достойного семейства, пришлось набирать в столице ассортимент для нового магазина. Как, чуть ли не отворачиваясь, двумя пальчиками пересчитывала срамные игрушки для великовозрастных шалунов. – Мать, ты будь повнимательнее, не ошибайся, – говорил ей тамошний реализатор, вещицы денег стоят. Товар – то в накладной как именовать будем, как есть, или по ГОСТу? Бедная женщина, поначалу она все боялась, как бы ее не стошнило, но потом ничего, втянулась, перспектива остаться без работы показалось еще страшнее.
Недоумеваю: – Николай Петрович, зачем тебе такой магазин? Ты же православный человек. – Батюшка, ты несколько не понимаешь особенности текущего момента. Да, мы все по большей части православные, кресты носим, но не молитвой единой жив человек. К вам в церковь люди ходят молиться, а к нам народ едет отдыхать. И мы обязаны идти навстречу пожеланиям клиентов. Страна в кризисе, батюшка, и чтобы выжить, нужно искать, как заработать. Что мы можем предложить народу? А народу после напряженной работы нужно расслабиться. И как его расслабить без стриптиза? Тут мне на новый год культмассовый затейник подготовила программу. Пригласила каких-то чудаков с гармошками и балалайками, да еще и ряженых, ну кому это сейчас интересно? Хорошо, что я решил все заранее проверить. – Да ты что, – возмущаюсь, – с ума сошла? Люди за три дня такие деньги выкладывают, хотят полноценного отдыха, а ты им художественную самодеятельность подсовываешь?! Думать надо перспективно: сегодня клиентуру потеряем, завтра зубы на полку положим.
Короче, пока еще не поздно езжай в Москву и заказывай стриптиз. Да проверь, чтобы все было по-настоящему. Так она дверью хлопнула и ушла, мол, ей чувства ее религиозные не позволяют. Все хотят быть чистенькими, и зарплату получать, а зарабатывать не хотят.
Ушла за две недели до нового года, наверно думала, что нам без нее не обойтись, а меня друзья выручили, и в последний момент таких замечательных ребят прислали. Молодцы, они нам двое суток народ зажигали. Ну, а раз оно так востребовано, мы и секс-шоп у себя открыли. Но все это временно, батюшка, как кризис закончится, так и каяться к тебе придем.
Разные люди, разные обстоятельства, кто-то соглашается на хлеб, кто-то идет на крест.
Осенью прошлого года мы с матушкой гостили у друзей в Черногории. Не знаю, может и есть на земле места красивее, но я не видел, хотя я, правда, кроме своей деревни, мало что и видел. Чарующее красотой море с водой прозрачной и совершенно необычной цветом. Побережье, пляжи, Которский фиорд. О горах можно наверно говорить часами, какие они там бывают, просто здесь скорее нужен поэт, а не сельский батюшка.
Море, обычно тихое и мирное, может и волноваться. Меняясь цветом, теряя прозрачность, и становясь шумным, оно еще больше завораживает своим совершенством. И по всему побережью многочисленные скалистые острова, на которых кое-где приютились одинокие храмы. Мороженую треску я и раньше ел, но никогда не пробовал морскую рыбу, еще два часа назад плававшую в воде. А южные овощи, жареные на огне, и козий сыр с местным оливковым маслом. Непередаваемо вкусно, красиво, и во всем этом ощущается праздник.
Ласковое теплое море, горячая от солнца галька. Я вышел из воды и прижимаюсь спиной к теплой скале. Смотрю на остров Святого Стефана и тоже не перестаю им любоваться. А потом делаю для себя неожиданное открытие:
– Послушай-ка, – обращаюсь к матушке, – а ведь этот остров и городок, в котором мы сейчас живем, ведь все это названо в честь первомученика Стефана. Когда мы собирались сюда, то думали, что летим в Будву, а оказались именно здесь.
Перед моими глазами всплыл образ святого из Серапионовой палатки, и вместе с ним все тот же вопрос, заданный несколько лет назад:
– А ты согласен стать мучеником?
Господи, помилуй, ну почему среди этого неземного блаженства, где радуется жизни, кажется, каждая клеточка твоего тела, вновь напоминать о мученичестве, неужели со Христом нельзя как-то по-другому? Ведь человеческая жизнь бесценна уже сама по себе, по своему факту существования. Зачем же мы должны умирать, да еще и по собственному согласию? Хорошо, допускаю, можно добровольно согласиться на мученичество где-нибудь после семидесяти, там уже так и так от болезней не жизнь, а мучения. Но сейчас, пока еще тело способно творить и наслаждаться, кому все это нужно? Тем более, в наше время, когда церковь перестала быть гонимой и живет в покое, к чему эти крайности!
