А я и теперь жалею. Десять лет уж прошло. А я как вспомню тот хутор, потерянный в снегах... Вспомню - и на душе делается нехорошо.
ЧТО СКАЖЕТ КУМ НИКОЛАЙ
К Шелухиным из деревни приехал кум Николай, кое-что для машины достать. Помыкаться, конечно, пришлось, и по магазинам, и на толчок съездить, да и по знакомым. Помыкались, но достали. Что нужно было, все достали. И по этому поводу, да и просто вроде на прощанье, вчера вечером посидели хорошо, выпили, песни попели. Культурно, без шума и крика, как положено.
Нынче с утра жена побежала в магазины: куме да ребятишкам подарков купить. А сам Шелухин за пивом сходил, прогулялся. И теперь сидели они с кумом Николаем на кухне, завтракали.
За окном стояло тусклое городское утро. Но зажигать света не стали, как-то лучше без него, глаза не режет. И тихо было в квартире и в доме - воскресенье, утро. Сидели беседовали, пивко попивали.
Яркий электрический свет вспыхнул вдруг так неожиданно, что и Шелухин, и кум Николай вздрогнули, зажмурились. А из коридора донесся радостный смех. Это Павлушка, сын Шелухина, проснулся и баловал.
- А ну, выключи сейчас же, - строго сказал Шелухин. - Здоровый, а дурак...
Павлушка свет выключил, досмеялся и ушел умываться.
Скоро он вновь объявился, на пороге кухни встал, за дверь уцепился и стал покачиваться вместе с нею вперед-назад, то являя себя, то скрываясь.
Шелухин засмеялся.
- Вот, - сказал он, - возьмите его за рубль двадцать. В пятом классе, а все на дверях висит, катается. Иди завтракай, чадо.
Чадо на приглашение отца не откликнулось, а продолжало свою игру, открывая и затворяя дверь кухни. Шелухин вздохнул.
- Говори не говори, как об стенку... Дядя Коля вон поглядит, приедет и своим скажет: Павлушка в обезьяну превращается. На чем попадя виснет, качается... как обезьяна. Хвост уже начинает расти...- И Шелухин рассмеялся. Очень ему понравилась эта мысль. - Точно, хвост! - радостно смеясь, повернулся он к куму Николаю. - Так и скажи своим.
Павлушка дверь оставил, ушел в комнату и оттуда, издали, обиженно крикнул:
- А может, у тебя у самого хвост! А не у меня.
- О! Видел?! - обрадованно воскликнул Шелухин.- Во как с отцом разговаривать надо! Понял?
- Да-а, - неопределенно ответил кум Николай.
- А чего с него дальше будет? - продолжал подсмеиваться Шелухин.
- Чего надо, то и будет, - угрюмо ответил из комнаты Павлушка.
- Вот так,- развел руками Шелухин. И тут ему стало несколько неловко. Все же чужой человек рядом сидел. Хоть и родня, но чужой. И неизвестно, как он все это примет и как потом в деревне своим рассказывать будет.
- С тобой отец ведь говорит, - уже без усмешки, ровно, рассудительно начал Шелухин, - а ты как отвечаешь. Как вот тебе не стыдно?
- Тебе не стыдно, а мне чего... - нехотя, просто чтобы не молчать, огрызнулся Павлушка.
- А чего... - изумился Шелухин.- Мне-то чего стыдиться? Здорово...
- Ну, и мне нечего, - равнодушно ответил Павлушка, снова появляясь на кухне. Он пить захотел и пил компот прямо из кастрюли; пил, а глаза его на отца глядели, настороженно глядели, невесело.
- Нахалюга ты все-таки,- огорченно вздохнул Шелухин. - Чего ты выставился?
- Напьюсь и уйду, - ответил Павлушка, сделал еще несколько глотков и ушел в дальнюю комнату. Там он уселся с ногами на диван и сидел скучный. Не по себе ему было. Вдруг дядя Николай и вправду про хвост и про обезьяну расскажет дома? Расскажет, смеяться будут. Тогда летом хоть не приезжай. Особенно если Колька Финогенов узнает. Лучше тогда не ездить. Тот все лето будет хвостатым или мартышкой какой-нибудь дразнить. Лишь бы себя выставить, а его, Павлушку, на смех поднять. Перед всеми, особенно перед девчатами. Лучше уж не ездить, не позориться.
