Я начинаю одеваться трясущимися руками. Платье простого черного цвета с V-образным вырезом на груди, который демонстрирует мои татуировки на ключице, длиной оно до колен.
Как только я одеваюсь, желание плакать пропадает, уступая место чему-то вскипающему и яростному в моем животе. Я хочу причинить им боль.
Я смотрю на свои глаза в зеркале. Я хочу, и я сделаю.
Я не могу драться в платье, поэтому мне придется достать новую одежду в Яме до начала тренировки и моей новой драки. Надеюсь, что с Питером.
– Эй, где ты пропадала все утро? – спрашивает Кристина, когда я захожу в тренировочную. Я щурюсь, в попытке разглядеть доску через всю комнату. Строчка рядом с моим именем пуста... у меня все еще нет противника.
– Я уже в порядке, – говорю я.
Четыре встает напротив доски и пишет чье-то имя напротив моего. Пожалуйста, пусть это будет Питер, пожалуйста...
– Ты точно в порядке, Трис? Ты выглядишь слегка... – начинает Ал.
– Слегка какой?
Четыре отходит от доски. Имя рядом с моим – Молли. Не Питер, конечно, но тоже неплохо.
– Не в себе, – договаривает Ал.
Мой бой последний в списке, перед ним еще три, а потом я встречусь с ней лицом к лицу. Эдвард и Питер дерутся предпоследними... Отлично. Эдвард – единственный, кто может побить Питера. Кристина будет драться с Алом, что означает, что Ал быстро проиграет, сражаясь вполсилы.
– Будь со мной помягче, ладно? – говорит Ал Кристине.
– Не могу ничего обещать, – отвечает она.
Первая пара – Уилл и Мира – стоят друг напротив друга на арене. Несколько секунд они оба перемещаются взад и вперед, один выбрасывает руку перед собой, затем отводит ее обратно, другой – пинает и промахивается. На противоположном конце комнаты Четыре прислоняется к стене и зевает.
Я смотрю на доску и пытаюсь предугадать исход каждого поединка. Долго они не продлятся. Я стою, кусая ногти, и думаю о Молли. Кристина ей проиграла, из чего следует, что она хороша. У нее сильный удар, но она почти не использует свои ноги. Если она не сможет меня достать, то не сможет сделать мне больно.
Как и следовало ожидать, следующий поединок Кристины и Ала заканчивается быстро и безболезненно. Ал падает после нескольких сильных ударов по лицу и больше не встает, на что Эрик лишь качает головой.
Эдвард и Питер дерутся чуть дольше. Несмотря на то, что оба они лучшие бойцы, разница все же заметна. Кулак Эдварда врезается точно Питеру в челюсть, и я вспоминаю, что Уилл рассказывал о нем – тот изучает борьбу с десяти лет. Это заметно. Он гораздо быстрее и умнее, чем тот же Питер.
К тому времени, как завершаются все три поединка, мои ногти обкусаны до крови, и я хочу есть. Я выхожу на арену, не обращая внимания ни на что, кроме центра зала. Гнев поостыл, но его еще можно вернуть. Всего лишь нужно вспоминать, как холоден был воздух и громок смех. «Гляньте на нее. Она еще совсем ребенок».
Молли стоит напротив меня.
– Мне показалось, или у тебя действительно есть родинка на левой ягодице? – говорит она, ухмыляясь. – Боже, да ты побледнела, Стифф.
Она нанесет первый удар. Она всегда так делает.
Молли двигается по направлению ко мне и вкладывает всю свою силу в удар. Увидев, как она перемещается вперед, я увертываюсь и бью кулаком ей в живот, чуть выше пупка. Прежде чем она успевает положить на меня свои руки, я снова уворачиваюсь, готовая к следующей атаке.
Ухмылка исчезает с ее лица. Она бежит на меня и почти хватает, но я бросаюсь в сторону. Я слышу голос Четыре в голове, утверждающий, что самое сильное оружие в моем арсенале – локти. Мне просто нужно придумать, как их использовать.