Уже возвращаясь домой, по дороге в аэропорт Тиват я прощался со всей окружающей меня красотой и поймал себя на том, что думаю: «А почему отец Сергий, мой предшественник и последний настоятель нашего храма выбрал страдания? Он что, надеялся до последнего, что его минует чаша сия?»
Вряд ли. В те дни, он оставался уже последним из четырех братьев священников, кто еще был на свободе. Он знал, что двое его братьев замучены в лагерях, знал, что в Череповце арестовали и скорее всего расстреляли самого старшего из них. Знал, потому, что увозили и уже не выпускали многих из тех, кто служил в соседних с нами приходах.
Ему было проще, чем остальным, вдовец, дети выросли и разъехались. Вещички собрал, и поминай как звали, а он, нет, все продолжал служить. Незадолго до ареста его помощник и диакон отец Николай прилюдно объявил об отречении от Христа, и тем спас свою жизнь.
– Люди! – кричал со сцены отец Николай. – Простите, что морочил вам головы столько лет, простите!
Потом кто-то из ячейки большими ножницами обрезал ему бороду и, словно палач на плахе, поднял ее вверх, предъявляя всему честному собранию. А отец Сергий не стал.
Говорят, что после войны наши деревенские видели отца Николая в Шуе, он уже был священником и носил крест. Бог милостив и прощает. Может, наш настоятель был таким отчаянным человеком и ничего не боялся? Так ведь нет, боялся и очень боялся. Мне одна из наших прихожанок, в те годы еще совсем молоденькая девушка, рассказывала, что все никак понять не могла: отчего в окнах у батюшки часто на всю ночь остается гореть свет? Потом тихонько подкралась и заглянула, а он все ходил и ходил по избе из угла в угол, одетый и готовый к приезду «воронка».
А через два месяца после нашего возвращения из Черногории прозвучали выстрелы в отца Даниила. И его смерть все расставила по своим местам.
Он бесконечно прав. Ведь тогда только оправдано существование множества наших храмов и воскресных школ, журналов, газет, издательств, иконописных мастерских, семинарий, академий и прочего огромного хозяйства, именуемого Церковью, и только тогда она реально ею становится, когда среди множества ее людей найдется хотя бы один человек, кто был бы способен пожертвовать всем самым для него дорогим, включая и собственную жизнь, и добровольно выйти на пистолет. Выбрать мученичество только потому, что главным в его жизни и даже самой жизнью, стал Христос. Не деньги, не власть от имени Христа, уж тем более не холодильник со стиральной машиной, а Сам Христос, страдающий от неразделенной любви к человеку. А любовь, как известно, жертвенна.
Я спешил в лавру, мне не терпелось закончить разговор, начатый несколько лет назад в Серапионовой палатке возле иконы первомученика.
– Отче Стефане, я согласен, если у Него больше нет тех, кто готов до конца, то я согласен.
Потом долго стоял возле образа и ждал, только ответа так и не дождался. Видимо, дважды такие предложения не повторяются.
Маленький человек
Весть о том, что отца Фёдора посылают в Москву на миссионерскую конференцию, мгновенно облетела всех его многочисленных духовных чад, родственников, знакомых и друзей и вызвала немалый переполох. Москва хоть и столица России, да только Россия – другое государство, а Казахстан давно живёт по своим законам и обычаям. В России, родине его предков, батюшка никогда ещё не был, потому и замирало его сердце от скорого свидания с городом, название которого так дорого каждому русскому человеку. Ему ехать, а близким – волнение, как он там, неопытный и неискушённый жизнью, в большом городе сможет провести эти несколько дней.
– Батюшка, ты уж только смотри там, будь осторожен. В Москве собирается множество всяких аферистов и обманщиков. Никому не доверяйся и не верь ни единому ихнему слову: облапошат моментально. Денег с собой особо не бери, всё равно их там у тебя украдут. Возьми только на дорогу, чтобы было на что до метро добраться и по дороге перекусить. В общепите не ешь, отравишься обязательно, купи по дороге пирожок и хватит, приедешь на конференцию, там спокойно и поешь.
