– Прости, – мягко говорит мама. – Но ты ошибаешься.
– Ошибаюсь, ну-ну, – фыркает Кара. – Что вы! Уверена, вы именно такие, какими кажетесь. Фракция беспечных добродетелей без доли эгоизма. Точно.
– Не смей так разговаривать с моей мамой! – обрываю ее я, мое лицо горит. Я сжимаю руки в кулаки. – Не говори ей ни слова, или, клянусь, я сломаю твой нос.
– Отвали, Трис, – говорит Уилл. – Ты не посмеешь ударить мою сестру
– Да? – говорю я, подняв брови. – Ты так думаешь? Посмотрим.
Мама касается моего плеча.
– Ну же, Беатрис. Ты ведь не обидишь сестру своего друга?
Она выглядит очень мягкой, но так сильно сжимает мою руку, что я едва сдерживаю слезы боли, когда она уводит меня. Она быстро идет со мной в сторону столовой. Но, не дойдя до нее, сворачивает налево и заходит в темный коридор, который я еще не успела исследовать.
– Мама, – говорю я. – Откуда ты знаешь, куда идти?
Она останавливается у закрытой двери и становится на цыпочки, разглядывая основание голубой лампы на потолке. Через несколько секунд она кивает и снова поворачивается ко мне.
– Я же сказала, никаких вопросов обо мне. Значит, никаких вопросов. Как ты на самом деле справляешься, Беатрис? Как прошли схватки? Как тебя оценили?
– Оценили? – повторяю я. – Ты знаешь про борьбу? Знаешь про рейтинг?
– Это не такая уж секретная информация. То, как проходит процесс посвящения у бесстрашных.
Понятия не имею, насколько трудно узнать, как другая фракция проводит посвящение, но, подозреваю, что не так уж просто.
Я медленно отвечаю:
– Я ближе к концу списка, мам.
– Хорошо. – Она кивает. – Нет ничего зазорного, быть в конце. А теперь… Это очень важно, Беатрис. Каким был результат твоего теста?
Предупреждение Тори пульсирует в моей голове. Никому не говори.
Надо сказать, про Отречение, потому что именно этот результат Тори зафиксировала в системе. Я смотрю маме в глаза, они светло-зеленые, обрамленные темными ресницами. У нее морщины вокруг рта, но кроме них ничто не выдает ее возраст.
Эти линии становятся глубже, когда она говорит. Она всегда напевает, когда моет тарелки. Это моя мама. Я могу доверять ей.
– Он был… неокончательным, – тихо говорю я.
– Я так и думала. – Она вздыхает. – Многие дети, рожденные в Отречении, получают такой результат. Мы не знаем почему. Но ты должна быть очень осторожна на следующем этапе инициации, Беатрис. Оставайся в середине списка, независимо от того, каковы твои успехи. Не привлекай к себе внимание. Поняла?
– Мама, что происходит?
– Мне все равно, какую фракцию ты выбрала, – говорит она, касаясь рукой моей щеки. – Я твоя мама и хочу, чтобы ты была в безопасности.
– Это потому что я... – Я начинаю говорить, но она прижимает руку к моему рту.
– Не произноси это слово, – шипит она. – Никогда.
Так Тори была права. Быть Дивергент опасно. Я просто до сих пор не знаю почему. Да я даже не знаю, что это означает.
– Почему?
Мама качает головой.
– Я не могу сказать.
Она смотрит через плечо, свет из Ямы почти невидим. Я слышу крики и разговоры, смех и шаркающие шаги. Запах из столовой добирается досюда: сладкий и дрожжевой – выпеченного хлеба.
Она поворачивается ко мне, ее челюсть напряжена.
– Я хочу, чтобы ты кое-что сделала, – говорит она. – Я не могу посетить твоего брата, но ты сможешь, когда инициация закончится. Ты сможешь пойти и найти его, попроси его исследовать информацию о сыворотке моделирования. Хорошо? Сделаешь это для меня?