Я блокирую ее следующий удар предплечьем. Удар обжигает, но я почти не замечаю этого. Она скрипит зубами и издает разочарованный стон, больше похожий на звериный рык. Она делает небрежный удар в мою сторону, от которого я успеваю увернуться, и, когда ее равновесие нарушается, бегу вперед и бью локтем в лицо. Она отдергивает голову как раз вовремя – мой локоть лишь задевает ее подбородок.
Она ударяет меня в бок; я отшатываюсь в сторону, восстанавливаю дыхание. Должно же быть место, которое она не защищает. Я хочу ударить ее в лицо, но, возможно, это не слишком умный поступок. Я смотрю на нее несколько секунд. Ее руки слишком высоко; они защищают нос и щеки, оставляя живот и ребра открытыми для удара. У Молли такая же ошибка в бою, как и у меня.
Наши глаза встречаются всего на секунду.
Я делаю низкий апперкот в район пупка. Кулак погружается в ее плоть, и я слышу ее тяжелое дыхание возле моего уха. В то время как она ловит ртом воздух, я подсекаю ее ноги, и она тяжело падает на землю, поднимая за собой облако пыли. Я отрываю от пола ногу и изо всех сил пинаю ее по ребрам.
Мои мать и отец не одобрили бы, что я бью лежачего.
Плевать.
Она сворачивается калачиком, чтобы защитить бок, и я опять пинаю ее, на этот раз в живот. «Совсем еще ребенок». Я ударяю вновь, на этот раз по лицу. Кровь вытекает из ее носа и струится по ее физиономии. «Гляньте на нее». Другой пинок достается груди.
Я снова заношу ногу для удара, но Четыре хватает меня за руки и тянет от нее прочь с силой, не позволяющей сопротивляться. Я дышу сквозь сжатые зубы, глядя на залитое кровью лицо Молли. Ее цвет красив и богат.
Она стонет, и я слышу бульканье в ее горле, вижу кровь, стекающую по губам.
– Ты победила, – шепчет Четыре. – Хватит.
Я утираю пот со лба. Он пристально на меня смотрит. Его глаза широко распахнуты; он выглядит встревоженным.
– Думаю, тебе стоит уйти, – говорит он. – Прогуляйся.
– Я в порядке, – отвечаю я. – Теперь я в порядке, – повторяю я снова, на этот раз скорее для себя.
Хотела бы я почувствовать себя виноватой за то, что сделала.
Но не могу.
15
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Андрей Кочешков, Аліса Зубко, Любовь Голованова, Галина Воробьева, Даша Немирич, Екатерина Воробьева, Юта Дягилева
Редактура: Марина Самойлова
Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович
День Посещений.Я вспоминаю об этом, как только открываю глаза.Мое сердце подскакивает, а затем резко опускается, когда я вижу Молли, хромающую по комнате, с фиолетовым носом, заклеенным пластырем.
Как только она уходит, я оглядываюсь в поисках Питера и Дрю. Я не вижу в комнате ни одного из них, поэтому быстро переодеваюсь. Пока их тут нет, мне все равно, кто видит меня в нижнем белье. Все остальные одеваются в тишине. Даже Кристина не улыбается.
Мы все знаем, что можем спуститься в холл Ямы и не найти там тех, кто пришел к нам. Я заправляю кровать так, как учил меня отец. Когда я убираю несколько волосков, оставшихся на подушке, в комнату выходит Эрик.
– Внимание! – объявляет он, откидывая темные волосы с глаз. – Я хочу дать вам несколько советов по поводу сегодняшнего дня. Если каким-то чудом ваши семьи придут навестить вас... – Он рассматривает наши лица и ухмыляется. – В чем я сильно сомневаюсь, вам лучше постараться выглядеть не заботящимися об этом. Так будет проще для вас и так будет проще для них. К правилу «фракция важнее крови» здесь относятся очень серьезно. Привязанность к семье демонстрирует окружающим то, что вы недовольны своей нынешней фракцией, и это ведет нас к позору. Поняли?
Я поняла. Я слышу угрозу в голосе Эрика. Главная часть его речи – последняя: мы Бесстрашные, и мы должны вести себя соответственно.
Когда я направляюсь к выходу из комнаты, Эрик останавливает меня.
– Похоже, я недооценил тебя, Стифф, – говорит он. – Вчера ты была на высоте.
Я смотрю на него. Впервые с тех пор, как я ударила Молли, у меня внутри все переворачивается. Если Эрик считает, что я сделала что-то правильно, скорее всего, я напортачила.
– Спасибо, – говорю я.
Я выскальзываю из комнаты. Как только мои глаза приспосабливаются к тусклому свету прихожей, я вижу Кристину и Уилла перед собой, Уилл смеется, вероятно, над шуткой Кристины. Я не пытаюсь их догнать. Почему-то мне кажется, что было бы неправильным прерывать их. Ала нет. Я не видела его в спальне, и сейчас он не идет в Яму. Возможно, он уже там. Пробегаю пальцами по волосам и забираю их в пучок. Проверяю одежду. На мне обтягивающие брюки, ключица оголена. Они не одобрят. Да кого это волнует? Я сжимаю челюсть. Теперь это моя фракция. А это одежда, которую носят в моей фракции.
Я останавливаюсь в конце прихожей. Многие семьи стоят здесь, большинство из них Бесстрашные, пришедшие к рожденным посвященным. Они до сих пор кажутся мне странными – мать с пирсингом в брови, отец с татуированной рукой, посвященный с фиолетовыми волосами – вся семья.
Я замечаю одиноких Дрю и Молли в другом конце комнаты и подавляю улыбку. По крайней мере, их семьи не пришли. Но пришла семья Питера. Он стоит рядом с высоким мужчиной с густыми бровями и невысокой рыжеволосой женщиной. Он не похож ни на одного из родителей. Они оба одеты в черные брюки и белые рубашки, типичную одежду Искренних, и его отец говорит так громко, что я почти слышу его со своего места. Знают ли они, кем на самом деле является их сын?
Тогда... кем являюсь я?
В другом конце комнаты Уилл стоит рядом с женщиной в голубом платье. Она слишком молода, чтобы быть его матерью, но у нее та же складка меж бровей и такие же золотые волосы, как у него. Как-то он рассказывал о своей сестре, наверное, это она.
Рядом с ними Кристина обнимает темнокожую женщину в черно-белой одежде Искренних. За Кристиной стоит девочка. Тоже Искренняя. Ее младшая сестра.
Может, мне даже не стоит пытаться разглядеть родителей в этой толпе? Я могла бы развернуться и уйти в спальню.
И тут я вижу ее. Мама в одиночестве стоит рядом с перилами, ее руки вытянуты вперед. Она никогда и нигде еще не выглядела более неуместной в своих серых брюках, куртке, застегнутой до самого горла, волосами, уложенными в простой пучок, и спокойным лицом.
Я иду к ней, слезы наворачиваются на глаза. Она пришла. Пришла ради меня. Я ускоряюсь. Она видит меня, и на секунду выражение ее лица становится пустым, как будто она не узнает меня. Затем ее глаза светлеют, и она раскрывает объятия. Она пахнет мылом и чистящим средством.
– Беатрис, – шепчет мама. Она проводит рукой по моим волосам.
Не плачь, твержу я себе.
Я обнимаю ее до тех пор, пока не избавляюсь от слез, а затем отодвигаюсь, чтобы взглянуть на нее еще раз. Улыбаюсь сомкнутыми губами, совсем как она.
Она касается моей щеки.
– Что ж, посмотри на себя, – говорит она. – Ты вписалась в общество. – Она кладет руку мне на плечо. – Расскажи, как ты.
– Сперва ты.
Старые привычки возвращаются. Я должна сначала выслушать ее. Нельзя, чтобы мы обсуждали меня слишком долго. Надо убедиться, что она ни в чем не нуждается.
– Сегодня особый случай, – произносит она. – Я пришла навестить тебя, поэтому поговорим о тебе. Это мой подарок.
Моя самоотверженная мама. Она не должна делать мне подарков, не после того, как я ушла.
Я прогуливаюсь с ней вдоль перил, за которыми открывается вид на бездну, я счастлива быть рядом. Внезапно я осознаю, что последние полторы недели я не чувствовала ни капельки любви. Дома мы редко прикасались друг к другу, самое большое проявление чувств, которое я видела – это то, как мои родители иногда держались за руки за ужином, но сейчас все иначе.
– Один вопрос. – Я чувствую ком в горле. – Где отец? Он у Калеба?
Она качает головой.
– Ему пришлось остаться на работе.
Я опускаю глаза.
– Ты можешь сказать мне, если он не захотел прийти.
Ее глаза скользят по моему лицу.
– Твой отец поступил эгоистично. Но это не значит, что он тебя не любит.
Я смотрю на нее, ошеломленная. Мой отец – эгоист? Поразительнее смысла этих слов только тот факт, что их произнесла моя мама. Я не могу понять, злится ли она. Не думала я, что она вообще на это способна. Но, должно быть, она все же немного вышла из себя, раз уж назвала отца эгоистом.
– Что насчет Калеба? Ты навестишь его позже?
– Если бы я могла, – говорит она. – Но Эрудиты ввели запрет на посещение их территории Отреченными. Если бы я попыталась, меня бы выгнали.
– Что? – удивляюсь я. – Это ужасно. Зачем им это нужно?
– Отношения между нашими фракциями напряжены, как никогда, – отвечает она. – Я не хочу этого, но ничего не могу поделать.
Я думаю о Калебе, стоящем среди посвященных Эрудитов, ищущем маму в толпе, и чувствую острую боль в животе. Часть меня все еще злится на него за то, что хранил секреты от меня, но я не хочу, чтобы он страдал.
– Это ужасно, – повторяю я.
Я смотрю прямо в бездну. Четыре стоит один у перил. Он, конечно, не новичок, но большинство Бесстрашных используют этот день, чтобы встретиться с семьей. Либо его семья не любит собираться вместе, либо он не рожден в Бесстрашии. Интересно, из какой фракции он перешел?
– Это один из моих инструкторов. – Я придвигаюсь к маме и говорю: – Он немного пугающий.
– Он красивый, – отвечает она.
Я непроизвольно киваю.
Она смеется и убирает руку с моего плеча. Я хочу увести ее подальше от него, но как только я собираюсь предложить ей пойти в другое место, он оборачивается.
Его глаза расширяются при виде моей матери. Она протягивает ему руку.
– Здравствуй. Меня зовут Натали, – представляется она. – Я мама Беатрис.
Первый раз вижу, как мама пожимает кому-то руку. Четыре уверенно протягивает руку ей в ответ и пожимает ее дважды.
Их жесты выглядят неестественно.
Нет, Четыре не был рожден в Бесстрашии, если ему так непросто даются рукопожатия.
– Четыре, – отвечает он. – Приятно познакомиться.
– Четыре, – повторяет мама, улыбаясь. – Прозвище?
– Да. – Он не уточняет свое настоящее имя. – Ваша дочь хорошо справляется. Я курирую ее занятия.
Интересно, давно ли понятие «курирование» включает в себя «метание в нее ножей и выговоры при любой возможности»?
– Это хорошо, – отвечает она. – Я знаю кое-что о посвящении Бесстрашных и переживала за нее.
Он смотрит на меня, его глаза перемещаются вниз по моему лицу: от носа ко рту и подбородку. И затем он говорит:
– Можете не волноваться.
Я не могу остановить кровь, приливающую к моим щекам. Надеюсь, они не заметят.
Он просто успокаивает ее, потому что она моя мать, или и правда думает, что я способная? И что значил этот взгляд?
Мама наклоняет голову.
– Ты кажешься мне знакомым, Четыре.
– Понятия не имею, с чего бы это, – отвечает он, его голос вдруг холодеет. – Не имею привычки связываться с Отреченными.
Моя мать смеется. У нее легкий смех, воздушный и звучный.
– Мало кто имеет в наше время. Я не принимаю это близко к сердцу.
Кажется, он немного расслабляется.
– Ну, я оставлю вас, чтобы не мешать воссоединению.
Мы с мамой смотрим ему вслед. Шум реки заполняет мои уши.
Возможно, Четыре был одним из Эрудитов, это объясняет, почему он так ненавидит Отреченных. Или он верит статьям, которые пишет о нас Эрудиция…
О них, напоминаю я себе.
Хоть он и сказал, что я хорошо справляюсь, я знаю, что он не верит в меня.
– Он всегда такой? – интересуется мама.
– Хуже.
– Ты нашла друзей? – спрашивает она.
– Немного, – говорю я.
Я смотрю через плечо на Уилла и Кристину, на их семьи.
Когда Кристина ловит мой взгляд, она жестом приглашает нас, улыбаясь, так что, мы с мамой пересекаем холл Ямы, направляясь к ним. Прежде чем мы добираемся до Кристины, невысокая круглая женщина в черно-белой полосатой рубашке касается моей руки. Я дергаюсь, борясь с желанием убрать ее руку.
– Прости, – говорит она. – Ты не знаешь моего сына? Альберта?
– Альберта? – повторяю я. – Ох, вы имеете в виду Ала? Да, я его знаю.
– Не подскажешь, где мне его найти? – говорит она, жестом подзывая мужчину, стоящего позади нее. Он высокий и большой, как гора. Отец Ала, очевидно.
– К сожалению, я не видела его этим утром. Может, вам стоит поискать его повыше? – Я указываю на стеклянный потолок над нами.
– О нет, – говорит мама Ала, прикрывая лицо рукой. – Не хотелось бы мне повторять это восхождение. У меня чуть не началась паника, пока я добиралась сюда. Почему нет никаких перил вдоль путей? Вы сумасшедшие?
Я улыбаюсь. Несколько недель назад я бы сочла такой вопрос оскорбительным, но сейчас я достаточно много времени провожу в компании Искренних, чтобы не удивляться подобной бестактности.
– Мы не сумасшедшие, – отвечаю я. – Мы Бесстрашные. Если я его увижу, то передам, что вы его ищете.
Мама улыбается так же, как и я. Она ведет себя не так, как родители других перешедших: не вертит головой, не разглядывает стены и потолок Ямы, не пялится в бездну.
Конечно, она не любопытна – она Отреченная. Любопытство чуждо ей.
Я представляю маму Кристине и Уиллу, а Кристина знакомит меня с сестрой и матерью. Но когда Уилл представляет мне свою старшую сестру Кару, она одаривает меня таким взглядом, от которого завяли бы цветы, и не протягивает руку для пожатия.
Она смотрит на мою мать.
– Поверить не могу, что ты дружишь с одной из них, Уилл, – говорит она.
Мама сжимает губы, но не говорит ни слова.
– Кара, – протестует Уилл, хмурясь, – нет необходимости быть грубой.
– Ну, конечно же нет. Ты знаешь, кто она? – Она указывает на мою мать. – Она жена члена правительства! Она руководит «обществом добровольцев», которое, предположительно, помогает афракционерам. Думаете, я не знаю, что вы просто накапливаете еду, чтобы раздавать своей фракции, когда мы не получаем свежую еду месяцами? «Еда для афракционеров».
– Прости, – мягко говорит мама. – Но ты ошибаешься.
– Ошибаюсь, ну-ну, – фыркает Кара. – Что вы! Уверена, вы именно такие, какими кажетесь. Фракция беспечных добродетелей без доли эгоизма. Точно.
– Не смей так разговаривать с моей мамой! – обрываю ее я, мое лицо горит. Я сжимаю руки в кулаки. – Не говори ей ни слова, или, клянусь, я сломаю твой нос.