Отец Фёдор поменял на русские деньги свою месячную зарплату в двенадцать тысяч тенге с таким расчётом, чтобы кроме пирожка по дороге ему ещё бы и на книжки хватило, а самое главное, исполнить свою заветную мечту и съездить в лавру к преподобному Сергию. С этой целью он и заказал себе обратный билет специально на день попозже.
Когда самолёт из Алма-Аты приземлился в Домодедово и отец Фёдор шёл по аэропорту в поисках железнодорожной платформы, чтобы сесть на экспресс, к нему подскочил человек и предложил такси.
– Нет, нет, спасибо большое, но у меня совсем мало денег, и я собираюсь ехать на электричке.
– Ну что вы, какие деньги? – с видом оскорблённого достоинства сказал таксист. – Всёго-то 165 рублей!
Батюшка переспросил:
– Что, за всю поездку вы просите с меня 165 рублей и всё?
– И всё, – расцветая искренней улыбкой, подтвердил человек.
«Да, напрасно у нас там про Москву всякие слухи распускают, видать, и здесь порядок существует, – подумал отец Фёдор, – у нас в Алма-Аты запросили бы столько же. Экспресс тот почти в два раза дороже. Вот повезло», – обрадовался батюшка, и согласился.
Сговорившись о поездке, добрый человек буквально выхватил сумку из рук священника и стремительно поспешил с ней на выход. Да так, что тот едва поспевал за таксистом. Выйдя из здания аэропорта, москвич достал рацию и с деловым видом вызвал машину к подъезду.
Машина подъехала через несколько секунд. Отец Фёдор снова уточнил стоимость поездки и те уже оба в один голос заверили, что с ветерком домчат его до ближайшей станции метро всё за те же 165 рублей.
Всю дорогу водитель такси развлекал пассажира смешными историями, а подъезжая к Москве, рассказал, как недавно подвозил двух белорусов.
– Те запёрлись в машину с пивом и рыбой, представляешь, какой они мне здесь гадюшник устроили, да ещё и платить отказались. Так что пришлось вызывать ребят, нас солнцевские крышуют. Пацаны тут же подскочили, так что пришлось им, как миленьким раскошелиться и на оплату поездки, и на мойку машины, и даже на моральный ущерб, – смеётся водитель. Обхохочешься на этих пассажиров. А потом подвозил ещё одного, типа тебя, такого же солидного спокойного дядечку, а тот, представляешь, расплачиваться не захотел. Снова пришлось ребят тревожить. Те его обыскали, прикинь, в трусах нашли зашитыми три тысячи баксов. Так он им сам и деньги отдал, и баксы подарил.
– Странно, – размышляет вслух отец Фёдор, – но 165 рублей это же не так дорого, почему же люди отказываются платить?
– Так это же по нашему тарифу за один километр, – уже заходится от смеха таксист.
– Достал я калькулятор, – рассказывал потом отец Фёдор, мой сосед, – перемножил тариф на километраж и у меня волосы встали дыбом. «Стой! – кричу. – У меня таких денег нет! – Ничего, – веселится шофёр, – отдашь что есть». Подвёз меня к ближайшей станции метро, а там нас уже ждут, молодые крепкие парни и тоже улыбаются. Вывернул он у меня карманы и забрал деньги. «Ладно, – говорит, – иди с Богом, остальные в следующий раз довезёшь, – и снова расхохотался». Я уже было пошёл, а он вдруг догоняет и протягивает немного мелочи: «На, возьми, вот, это тебе на метро и пирожок». Видать, ещё не совсем пропащий человек этот таксист, другой бы и на булочку не дал, а этот пожалел. А вообще, я так понял, в Москве живут весёлые люди.
Нас с отцом Фёдором поселили в одном номере, а потом определили на постой ещё и отца Антония. Уже поздно вечером мы услышали осторожный стук в дверь, и тихое:
– Молитвами святых отец наших…
– Аминь, – это мы с отцом Фёдором отвечаем в унисон.
И на пороге появляется сперва огромного размера рюкзак, а за ним, словно в бесплатное приложение, монашек маленького росточка со светлыми редкими волосами, собранными сзади в хвостик. Сильно окая, он нам поклонился и произнёс:
– Отцы честные, благословите, меня зовут монах Антоний. Вот, приехал к вам на конференцию по благословению отца наместника из Н-ского монастыря. Вообще-то, это наш отец наместник должен был ехать, он у нас человек зело учёный, но не выбрался и благословил меня. «Поезжай, говорит, отец Антоний, посиди там среди умных людей, послушай. Ты в Москве-то чай ещё и не был? – спрашивает. – Ну и ладно, вот и столицу как раз посмотришь, в метро на лестнице покатаешься. И самое главное – в монастырь к преподобному Сергию съездишь, помолишься у мощей за братию». Я и поехал. Вот, везу лаврским монахам целый рюкзак гостинчиков из наших краёв.
