Шалва бежал тяжелее, и то, что они всё чаще переходили с бега на трусцу, а затем на расслабленный шаг, помогало уже совсем плохо. Автомат Николай окончательно забрал себе и теперь просто терпел, понимая, что стоматологу ещё хуже, чем ему самому. Сколько они бегут? Два часа? Три? И сколько это будет стоить, если перевести в километры?
То, что происходит что-то ненормальное, Николай осознал не сразу. Они как-то одновременно остановились, всхлипывая и озираясь по сторонам. Через секунду зрение сфокусировалось, и блуждающие по тёмному горизонту зрачки вперились в блеклое световое пятно впереди – там, куда они бежали.
– Машина, – вдруг произнёс Шалва почти нормальным, спокойным голосом. – Спереди идёт. За нами?
Николай не ответил, но потянул напарника вбок, к взбирающимся на галечный откос кустам. Судя по звуку, это действительно была медленно, натужно идущая машина. Над рекой, в абсолютной тишине, ее мотор был слышен очень хорошо.
– Завывает-то как…
– Тише…
Мотор действительно выл неслабо, потом стало различимо и скрежетание, шуршание разбрасываемых колёсами камней, чих не справляющегося со своей работой глушителя. Раньше Николаю не приходило в голову, что обмелевшая часть русла реки, покрытая слежавшейся галькой, изредка перемежаемой камнями покрупнее, может служить дорогой для автомобилей. Впрочем, почему бы и нет? Ездили же раньше по булыжнику… Хороший полноприводной «джип» здесь вполне пройдёт. А вот кто в этом «джипе» может сидеть – это уже вопрос…
– Шалва! – шёпотом позвал он.
– У?
– Дай второй магазин.
– Ты чего задумал?
– Угадай…
Поданный грузином рожок Николай засунул было за пояс, но там он мешал двигаться, поэтому пришлось переложить магазин в нагрудный карман строевки. Оттуда он тоже торчал, но тут уж ничего нельзя было поделать. Рёв мотора ощутимо приближался, и бочком-бочком беглецы оттянулись в тень кустов. Николай ощупью перевёл автомат на одиночный огонь и дослал патрон в патронник. Лязгнувший звук оказался гораздо более громким, чем ему хотелось бы, но морщиться и передёргивать плечами было уже некогда. Машина выползла из-за поворота реки, она шла как раз по их стороне, и в свете фар торчащие из гальки валуны отбрасывали прыгающие влево и вправо сдвоенные тени.
– Колян… Не надо, ты что…
Шалва, присевший, как и он, на одно колено, попытался взять Николая за плечо, но тот скинул руку коротким стряхивающим движением. Правая рука уже немного отошла, и её ладонь обхватывала теперь полированный деревянный приклад старого «Калашникова», ствол которого упирался в тёмное пятно над двумя раскачивающимися фарами.
– Сколько их там? – спросил он негромко, но стоматолог услышал.
– Не видно. Очень темно. Не надо…
Николай не ответил. Машина была уже метрах в двадцати. Выбрав точку чуть правее и на полметра выше левой фары – где, по его мнению, должен был находиться водитель – Николай «повёл» её стволом. Свет выставленных на дальнюю дистанцию фар не достигал беглецов, лишь по ногам быстро мазнуло сеткой контрастных теней от корявых веток. Воя мотором на низкой передаче и расшвыривая в стороны гальку, автомобиль поравнялся с ними. Теперь было понятно, что это не «джип» и не вездеход, а обычная легковушка с низким силуэтом.
Машина прошла мимо, и в ту секунду, когда свет фар ушел в сторону, стало видно, что в кабине нет никого, кроме водителя. Одновременно Николай потянул спусковую скобу. Выстрел не потребовал от него почти никаких усилий, толкнув в плечо коротким и расслабленным ударом. Звука самого выстрела он так и не услышал, но зато машина сразу вильнула вбок и пошла юзом, выкинув в них целую струю мелких камушков, перемешанных с грязью. Потом она остановилась. Оба студента вытянули головы, но видно не было ничего. Машина пару раз дёрнулась на месте, двигатель взвыл, но тут же обороты упали до нуля и он, звучно рявкнув на захлёбывающейся ноте, заглох.