А сам Шелухин начинал злиться. Он понимал, что спорить с сыном бессмысленно, даже смешно. Все же он взрослый, а тот - пацан. Шелухин залпом пиво выпил, закурил. И все же ему было не по себе. Получалось, что Павлушка над ним верх взял, за ним последнее слово осталось. Это было обидно. Тем более перед кумом.
И вдруг Шелухину мысль пришла хитрая.
- Конечно, - нарочно смиренным тоном начал он.- Ты грамотный, говорок, куда отцу до тебя. Вот ты бы в школе так, - со сдержанной издевкой продолжал он,- в школе бы так отвечал на уроках. А то там ты... молчишь как телок. Вот покажи дяде Николаю дневник. Похвались, какой ты умный. Отец у тебя пенек... А вот ты какой?! Покажи, чего тебе в дневник ставят, как учителя пишут, - и рассмеялся легко, заливисто и, куму Николаю подморгнув, продолжал: - Чего язык прикусил? То слова не дашь сказать! Покажи свои колы, - он даже зажмурился от удовольствия, - похвались! Дядя Коля в деревне своим расскажет. - Шелухин поднялся, к дверям подошел, выглянул. - Ну, я сам сейчас покажу, - и направился в прихожую, где у сына всегда портфель стоял.
Павлушка выбежал из комнаты и успел-таки вперед отца в прихожую заскочить. Схватил он портфель и, прижав его к животу, бросился назад. Шелухин цапнул сына обеими руками, но тот крутанулся, вырвался, лишь рубашка расстегнулась, обнажая узкую грудь. В мгновение унесся сын во вторую комнату и там остановился, у задней стены, за столом.
Шелухин двинулся за ним. Прошел дверь. Начал обходить стол. А Павлушка по кругу, от него, к теперь свободной двери. В один прыжок вернулся Шелухин назад. Они стояли друг против друга. Их разделяла комната и большой круглый стол, застеленный бордовой плюшевой скатертью с кистями.
Павлушка зло засмеялся.
- Ну, что... - сказал он. - Поймал? Но вдруг взгляд его испуганно метнулся за спину отца. Кум Николай шел на помощь. Большой, широкоплечий, он остановился в дверях, заслоняя собой весь проем. У Павлушки рот приоткрылся, а глаза, помаргивая растерянно, глядели на дядю Николая. Мальчишка еще не верил, что все кончено. "Может, он просто подошел посмотреть, а мешаться не будет", мелькнуло у него в голове. Но кум Николай стоял в дверях твердо, даже ноги раздвинул, показывая, что обойти его нельзя. Стоял, подсмеивался, потом проговорил: "Посмотрим, посмотрим".
Отец тоже засмеялся, довольный.
- Ну, что, - сказал он. - Руки вверх, сдавайся...- и медленно, наслаждаясь своей победой, стал подходить к сыну.
Павлушка побледнел, опустил портфель. Рубаха его расстегнулась совсем и даже сдвинулась на плечах, раскрывая острые ключицы и жалкую, узкую, белую с синевой мальчишечью грудь. И впалый живот, на котором штаны не держались. Павлушка решил биться до конца. Он не знал пока, что будет делать: кусать, царапать, орать, но твердо знал, что портфеля не отдаст.
В последний момент, когда рука отца уже потянулась, Павлушку вдруг осенило. И он, легко отпрыгнув к окну, бросил портфель в распахнутую форточку и засмеялся сдавленно.
- Иди бери, - сказал он. - Иди... - и пошел мимо отца, который к окну шагнул, мимо кума Николая, тот посторонился и глядел вслед немного испуганно. Бормоча под нос: "Бери, бери... Иди бери..." - Павлушка ботинки натянул, схватил пальто и выбежал из квартиры.
Черный портфель лежал внизу, на синеватом асфальте. Мальчишка к нему подошел, маленький. И теперь, задрав голову, вверх глядел.
- Вот это да... - поморщился кум Николай. - С характером...