– Если ты не объяснишь мне хоть что-то из этого, мам, то нет! – Я скрещиваю руки на груди. – Если ты хочешь, чтобы я околачивалась в корпусе Эрудитов целый день, ты должна назвать мне серьезную причину!
– Я не могу. Прости. – Она целует меня в щеку и заправляет мне за ухо выбившуюся из пучка прядь волос. – Я должна идти. Будет лучше, если бы сделаем вид, что не слишком привязаны друг к другу.
– Мне плевать на то, что они подумают, увидев, – говорю я.
– А не должно, – говорит она. – Подозреваю, что они уже следят за тобой.
Мама отходит от меня, и я слишком ошеломлена, чтобы пойти за ней. В конце коридора, она поворачивается и говорит:
– Съешь кусок торта за меня, ладно? Шоколадного. Они восхитительны. – Она улыбается странной, кривоватой улыбкой и добавляет: – Я люблю тебя, ты же знаешь.
И затем она уходит.
Я стою одна в голубом свете ламп и понимаю:
Она была в корпусе раньше.
Она помнила этот коридор.
Она знает о процессе инициации.
Моя мать была Бесстрашной.
16
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Андрей Кочешков, Аліса Зубко, Любовь Голованова, Галина Воробьева, Даша Немирич, Екатерина Воробьева, Юта Дягилева
Редактура: Марина Самойлова
Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович
В полдень я возвращаюсь в спальню, пока остальные проводят время со своими семьями, и нахожу Ала, сидящего на кровати и уставившегося на голую стену: в то место, где обычно висит классная доска. Четыре снял ее вчера, ему нужно подсчитать результаты первого этапа.
– Вот ты где! – говорю я. – Твои родители тебя обыскались. Нашли?
Он качает головой. Я сажусь возле него на кровать. Моя нога по ширине лишь половина его, даже сейчас, когда я стала более мускулистой, чем была. Он одет в черные шорты. Колени фиолетово-синие, все в синяках, их пересекает шрам.
– Ты не хочешь видеть их? – спрашиваю я.
– Не хочу, чтобы они спрашивали, как мои дела, – говорит он. – Мне придется рассказать им, они же поймут, если я солгу.
– Ну… – Я изо всех сил пытаюсь придумать, что сказать. – А что с тобой не так?
Ал резко смеется.
– Я проиграл все поединки, кроме того… с Уиллом. Ничего хорошего.
– Это был твой выбор. Разве ты не можешь им это сказать?
Он качает головой.
– Папа всегда хотел, чтобы я попал сюда. То есть, они хотели, чтобы я остался в Искренности, но только потому, что они должны так говорить. Они оба всегда восхищались Бесстрашием. Они не поймут, если я попробую им это объяснить.
– Ох. – Я барабаню пальцами по коленям. А потом смотрю на него. – Так вот, почему ты выбрал Бесстрашие? Из-за родителей?
Ал качает головой.
– Нет. Я полагаю, что это из-за того... Я думаю, что важно защищать людей. Поддерживать их. Как то, что ты сделала для меня. – Он улыбается мне. – Это то, что Бесстрашные должны делать, правильно? Это и значит мужество… Не причинять боль людям без причины.
Я помню, как Четыре говорил мне, что раньше у Бесстрашных приоритет отдавался работе в команде. Какими были Бесстрашные, когда было так? Что бы я изучала, если бы была здесь, когда моя мать была здесь? Быть может, я бы не сломала нос Молли. Или не угрожала бы сестре Уилла. Я ощущаю острый приступ вины.
– Может, станет лучше, когда инициализация закончится?
– Все уже плохо… я могу оказаться последним в рейтинге, – говорит Ал.
– Ну, вечером узнаем.
Мы сидим бок о бок какое-то время. Лучше уж сидеть здесь в тишине, чем в Яме, и наблюдать, как все веселятся со своими семьями.