Крадучись, они с двух сторон подошли к машине. Могучий автомобиль оказался «Вольво-пикапом» – выпуска, наверное, середины восьмидесятых. Было удивительно, что этот механизм мог ещё двигаться. Впрочем, как раз сейчас он неподвижно стоял, воняя сладким дымом и звонко щёлкая срывающимися в поддон двигателя каплями масла. Держа переведённый на автоматическую стрельбу «Калашников» наизготовку, Николай боком обошёл замерший «вольвешник». На заднем сиденье никого не было – да и сидений, собственно говоря, не было тоже, а на их месте оказались в беспорядке навалены какие-то коробки и скомканные тряпки. Водитель, вроде бы держащийся за руль, навалился на левую дверь, и когда Николай нажал левой рукой на её ручку, просто вывалился наружу, нелепо взмахнув руками. Мёртв он был бесповоротно.
– Колян, ты обалдел! – тихо сказал Шалва. – Там – это одно дело, но здесь, просто так, случайного человека…
– Сколько у неё скорость была, как ты полагаешь?
Вопрос молодого Николай счёл настолько дурацким, что просто решил на него не отвечать, и сейчас вытаскивал тело убитого из машины целиком.
– Не знаю…
Шалва, видимо, растерялся от его хамства – или просто был сбит с толку вопросом.
– А я думаю, что километров двадцать в час. Может, двадцать пять. И это вверх по руслу. Вниз должно быть больше. Внутрь его. Помогай, чего стоишь!
Вместе они затащили тело через расхлябанную заднюю дверь и уложили на пол машины, раскидав мятые пустые картонные коробки без крышек. Помощь оказалась кстати, потому что сам Николай с таким быстро бы не справился – убитый весил килограммов восемьдесят, и поднять с земли даже половину туловища ему удалось с напряжением. Тяжёлая автоматная пуля вошла сидевшему за рулём кавказцу где-то на пол-ладони ниже ключицы, и крови снаружи почти не было видно – всё, видимо, ушло в средостение. Месяц как раз вылез наружу и оскаленное лицо, украшенное густой широкой бородой, чуть ли не улыбнулось Николаю в лицо. Чтобы закрыть дверь, ноги убитого пришлось подгибать. Напоследок Шалва прикрыл его ворохом промасленной ветоши, составлявшей содержимое одной из коробок.
– Поехали.
Шалва по-прежнему молчал, но заниматься этим Николаю было некогда. Перед тем, как залезть на водительское место, он прислушался – всё было тихо, если не считать воплей лягушек. Эти орали так, будто звали милицию.
Усевшись, Николай первым делом выключил фары, а затем вывернул ключ замка зажигания. Со всеми своими осторожными подкрадываниями и осмотрами они провозились минуты три или четыре, и на дальнем свете аккумулятор мог уже подсесть. Чёрт его знает, насколько дряхлый у этого драндулета аккумулятор.
– Смотри! – вдруг сказал Шалва, с трудом вытаскивая из-под задницы нечто, взблеснувшее в падавшем снаружи лунном свете.
– Погоди…
Выжав со всей возможной аккуратностью сцепление, Николай перевёл рукоятку переключения передач на нейтралку, и мягко провернул ключ вправо. Мотор скрежетнул и замолк, оставив висеть в воздухе затихающую ноту.
– Ещё разок…
Отжав, а затем снова выжав сцепление, он попробовал снова, на этот раз чуть тронув педаль газа. Это сработало, и машина почти подпрыгнула на месте, издав дырой глушителя звук, который, наверное, заставил заткнуться лягушек в радиусе как минимум пары километров. Только тогда он включил фары и повернулся к напарнику.
– Вот.
Стоматолог держал на раскрытой ладони небольшой пистолет, выглядящий аккуратно и даже элегантно. Николай показал ему пальцем на «бардачок». Там, как он и надеялся, оказалась запасная обойма, пусть и всего одна.