Как забавно было слушать человека, всю жизнь лет до тридцати пяти прожившего у себя в монастыре одной из наших северных епархий, а потом волей отца игумена оказавшегося в огромном городе.
– В метро вышел из вагона и пошёл на выход. Смотрю, а перед лестницей толкучка. Мешает кто-то людям проходить. Подхожу, а это бабушка-узбечка, боится сердешная на эскалатор ступить, вот и создаёт пробку. Люди спешат, толкают бабушку, ругаются, а помочь старому человеку никто не поможет. Жалко мне её стало, взял старушку под руку: «Пойдём, мать, я тебе пособлю», – и совсем перегородил дорогу. Народу деваться некуда, поднатужились и закинули нас с бабушкой-узбечкой и моим рюкзаком на лестницу. Так и доехали, слава Богу.
В течение нескольких дней мы участвовали в пленарных заседаниях, работали на секциях, а по вечерам собирались у себя в номере. И начинались разговоры, продолжавшиеся далеко за полночь. По вечерам, чтобы делегаты не скучали, привозили артистов, а однажды к нам приехали мастера русских боевых искусств. Всего их было трое, мастер, создавший свою оригинальную систему, и двое его учеников. Когда смотришь на сильных здоровых мужиков, радуешься, что не перевелись ещё в нашем народе богатыри. Сам мастер небольшого роста, можно сказать для спортсмена даже излишне полный, но весь словно одна сжатая пружина, способная мгновенно раскрыться и сразить противника наповал. Среди делегатов конференции были и те, кто в своё время занимался боксом или восточными боевыми искусствами. Кто-то из них, продолжая спортивные традиции, до сих пор тренирует у себя на приходе мальчишек. Имя мастера, создавшего собственную систему рукопашного боя, и до этого дня было у многих на слуху, потому посмотреть на него пошёл даже я с моими новыми друзьями.
Правда, мы немного опоздали и пришли, когда известный боец уже рассказывал о своём методе борьбы. Если бы я встретил его где-нибудь в автобусе, то и внимания бы на него никогда не обратил. Маленького роста, может, чуть повыше отца Антония, круглолицый, постоянно улыбающийся. Всегда чувствуешь человека агрессивного и невольно стараешься от такого отойти подальше, а здесь нет. Лицо мастера светилось неподдельным добродушием, даже нанося сокрушительные удары, демонстрируя технику, он по обыкновению продолжал улыбаться. Прежде чем показывать отдельные приёмы, учитель предупредил, что человек, используемый им в качестве «груши», обучен специальной методике отражения ударов. Кстати, потом уже в фильме я видел, как здоровенный негр пытался пробить этого удивительного человека – «грушу». Было понятно, что старается он изо всех сил, а тому хоть бы хны, дышит соответствующим образом и улыбается. Только этого фильма мы тогда ещё не видели.
Мастер наносит короткий резкий удар и «груша» начинает быстро дышать носом, выдыхая ртом, потом следующий удар, но через секунду «несчастный», извиваясь всем телом, приходит в себя. Удар следует за ударом, мастер улыбается:
– Отцы, вы слышите как трещат кости? Нет необходимости наносить удары, подобно тем, что применяют в боксе. Вот так надо бить и вот так надо.
Подопытный уже не столько стоит на ногах, сколько валится с них.
– А если мы ударим по лицу в эту самую точку… – Мастер легко, будто снимая пушинку, припечатывает своему визави по щеке пудовым кулаком.
Тот отлетает в сторону и падает на пол. Потом, однако, всё равно встаёт и начинает дышать быстро-быстро. Смотрю на отцов, на их лицах отражается восхищение мастерством учителя и одновременно жалость к человеку – «груше». Очень уж ему бедному доставалось, а он не протестовал, и только покорно вставал в позицию, в ожидании очередного удара. И было в этом для нас, священников, что-то неправильное, и хотелось всё это прекратить. Но как это сделать? Не будешь же вставать между двумя здоровенными дядьками, такие уж у них забавы.
Наконец, мастер прекратил бить ученика и обращается уже к нам: