Я закрываю глаза в ожидании выговора. Ей надо научиться молчать.
– Всегда есть хотя бы один перешедший, который не запрыгивает в поезд, – говорит Эрик, рассматривая свои руки. Он пожимает плечами. – Как бы то ни было, на первом этапе инициации перешедшие и рожденные Бесстрашные занимаются не вместе, но это не значит, что и оцениваться вы будете отдельно. В конце инициирования ваш рейтинг будет определяться в сравнении с результатами Бесстрашных по рождению. А они уже сейчас лучше вас. Таким образом, я ожидаю...
– Рейтинг? – спрашивает девушка с волосами мышиного цвета из Эрудиции слева от меня. – Зачем он?
Эрик улыбается, и в синем свете улыбка выглядит жестокой, словно ее вырезали на его лице ножом.
– У рейтинга два назначения, – говорит он. – Во-первых, он определяет порядок, в котором вам будет предложено выбрать работу после инициации. Есть только несколько желаемых вакансий. – Мой желудок скручивает. Я смотрю на его улыбку и чувствую себя так же, как тогда, когда я входила в комнату теста на способности: должно произойти что-то плохое. – Во-вторых, – продолжает он, – только десять инициированных станут членами фракции.
Боль пронзает мой живот. Мы все стоим неподвижно, как статуи.
А затем Кристина говорит:
– Как это?
– Бесстрашных по рождению одиннадцать, вас девять, – продолжает Эрик. – Четыре инициированных уйдут после первого этапа. Остальных отсеют на финальном тесте.
Это значит, что даже если больше ничего не произойдет, все равно шесть из нас не будут членами Бесстрашных.
Я вижу, что Кристина смотрит на меня, но я не могу посмотреть на нее в ответ.
Мои глаза фокусируются на Эрике и замирают.
Мои шансы как самого маленького новичка совсем без опыта, да еще и перешедшего из Отречения, оставляют желать лучшего.
– Что нам делать, если мы провалимся? – спрашивает Питер.
– Выходить из состава Бесстрашных, – равнодушно отвечает Эрик, – и жить афракционером.
Девушка с мышиными волосами зажимает рот рукой и глубоко вдыхает.
Я вспоминаю афракционера с ужасными зубами, выхватывающего пакет яблок из моих рук. Его тусклые глаза.
Но вместо того, чтобы плакать, как девушка из Эрудиции, я чувствую холод.
Будет тяжело.
Но я стану их членом.
Я буду им.
– Но это... нечестно! – говорит широкоплечая девушка из Искренности. Несмотря на сердитый голос, она выглядит напуганной. – Если бы мы знали...
– Ты хочешь сказать, что если бы знала это заранее, то на Церемонии Выбора не выбрала бы Бесстрашных? – резко перебивает Эрик. – Если так, ты должна убраться отсюда прямо сейчас. Если ты действительно одна из нас, возможная неудача не должна иметь для тебя значения. А если нет, ты трусиха.
Эрик толчком открывает дверь в спальню.
– Вы выбрали нас, – говорит он. – Теперь наша очередь выбрать вас.
Я лежу на кровати, слушая дыхание девятерых людей.
Я никогда не спала в одной комнате с парнями, но сейчас у меня нет выбора, разве что поспать в коридоре.
Все остальные переоделись в одежду Бесстрашных, принесенную для нас, но я сплю в своей одежде Отреченных, которая пахнет мылом и свежим воздухом… домом.
Я привыкла иметь свою комнату.
Я привыкла видеть лужайку перед домом из окна и туманный горизонт за ее приделами.
Я привыкла спать в тишине.
Тепло появляется в моих глазах, и, когда я моргаю, слезы сами выскальзывают. Я прикрываю рот, чтобы подавить всхлип. Я не могу плакать, не здесь. Я должна успокоиться. Все будет хорошо. Я могу смотреть на себя в зеркало, когда захочу. Я могу подружится с Кристиной, сделать короткую стрижку и предоставить людям самостоятельно решать свои проблемы.
У меня начинают трястись руки, и слезы текут еще быстрее, так, что все вокруг становится размытым.
И не имеет значения, что в следующий раз, когда я увижу своих родителей, в День Посещений, они с трудом смогут меня узнать, если вообще придут.
И не имеет значения, что даже секундное воспоминание об их лицах причиняет мне боль… даже Калеба, несмотря на то, как ранил меня его секрет.
Вдыхаю и выдыхаю в такт другим инициированным. Это не имеет значения. Сдавленный звук прерывает одно из дыханий, он переходит в тяжелый всхлип.
Матрас скрипит, когда поворачивается большое тело, и подушка приглушает рыдания, но не до конца. Звуки идут от кровати около меня: на ней парень из Искренности, Ал, самый большой и рослый среди инициированных.
Никогда бы не подумала, что он сломается. Его ноги всего в нескольких дюймах от моей головы. Я должна успокоить его… я должна хотеть успокоить его, ведь меня так воспитали.
Вместо этого я чувствую отвращение.
Тот, кто выглядит таким сильным, не должен быть таким слабым.
Почему он не может плакать тихо, как остальные?
Я с трудом сглатываю. Я знаю, как бы посмотрела на меня мама, если бы узнала, о чем я думаю. Уголки ее рта поползут вниз, брови практически опустятся на глазах, это она не хмурится, это она устала. Я поднимаю пальцы к щекам.
Ал снова всхлипывает. Я почти слышу грохот в моей голове. Он всего в нескольких дюймах от меня, я должна коснуться его.
Нет.
Я опускаю руку и поворачиваюсь на бок лицом к стене. Никто не должен знать, что я не хочу помогать ему. Я могу похоронить в себе эту тайну.
Мои глаза закрыты, и я чувствую, что засыпаю, но каждый раз, как это происходит, я снова слышу Ала.
Может, моя проблема не в том, что я не могу пойти домой.
Я буду скучать по маме, папе, Калебу, по вечерам у костра и щелканью спиц для вязания матери, но это не единственная причина для боли в желудке.
Моя проблема может быть в том, что даже если бы я была дома, то я бы не принадлежала к тем людям, среди которых была, людям, которые отдают, не задумываясь, и не уходят, не попытавшись помочь.
Эта мысль заставляет меня стиснуть зубы.
Я сжимаю подушку вокруг моих ушей, чтобы не слышать плач Ала, и засыпаю с мокрыми разводами на своих щеках.
8
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Любовь Голованова, Галина Воробьева, Даша Немирич, Екатерина Воробьева
Редактура: Марина Самойлова
Бета-вычитка: Denny Jaeger и Лина Алехнович
– Первое, чему вы научитесь сегодня, – стрелять из оружия. Второе – побеждать в поединке. – Четыре сжимает пистолет в своей ладони и продолжает ходить, смотря на меня. – К счастью, то, что вы здесь, означает, что вы уже умеете спрыгивать с движущегося поезда, так что, мне не нужно учить вас этому.
Мне не стоило бы удивляться тому, что Бесстрашные ожидают, что мы сразу возьмемся за дело, но я надеялась больше, чем на шесть часов отдыха перед тем, как все начнется. Мое тело все еще не отошло ото сна.
– Инициация делится на три этапа. Мы проследим за вашим прогрессом и оценим его, в зависимости от вашей работы на каждом этапе. Этапы не одинаково влияют на итоговую оценку, поэтому возможно, хотя это и нелегко, значительно улучшить ваш рейтинг с течением времени.
Я пристально смотрю на оружие в своих руках.
Никогда за всю свою жизнь я не представляла себя, держащей пистолет, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него. Это кажется мне опасным, как будто прикасаясь к нему, я кому-то наврежу.
– Мы верим, что подготовка избавит вас от трусости, которую мы относим к реакции бездействия в условиях страха, – говорит Четыре. – Поэтому каждый этап инициации включает в себя разностороннюю подготовку. Первый этап преимущественно физический, второй – эмоциональный, третий – умственный.
– Но какое... – зевая, начинает Питер.
– Какое отношение имеет стрельба... к храбрости? – Четыре переворачивает пистолет в руке, вдавливая ствол в лоб Питера и с щелчком заряжает его.
Питер застывает, его рот приоткрыт, зевок застрял в горле.
– Проснись, – резко произносит Четыре. – Ты держишь заряженный пистолет, идиот. Веди себя соответственно.
Он опускает оружие.
Когда непосредственная угроза исчезает, зеленые глаза Питера вновь становятся жесткими. Я удивлена, что он воздерживается от комментариев после того, как всю жизнь провел в Искренности, высказывая вслух все, что думает; лишь его щеки слегка краснеют.
– И отвечая на твой вопрос… ты меньше будешь пачкать свои штанишки и плакаться мамочке, если будешь готов защищаться. – Четыре останавливается в конце строя и разворачивается на каблуках. – Это знание может пригодиться вам на первом этапе. Так что, наблюдайте.
Он встает лицом к мишени на стене: квадрату фанеры с тремя красными кругами, такой висит там для каждого из нас. Он стоит, широко расставив ноги, держа пистолет в обеих руках, и стреляет. Выстрел такой громкий, что бьет по ушам. Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на мишень. Пуля прошла через средний круг. Я смотрю на собственную цель.