– А ты боялась… – почти с насмешкой сказал он и щёлкнул пальцами. – Поехали. Держи пока всё у себя. И ради бога, поставь автомат прямо.
Шалва, кивнув, так и поступил. Убедившись, что сидит он ровно, Николай включил передачу и тронулся с места.
Как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Раздолбанный «Вольво» может и привёл бы в ужас кого-нибудь на полторы тысячи километров к северу, но оказавшись в нужное время и в нужном месте, он внушал к себе искреннюю признательность. Подсветка приборной панели не работала, да и сама панель на четверть состояла из торчащих в круглых дырах жгутов проводки. Стрелка спидометра металась вправо и влево, поэтому скорость приходилось определять по ощущениям. Первые два десятка метров Николай вёл машину задним ходом, стараясь отползти подальше от реки, где был шанс завязнуть в иле, но грунт оказался плотным, и развернуться удалось без проблем. Через пару минут выяснилось, что люфт у руля превышает норму раза так в три – что было не удивительно, поскольку на каждой колдобине или куче камней машина брыкалась и рыскала, как бык под ковбоем.
– Давай, родимая… В сторону Швеции едем, напрягись…
Разогнавшись до такой степени, что можно было без риска включить вторую передачу, Николай то и дело подпрыгивал. Такими буржуйскими штучками, как ремни безопасности, покойный хозяин машины себя не отягощал, поэтому трясло здорово. Камни били в днище один за другим, но поскольку машина была чужая, то и бог с ними.
Шалва, кивнув, так и поступил. Убедившись, что сидит он ровно, Николай включил передачу и тронулся с места.
Как говорится, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Раздолбанный «Вольво» может и привёл бы в ужас кого-нибудь на полторы тысячи километров к северу, но оказавшись в нужное время и в нужном месте, он внушал к себе искреннюю признательность. Подсветка приборной панели не работала, да и сама панель на четверть состояла из торчащих в круглых дырах жгутов проводки. Стрелка спидометра металась вправо и влево, поэтому скорость приходилось определять по ощущениям. Первые два десятка метров Николай вёл машину задним ходом, стараясь отползти подальше от реки, где был шанс завязнуть в иле, но грунт оказался плотным, и развернуться удалось без проблем. Через пару минут выяснилось, что люфт у руля превышает норму раза так в три – что было не удивительно, поскольку на каждой колдобине или куче камней машина брыкалась и рыскала, как бык под ковбоем.
– Давай, родимая… В сторону Швеции едем, напрягись…
Разогнавшись до такой степени, что можно было без риска включить вторую передачу, Николай то и дело подпрыгивал. Такими буржуйскими штучками, как ремни безопасности, покойный хозяин машины себя не отягощал, поэтому трясло здорово. Камни били в днище один за другим, но поскольку машина была чужая, то и бог с ними.
– Эх, хорошо едем!
Особенно крупный камень стеганул так, что зазвенели стёкла.
– Генацвале, ты что такой печальный, слушай, да?
Николай не испытывал никакого чувства вины перед лежащим сзади покойником – но ему, пожалуй, было совестно перед товарищем за резкость. Шалва такого не заслужил.
– Да нет, ничего.
– Ну, ничего – так ничего.
Несколько минут они молчали. После трудного участка с большим уклоном, когда приходилось вслушиваться в мотор и выворачивать руль двумя руками, чтобы не съехать в воду, Николай переключил в очередной раз передачу с первой на вторую и сумел на секунду высвободить правую кисть, толкнув будущего стоматолога в плечо.
– Спасибо, Шал. Я бы без тебя не справился. Ты молодец.