Мой отец говорил, что иногда лучший способ помочь кому-то – это просто быть рядом. Я чувствую себя лучше, делая что-то, за что, знаю, он стал бы мной гордиться, будто это компенсирует все те вещи, которые я натворила, которыми он гордиться точно бы не стал.
– Знаешь, когда ты рядом, я чувствую себя храбрее, – говорит он. – Будто я могу вписаться сюда, так же, как и ты.
Я собираюсь что-нибудь ответить, когда он кладет руку мне на плечо. Я вдруг замираю, мои щеки пылают. Хотела бы я ошибаться насчет чувств Ала ко мне.
Но я права.
Я не наклоняюсь к нему. Вместо этого я продвигаюсь вперед, так, что его ладонь соскальзывает. Затем я кладу руки себе на колени.
– Трис, я... – начинает он. Его голос напряжен. Я смотрю на него. У него лицо такое же красное, как и, по ощущениям, мое, но он не плачет – просто выглядит смущенным. – Эмм… извини, – говорит он. – Я хотел… эм. Извини.
Жаль, я не могу сказать ему, чтобы он не принимал это на свой счет. Я могу рассказать ему, что мои родители редко держатся за руки, даже в нашем собственном доме, таким образом, я отучила себя от всех жестов привязанности, потому что они воспитывали меня так, чтобы я воспринимала их серьезно.
Может, если бы я рассказала ему, не было бы отзвука боли за его смущенным румянцем. Но это, конечно, личное. Он мой друг, но это все. Что может быть более личным, чем это? Я вдыхаю воздух, а когда выдыхаю, заставляю себя улыбнуться.
– За что извинить? – спрашиваю я, стараясь казаться непринужденной. Я отряхиваю джинсы, хотя на них ни пылинки, и встаю. – Я пойду, – говорю я. Он кивает, не глядя на меня. – С тобой все будет в порядке? – спрашиваю я. – Ну, в смысле, из-за родителей. Не из-за того, что... – я обрываю фразу. Я не знаю, что бы я сказала если бы не остановилась.
– Ага. – Он снова кивает, слишком энергично. – Увидимся позже, Трис.
Я стараюсь выходить из комнаты не слишком быстро. Когда дверь спальни закрывается за мной, я прикасаюсь своего лба и слегка усмехаюсь. Если забыть о неловкости, приятно кому-то нравиться.
Обсуждение посещений наших семей было бы слишком болезненным, таким образом, наш итоговый рейтинг первого этапа – это все, о чем мы можем говорить этим вечером. Каждый раз, когда кто-то поднимает эту тему, я смотрю в одну и ту же точку на другом конце комнаты и игнорирую его.
Мой рейтинг не может быть таким же ужасным, каким он был раньше, особенно после того, как я побила Молли, но я не могу быть настолько хороша, чтобы оказаться в первой десятке по окончанию инициации, особенно, учтивая, что есть еще новички, рожденные в Бесстрашии.
Во время ужина я сижу с Кристиной, Уиллом и Алом за столом в углу. Мы на не вполне комфортном расстоянии от Питера, Дрю и Молли, которые сидят за следующим столом. Когда наша беседа затихает, я слышу каждое сказанное ими слово. Они обсуждают рейтинг. Какая неожиданность.
– Тебе не разрешали заводить домашних животных? – требовательно спрашивает Кристина, похлопывая ладонью по столу. – Почему нет?
– Потому что они бессмысленны, – говорит Уилл, констатируя факт. – Ну, зачем обеспечивать едой и крышей над головой животное, которое только пачкает твою мебель, заставляет дом плохо пахнуть, и, в конечном счете, умирает?
Мы с Алом переглядываемся, как делаем всегда, когда Уилл и Кристина начинают препираться. Но теперь, когда наши глаза встречаются, мы оба быстро отводим их. Я надеюсь, что эта неловкость между нами не продлится долго. Я хочу своего друга назад.
– Дело в том... – Кристина умолкает, склонив голову. – В общем, они прикольные. У меня был бульдог, его звали Чанкер. Однажды мы оставили жареного цыпленка на подоконнике, чтобы охладить, и, когда мама отошла в ванную, он стянул его вниз и съел, кости, кожа – все валялось на полу. Мы так смеялись.
– Да, это, безусловно, изменит мое мнение. Естественно, я хочу жить с животным, которое лопает мою еду и разрушает кухню, – кивает Уилл. – А почему бы тебе не завести собаку после инициации, раз уж у тебя такая ностальгия?
– Потому что... – Улыбка Кристины исчезает, и она тыкает викой лежащий на ее тарелке картофель. – Собаки теперь меня напрягают. После... после теста на способности.
Мы обмениваемся взглядами. Мы все знаем, что не должны говорить о тесте даже сейчас, после того, как выбор сделан, но для них это правило не столь не нарушаемо, как для меня. Сердце в моей груди бьется с сумасшедшей скоростью. Для меня это правило – защита. Благодаря ему я не обязана лгать своим друзьям о результатах. Каждый раз, как я думаю о слове «Дивергент», я слышу предостережение Тори... А теперь и мамино.
Не говори никому. Это опасно.
– Ты имеешь в виду... убийство собаки, правильно? – спрашивает Уилл.
Я совсем забыла. Те, кто имеют предрасположенность к Бесстрашным, в моделировании должны были взять нож и ударить пса, когда он начал нападать. Ничего удивительного, что теперь Кристина не хочет собаку в качестве домашнего любимца.
Я практически прячу ладони в рукава и складываю пальцы в замок.
– Ну, да, – произносит Кристина. – В смысле, все мы через это прошли, верно? – Она сначала смотрит на Ала, а затем на меня. Ее темные глаза сужаются, и она говорит: – Кроме тебя.
– Эм?
– Ты что-то скрываешь, – поясняет она. – Ты нервничаешь.
– Что?
– В Искренности, – говорит Ал, подталкивая меня плечом. Вот оно. Теперь все нормально, – нас учат, как читать язык тела, поэтому мы знаем, когда кто-то врет или скрывает что-то от нас.
– Ох... – Я почесываю шею. – Ну...
– Вот! Опять! – вскрикивает Кристина, указывая на мою руку.
Я ощущаю, как сердце стучит все быстрее и быстрее. Как я смогу и дальше лгать о результатах, если они видят, когда я вру? Надо следить за языком тела. Я опускаю руки и кладу их на колени. Так себя ведут честные люди? В любом случае, про собаку мне врать необязательно.
– Да, я не убивала собаку.
– Как же ты получила в результате Бесстрашие, если не выбрала нож? – Уилл смотрит на меня, прищуриваясь.
Я спокойно смотрю на него в ответ.
– А я и не получила. Мой результат – Отречение.
Это полуправда. Тори записала меня в «Отречение», следовательно, именно оно значится в системе. Любой, кто имеет доступ к информации о тестах, может его увидеть. Я еще пару секунд смотрю ему в глаза. Если я отведу их, это может вызвать подозрение. Затем я пожимаю плечами и накалываю кусок мяса на вилку. Я надеюсь, они мне поверят. Они должны мне поверить.
– Но ты все равно выбрала Бесстрашие? – говорит Кристина. – Почему?
– Я уже говорила тебе, – отвечаю я, ухмыляясь. – Из-за еды.
Она смеется.
– Ребят, вы знали, что Трис никогда не видела гамбургеров до того, как попала сюда?
Она рассказывает историю нашего первого дня, и мое тело расслабляется, хотя внутри я все еще чувствую себя напряженно. Я не должна врать друзьям. Это создает барьеры между нами, а у нас их и так уже предостаточно.
Кристина хватает флаг.
Я отказываю Алу.
После ужина мы идем в сторону спальни, и я с трудом удерживаю себя от того, чтобы начать бежать, потому что, как только мы поднимемся, нам объявят рейтинг. Хочу уже покончить с этим.
У двери в спальню Дрю пихает меня к стене, чтобы пройти. Мое плечо оцарапано, но я не останавливаюсь.
Я слишком низкая, чтобы увидеть что-то сквозь толпу посвященных, собравшихся у задней части комнаты, но, когда я нахожу место, где могу хоть что-нибудь разглядеть, я замечаю на полу доску, развернутую к нам задней частью, прислоненную к ноге Четыре.
Он стоит с куском мела в руке.
– Для тех, кто только пришел, объясняю, как считают рейтинг. После первого периода сражений, мы оценили вас, основываясь на вашем уровне мастерства. Количество заработанных балов зависит от вашего уровня и уровня соперника. За улучшение и за победу над более сильными соперниками вы получаете больше баллов. Я не награждаю за победу над слабыми. Это трусость.
Мне показалось, что на последних словах его взгляд упал на Питера, но он так быстро перевел его, что я не уверена.
– Если у вас высокий уровень, вы теряете баллы за поражение от слабых соперников. – Молли издает неприятный звук, похожий ни то на храп, ни то на брюзжание. – Второй период тренировок оценивается намного серьезнее, так как напрямую связан с преодолением трусости, – продолжает Четыре. – Следовательно, невероятно сложно подняться выше в конце посвящения, если у вас низкий рейтинг первого уровня.
Я скачу с одной ноги на другую, пытаясь получше его разглядеть. Когда мне это удается, я, в итоге, отворачиваюсь. Он смотрит на меня, наверное, я привлекла его внимание своими нервными движениями.
– Мы объявим тех, кто выбывает, завтра, – продолжает Четыре. Здесь деление вас на перешедших и рожденных не будет учитываться. Четверо из вас, перешедших, могут стать афракционерами, а из них может не уйти никто. Или же наоборот. Возможен любой вариант. На этом все, вот ваш рейтинг.
Он вешает доску на крючок и отходит назад, чтобы мы могли увидеть список.
1. Эдвард
2. Питер
3. Уилл
4. Кристина
5. Молли
6. Трис
Шестая? Я не могу быть шестой! Должно быть, победа над Молли повысила мой рейтинг намного больше, чем я ожидала. А проигрыш мне, похоже, понизил ее.
Я смотрю дальше.
7. Дрю
8. Ал
9. Мира
Ал не совсем последний, но если рожденные Бесстрашные не завалили полностью первый этап инициации, он – афракционер. Я смотрю на Кристину. Она качает головой и хмурится, глядя на доску. И она не одна такая.
В комнате поразительно тихо. Ощущение, что ты, шатаясь, стоишь на канате. А затем все заканчивается.
– Что? – недоумевает Молли. Она показывает на Кристину. – Я побила ее! Я ее побила за минуту, и ее оценили выше меня?
– Да, – говорит Кристина, скрещивая руки на груди. Она самодовольно улыбается.
– Почему?
– Если хочешь сохранить высокий рейтинг, не советую, проигрывать более слабым соперникам, – говорит Четыре, его голос прорезается сквозь бормотание и ворчание других посвященных.
Он кладет мел в карман и проходит мимо меня, даже не взглянув в мою сторону. Его слова немного задевают меня, напоминая, что именно я тот слабый соперник, упомянутый им. Очевидно, они и Молли напоминают об этом.
– Ты, – говорит она, вперившись в меня своими узкими глаза. – Ты за это заплатишь.
Я ожидаю какого-то выпада с ее стороны, или удара, но она просто разворачивается на каблуках и выходит из спальни, и это гораздо хуже. Если бы она взорвалась, ее гнев быстро прошел бы после пары ударов. Ее уход означает, что она теперь будет что-то планировать. Ее уход означает, что я должна быть начеку.