- Принесет, - строго ответил Шелухин. - Принесет сам, никуда не денется.
Они вернулись на кухню, налили пива и стали прикидывать, на какой поезд куму Николаю взять билет, чтобы не ночью приехать. Потому что если ночью приедешь, то ни попутных машин, ни тракторов. До утра придется на станции торчать. А зачем, когда можно приехать днем...
ЗУБ
У Петра Гуреева, бригадира жестянщиков "Межсельхозстроя", заболел зуб. Да так заболел, что хоть на стенку лезь. Всю ночь Петро маялся; и грел зуб, и морозил его, какой только гадости себе в рот не пихал: ватку одеколоном мочил, нашатырем, зубную пасту прикладывал, какую-то еще вонючую пакость, курил до одури - ничего не помогало. Жена с ним измучилась.
- Ну тебя, - сказала она. - Не знаю больше чем... Бабки вот говорят, помет куриный помогает.
- Чего?.. - изумился Петро.
- Помет, говорю, куриный...
- А больше ничего не придумаешь? - обиделся Петро.
- Припрет - не только жевать, глотать будешь.
- Точно, - с тоской согласился Петро.
Но, видать, еще не приперло.
- Водяры пузырь заглотить, - сказал он. - Это бы лучше всего.
- У тебя одно на уме... - вздохнула жена.- Ладно, я спать буду, уж вставать скоро.
- Спи... - зло ответил Петро и пошел во двор.
Он смолил там сигареты и по двору бегал, подвывая. Матерился. Отводил душу. Материться он умел.
Лишь перед утром он заснул ненадолго, чуть свет вскочил и принялся собираться в больницу. Побрился, рубашку чистую надел и помчался. По дороге к мастеру забежал, предупредил, что задержится. Как раз сегодня Петрова бригада должна была в колхоз ехать, вентиляцию на ферме устанавливать. Уже машины были занаряжены, и в колхозе их ждали. Так что отложить было нельзя, и Петро мастеру сказал, что он задержится, но как штык к десяти будет. Пускай все грузят и ждут.
Время раннее было, и Петро надеялся первым очередь запять и первым к врачу пойти. И тогда он успевал, все было в порядке.
Получалось по задуманному. Петро первым возле окошка регистратуры встал и, как столб, целый час стоял, покурить даже не сходил. Отойдешь, а тут вопрется какая-нибудь бабка, потом доказывай. Петро честно битый час отстоял и талончик получил номер первый, на девять ноль-ноль.
И снова он курить не пошел. Сейчас же придется рот разевать. А там господи боже мой... Слава богу, вчера не пил. Докторам, им тоже не сладко все это нюхать.
Подошел Петро к зубному кабинету, уселся против дверей и стал ждать. Время к девяти подходило. Скоро еще один мужик подошел. Стали ждать вдвоем. У каждого билетик. Номер первый. Номер второй. И все по минутам расписано. Порядок.
Петро за свои сорок лет в больницах, считай, не бывал. Не доводилось. И теперь он с интересом все вокруг разглядывал. Чистенько было и тихо. Женщины в халатах ходили. Бумажки какие-то носили, еще что-то. Бабы как на подбор, задастые, в сапогах до колен.
Тут как раз знакомый мужик подсел, Федор из электросети. Он тоже за щеку держался, морщился.
- Слышь, - шепнул ему Петро, указывая на одну из здешних баб. - Чего они все такие... кобылы? Специально, что ль, берут?..
- Витаминами их кормят, - мрачно ответил Федор. - Бесплатно.
А тут прошла одна такая... Петро даже охнул: "О, гляди..." И вправду, гусар шел, только в юбке. Задастая, кривоногая, сапоги с какими-то бренделями. И усы. Прямо усы. Небольшие конечно, но черные.
- Ну, гляди, чисто гусар... - восторженно прошептал Петро. - Токо сабли не хватает...
- Сиди ты, - шикнул на него Федор. - А то тебе счас такого гусара дадут...
А время-то, между прочим, шло. Сначала к девяти подкатило, а потом далее. Петро начал ерзать на стуле. По билетику ему полагалось уже в кабинете сидеть, у врача. Но, между прочим, никто в этот кабинет пока не входил. Ни врачи, ни сестры. По другим кабинетам шевеление началось, двери открывались, закрывались. А вот этот, нужный, ни гугу.
Петро по часам прикинул: сейчас его ребята в машины заготовки грузили, трубы и прочее. Грузили и, между прочим, по бригадиру прохаживались. Мол, мы здесь ишачим, а Петро похмеляется. Мастер же, конечно, сказал, да кто поверит. Знаем, мол, эти болезни, сами такие.
Возле дверей зубного кабинета уже четверо сидело. Все мужики. Тут пятый подошел, спросил осипшим голосом:
- Принимает?
- Принимает, - зло ответил Петро. - Только где неизвестно.
- А-а-а, - понимающе протянул подошедший.- Это у них пятиминутка. К десяти придет...
- Какая пятиминутка? - спросил Петро.
- Совещание. Как тебя лучше лечить. Они же тебя приметили и теперь советуются, чем тебя лучше лечить...
- Ладно, ты мне мозги... не это... - остановил его Петро.
- А может, он в больнице...- продолжал шутник.- Вполне возможно.
- В какой больнице? Ты чего?
- В настоящей, где лежат. Сначала он там посмотрит, потом сюда.
- Ты это брось, - не поверил Петро. - Гляди, - показал он свой талончик. Грамотный? Ясно написано. Девять ноль-ноль. Понял? А на хрена бы они тогда эти бумажки писали? Так же все перепутается.
- А-а-а, - сморщился мужик. - Бумажки... Теперь до десяти, а может, до одиннадцати сидеть будем.
- Ты чего?! - аж подпрыгнул на стуле Петро.- Мне на работу надо. К десяти как штык. Три машины и люди. И в колхозе ждут.
- К десяти.. . - даже засмеялся мужик. - Счас уже половина.
И точно, половина была десятого. Даже чуть дальше стрелка перевалила. А толку - нуль. Не было врача - и все.
- Может, он заболел? - забеспокоился Петро.- А мы сидим как дураки.
В ответ ему только плечами пожали.
- Вам-то хорошо, - продолжал беспокоиться Петро. - А мне позарез надо. А то мои орелики наварганят. Потом хрен разберешь.
- У меня тоже... - вздохнул кто-то из мужиков. - Самое с утра.
- Не, надо идти, - поднялся Петро. - Надо пойти узнать, где он. Пусть подгонят.
- Иди, если чешется...
У Петра чесалось. И он пошел.
Окошко регистратуры было открыто. Но женщины, той, что записывала, там не было. Петро огляделся, прикидывая, у кого бы спросить. Сунулся к одной, в белом халате, она его отшила:
- Откуда я знаю. Вон спрашивай, - и на окошко регистратуры кивнула.
Петро снова подошел, заглянул в эту амбразуру: стол увидел, бумаги, телефон, а там, подальше, занавеска висела, и за ней разговаривали бабы. Занавеска-то была короткая, и там сапоги виднелись, женские. Петро негромко кашлянул, внимание к себе привлекая. Но куда там... За занавеской такие тары-бары шли, утренние. Встретились, как же, всю ночь не видались.
- Эй кто там? - окликнул Петро. - Есть там живые?!
Не сразу, но шевельнулась занавеска. Шевельнулась, приоткрылась, и женская голова оттуда выглянула. Выглянула и Петра узнала.
- Чего тебе? Я ж тебе дала талон?
- Ну, поди сюда...
- Соскучился? - женщина все же подошла к окошечку. - Чего?
- Где врач?
- Какой врач? ..
- Ну, какой, зубной. Вот талон у меня.
- А откуда я знаю? Сиди жди...
- Хо... - изумился Петро. - А сколько ждать? Уже полдесятого. Где же он?
- Откуда я знаю? Он мне не докладывает.
- А кому он докладывает? - добивался Петро.- Ну, поди, узнай, может, он заболел или помер. А мы сидим ждем. Мне на работу надо. К десяти...
- Я тебе талон дала? - измученная Петровой бестолковостью, спросила женщина.
- Ну, дала...
- Вот сиди и жди.
- Да некогда мне!
- Некогда - уходи... - повернулась женщина и снова скрылась за занавеской.
Петро пошел покурить. "Ладно, - решил он. - Раз такой врач, пускай нюхает". Высадил он сигарету, вернулся на свое место, сел.
- Ну что? - насмешливо спросили его. - Добился?
Петро лишь вздохнул. Языком тронул зуб и охнул от боли.
- Это теперь не скоро... Это теперь... пока он там посмотрит... - пел свою песню мужик, тот, что последним подошел.
Петро сидел и молчал. Машины теперь уже кончают грузить. Если бы сейчас врач пришел, то еще можно успеть. Все же он первый в очереди. Сейчас бы пришел, поковырял бы, посверлил, положил какую-нибудь гадость. Ну, пусть бы выдрал.
И все бы хорошо...
Петро тоскливо глядел вдоль коридора. Ждал врача. Ходили тут разные, в белых халатах. Да все не те.
- Это теперь не скоро, - скрипуче выпевал знающий мужик. - Теперь пока приедет... Да еще своих кого-нибудь... Вон бумажка... Обслуживаются без очереди.
Бумажка и в самом деле висела. Петро прочитал ее: "Медицинские работники принимаются вне очереди".
Эта бумажка Петра и доконала. Он прочитал ее, на часы поглядел - подпирало к десяти. Надо было действовать.
Поднялся Петро и снова пошел к окошку регистратуры. Теперь здесь была очередь. Он решительно просунулся к "амбразуре" и спросил:
- Ну где он? Где зубной? Когда будет?
- Откуда я знаю, ты чего пристал?
- Ну, кто, кто знает? Я же тоже не знаю. Ну, кто-то же должен знать?
- Отвяжись. Придет. Посидишь - не слиняешь.
- Ну, когда, я спрашиваю, придет?! - повысил голос Петро. - Десять часов уже!
- Не кричи и не мешай работать. Вон у меня сколько людей. Отойди...
- Никуда не пойду, - бычком уперся Петро, заслоняя окошко. - Зови кого хочешь. Начальство свое зови. Пусть толком мне скажут, когда зубной придет. Я же не могу его весь день ждать. Мы там пятеро сидим, лбов. Мы не пенсионеры, цельный день высиживать.
- А ну отойди,- окрысилась регистраторша. - Иди на жену шуми, на меня нечего.
Заволновалась и очередь.
- Ему говорят...
- Вот настырный.
И кто-то уже подбирался к Петру, собираясь его силком от окошка отодвинуть.
Хорошо, что не успел подобраться.
- Полина! Полина! - закричала регистраторша.- Позови кого-нибудь, не дает работать. Все загородил, людей не пускает.
- Вон Анатолий Василич... Анатолий Василич!
Подошел Анатолий Васильевич. Тоже в халате, при галстуке. Видно, из начальства. Спросил:
- В чем дело?
Петро ему объяснил.
- Ну и что? - спросил Анатолий Васильевич. - Его на консультацию, наверно, пригласили. Задерживается. Таких же, как вы, людей лечит.
- Так и сказали бы, что нет! - горячился Петро.- И голову не морочили вот этими бумажками. А то расписали, прям точность, девять ноль-ноль! Как на войне... Ноль-ноль. Сидим как дураки! Пятеро лбов. Все с работы. А то сидим! У той клушки спрашиваю: не знаю, не знаю... - передразнил Петро.- Чего там сидеть, кого высиживать, если ничего не знаешь.
Люди вокруг глядели и слушали. И врач построжел.
- Это что такое? Здесь поликлиника. И знаете... А ну-ка, запишите его! дал он указание. - Мы сообщим! И призовем к порядку...
С улицы в дверь ввалился Михеев, Петров помощник. Бригадира увидев, он сказал:
- Петро, ну скоро ты? Машины ждут. Все собрались. Ждем, ждем...
- И вы здесь нам... - продолжал читать врач.
- Идите вы... - махнул рукой Петро и пошел к раздевалке.
Гардеробщица не спешила. Номерок долго разглядывала, вперевалочку за полушубком пошла.
- Боишься растрясти? - подогнал ее Петро и процедил сквозь зубы: - Шашки б вам еще...