Моя семья никогда бы не одобрила стрельбу из пистолета. Они бы сказали, что оружие используется для самообороны, а не для насилия, поэтому оно корыстно. Я отгораживаюсь от мыслей о семье, ставлю ноги на ширину плеч и осторожно обхватываю обеими руками рукоятку пистолета.
Тяжело и сложно поднять его над своим телом, но я хочу, чтобы он был как можно дальше от моего лица.
Я нажимаю на спусковой механизм, сначала нерешительно, а затем сильнее, отодвинувшись от оружия. Звук бьет по ушам, и отдача отбрасывает мои руки к носу. Я спотыкаюсь и опираюсь руками на стену позади себя, чтобы устоять. Я не знаю, куда полетела моя пуля, но уверена, что не в цель. Я стреляю еще раз, и еще, и еще, но ни одна пуля не пролетает даже близко от цели.
– Согласно статистике, – насмешливо сообщает мне Эрудит, стоящий рядом со мной (его зовут Уилл), – в конце концов, ты попадешь в цель, хотя бы случайно.
У него золотистые растрепанные волосы и складка между бровями.
– Серьезно? – спрашиваю я без интонаций.
– Ага, – отвечает он. – Мне кажется, ты фактически бросаешь вызов природе.
Я стискиваю зубы и поворачиваюсь к цели, решая по хотя бы устоять на месте. Если я не могу справиться с первым заданием, как я собираюсь пройти весь первый этап?
Я с силой нажимаю на спусковой механизм, и в этот раз я готова к отдаче.
Мои руки отлетают назад, но я остаюсь на ногах.
Пулевое отверстие появляется на краю мишени, и я поднимаю брови, глядя на Уилла.
– Ну, вот видишь, я был прав. Статистика не врет, – говорит он.
Я слегка улыбаюсь. После пяти попыток я поражаю центр мишени, и тогда во мне происходит выброс энергии. Я проснулась, мои глаза широко раскрыты, руки тверды. Я опускаю пистолет.
Есть какая-то мощь во владении чем-то таким, что может принести столько разрушения. Иногда.
Может быть, здесь мое место.
Через некоторое время мы прерываемся на обед. Мои ладони пульсируют из-за пистолета, а пальцы с трудом распрямляются. Я массирую их, идя к столовой.
Кристина предлагает Алу сесть с нами.
Я стараюсь не смотреть на него. Каждый раз, когда я вижу его, я снова слышу его плач.
Я размазываю горох вилкой, а мои мысли по-прежнему возвращаются к тесту на способности. Когда Тори предупредила меня об опасности быть Дивергент, я почувствовала, как это отпечаталось клеймом на моем лице. Если бы я выбрала неверный путь, кто-нибудь обязательно бы это увидел.
До сих пор это не было проблемой, но я не чувствую себя в безопасности. Что, если я ослаблю защиту и случится что-то ужасное?
– О, да ладно. Ты не помнишь меня? – спрашивает Кристина Ала, делая сэндвич. – Всего несколько дней назад мы вместе ходили на математику. И я не тихоня.
– Большую часть математики я спал, – отвечает Ал.
– Это же было в первом часу!
Что, если опасность не так уж близко, и она ударит спустя много лет, а я могу это даже не увидеть?
– Трис, – зовет Кристина. – Она щелкает пальцами у меня перед лицом. – Ты здесь?
– Что? Что такое?
– Я спросила, запомнила бы ты меня, если бы мы учились вместе? – объясняет она. – Я имею в виду, только без обид, я, скорее всего, не запомнила бы тебя. Все Отреченные для меня на одно лицо. То есть… до сих пор, но сейчас ведь ты уже не одна из них.
Я смотрю на нее. Как будто мне нужны напоминания.
– Извини, я была груба? – спрашивает она. – Я привыкла говорить то, что думаю. Мама обычно заявляет, что вежливость – это обман в красивой упаковке.
– Полагаю, именно поэтому наша фракция не общается с другими, – говорю я с коротким смешком.
Искренность и Отречение не ненавидят друг друга, как, например, Отречение и Эрудиция, но они избегают друг друга.
У Искренности серьезные проблемы с Дружелюбием. Те, кто больше всего стремятся к миру, говорят, что будут продолжать обманывать, чтобы поддерживать видимое спокойствие.
– Можно мне здесь сесть? – говорит Уилл, постукивая пальцем по столу.
– Что, не хочешь общаться с приятелями из Эрудиции? – интересуется Кристина.
– Они не мои приятели, – отвечает Уилл, опуская поднос. – То, что мы из одной фракции, не значит, что мы вместе. Плюс, Мира и Эдвард встречаются, и я не хочу быть третьим лишним.
Эдвард и Мира, другие новички, перешедшие из Эрудиции, сидят в двух столах от нашего и так близко, что их локти касаются друг друга, когда они режут еду. Мира останавливается, чтобы поцеловать Эдварда. Я внимательно наблюдаю за ними. За всю свою жизнь я видела лишь несколько поцелуев.
Эдвард поворачивает голову и прижимает свои губы к ее.
Я резко выдыхаю и отвожу глаза. Часть меня желает, чтобы они перестали. Другая часть представляет, с легким отчаянием, какого это – чувствовать чьи-то губы на своих.
– Им просто необходимо быть столь демонстративными? – спрашиваю я.
– Она всего лишь целует его. – Ал бросает на меня неодобрительный взгляд. Когда он хмурится, его ресницы достают до густых бровей. – Они же не раздеваются.
– Поцелуй не предназначен для всеобщего обозрения.
Ал, Уилл и Кристина – все посылают мне одинаковые понимающие улыбки.
– Что? – спрашиваю я.
– Твое мировоззрение Отреченной, – поясняет Кристина. – У остальных из нас нет проблем с небольшой демонстрацией своих чувств на людях.
– А... – Я пожимаю плечами. – Ну... Полагаю, мне придется поработать над этим.
– Или ты можешь оставаться такой же холодной, – предлагает Уилл, в его зеленых глазах вспыхивает озорной огонек. – Ну, знаешь... Если хочешь.
Кристина бросает в него булочкой. Он ловит ее и надкусывает.
– Не приставай к ней, – говорит она. – Холодность – часть ее натуры. Типа как у тебя «знаю все обо всем».
– Я не холодная! – восклицаю я.
– Не беспокойся об этом, – говорит Уилл. – Это мило. Смотри-ка, как ты покраснела.
Такой комментарий заставляет меня покраснеть еще сильнее. Все остальные хихикают. Сначала я смеюсь через силу, а спустя несколько секунд уже от души.
Как здорово снова смеяться.
После обеда Четыре отводит нас в новую комнату. Огромную, с потрескавшимся скрипучим деревянным полом и большим нарисованным кругом в центре.
На левой стене зеленая доска... Доска для мела. Мой учитель с Нижнего Уровня использовал одну, но с тех пор я таких не видела. Возможно, это как-то связано с приоритетами Бесстрашных: тренировки на первом месте, технологии – на втором.
Наши имена написаны на доске в алфавитном порядке.
На другом конце комнаты на расстоянии трех футов развешены тусклые черные боксерские груши.
Мы выстраиваемся в ряд позади них, а Четыре встает в центре, там, где мы все можем его видеть.
– Как я и говорил сегодня утром, – начинает он, – следующее, что вы будете изучать, – это искусство боя. Целью данного обучения является подготовка вас к действиям; подготовка вашего тела к реакциям на угрозы и вызовы... Это все необходимо, если вы собираетесь выжить в Бесстрашии.
Я даже не могу думать о жизни в Бесстрашии. Все, чем заняты мои мысли, – это то, как не провалить инициирование.
– Сегодня мы пробежимся по технике, а завтра вы уже будете бороться друг с другом, – продолжает Четыре. – Так что, я рекомендую вам быть внимательнее. Тем, кто медленно учится, будет больно.
Четыре перечисляет несколько названий различных ударов, демонстрируя нам каждый из них: сначала сам по себе, а потом при помощи боксерской груши.
Я разбираюсь с этим, когда мы начинаем практиковаться. Как и с оружием, мне нужно несколько попыток, чтобы понять, как держать себя, как двигать телом, чтобы оно выглядело так же, как его.
С ударами сложнее, хотя Четыре учит нас только основам. Боксерская груша причиняет боль моим рукам и ногам, заставляя кожу краснеть, но при этом едва ли сдвигается с места, как бы я по ней не била.
Меня окружают звуки ударов о жесткую материю. Четыре ходит между посвященными, наблюдая за нами, за тем, как мы снова и снова повторяем движения.
Когда он останавливается передо мной, мои внутренности скручивает, как будто кто-то помешал их ложкой.
Он осматривает меня с головы до пят, не останавливаясь ни на чем... Исключительно научным взглядом.
– У тебя маловато мускулов, – говорит он, – значит, тебе лучше использовать колени и локти. Стоит вложить в них побольше силы.
Внезапно он нажимает рукой мне на живот. Его пальцы так длинны, что, хотя он касается одной стороны моей грудной клетки, его ладонь достает и до другой. Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую боль в груди, и я смотрю на него широко распахнутыми глазами.
– Никогда не забывай держать напряжение здесь, – говорит он тихим голосом.
Четыре убирает руку и отходит. Я чувствую тяжесть его ладони даже после того, как он ушел. Странно, но я вынуждена на пару секунд остановиться и отдышаться, прежде чем смогу снова приступить к упражнениям.