Тот не ответил ничего – а повернуться и посмотреть, кивнул он или, скажем, улыбнулся, Николай не мог, потому что оторвать взгляд от скачущей под колёса в свете фар дороги было бы безумием. Чтобы успокоиться, он заставил себя решить, что Шалва с ним все-таки согласился, но это помогло не до конца. Ладно, будет время ещё. Да и не вернёшь сделанного. И сделанного, чёрт побери, правильно и вовремя. Кто знает, на сколько бы они ушли пешком. А тут – хотя бы пару часов продержаться на такой дороге, и фора будет уже что надо. Счётчик километров среди тёмных, раскуроченных приборов он разглядеть не сумел, спидометр не работает, часов нет. Как в средние века. Тем не менее, машина, рыча, захлебываясь и отплёвываясь, ползла и ползла вперёд, с каждой минутой отдаляя их от Турпала, Усама, Анзора, Андарбека с его тварью и прочих. Теперь пусть что угодно будет, назад его не вернут – по крайней мере, живым.
– Лево десять!
Шалва вдруг вытянул левую руку вперёд, а правой поднял пистолет, вертикально прислонив его к «бардачку». Николай сбросил газ, и чуть довернул влево, осветив стоящие между кустами и рекой фигуры людей.
– Стрелять умеешь? – быстро спросил он.
– Да, отец учил.
Грузин чётким движением передёрнул пистолет, и свободной рукой переложил «Калашников» на колени – так, что тот стволом упёрся Николаю в левый локоть.
– Попытаемся хамить, если что, – стреляй. Двое. Может, больше…
Они подползли на первой передаче, и освещённые фигуры закрылись руками от света фар. Есть ли у них третий?
– Сразу по-грузински вопи…
Если бы Шалва переспросил, то времени объяснять уже не оставалось бы, но тот, слава богу, сообразил с полуслова. Николай переключил свет на ближний, уперев его в сторону властно приподнявших руки фигур. Машину он остановил метрах в десяти, и как только подошедшие двинулись вперед, Шалва распахнул дверь и сразу же начал неразборчиво, но весьма уверенно орать на родном языке длинными фразами. Остановившие их люди опешили, и замерли, так и не дойдя до машины. Это дало возможность потратить лишнюю секунду на оценку возможностей группы торжественной встречи. Вроде бы всего двое, хотя это и выглядит странно. Автоматы у обоих. Насчёт их национальной принадлежности сомнений не имелось – те же соколики, что и остальные, но чего им надо посреди ночи от мирных путников?
Именно эту мысль Николай попытался выразить на лице, когда высунулся из двери и проорал в подходящие фигуры единственную грузинскую фразу, которую знал: «Шен-ра, кагиджи?»[11]. Фраза была очень полезной. В те годы, когда на рынках ещё было много грузин, будучи произнесённой после вопроса «Сколько стоит?» она сразу сбивала цену вдвое. Прейдя на нохча, Николай одновременно выхватил из машины уже взведённый автомат, потому что Шалва и пара местных уже орали друг на друга как сумасшедшие. В ту секунду, когда ближний к нему боец вскинул оружие к плечу, он открыл огонь.
Впоследствии, Николай часто пытался разобрать произошедшее по частям, чтобы понять, кто и что тогда делал, но это оказалось безнадёжным. Память сохранила лишь отдельные стоп-кадры, наложившиеся на совершенно ясное и хладнокровное осознание правильности своих действий. Как эти два факта могут сочетаться друг с другом, было совершенно непонятно – но именно так оно и выглядело при мучительных попытках вспомнить, как все произошло. Один кадр – он давит на спуск, и фигуры мгновенно оказываются залитыми бело-жёлтым светом, которого ещё не было когда он стрелял по водителю принадлежащей теперь им машины. Второй – Шалва молча и сосредоточенно стреляет с двух рук, опершись на открытую правую дверцу машины. Значит ли это, что он смотрел в ту сторону? Тоже странно, но и придумать такое выражение лица, которое он запомнил, Николай сам бы не смог – прищуренное спокойствие и выкидываемые из пистолетного ствола вспышки. Потом – тряска, жуткий удар в левую заднюю дверь – на которой, остановившись много позже, когда совсем кончился бензин, они не обнаружили ничего, никакого следа. Вид круглых ровных пробоин, совершенно бесшумно возникающих в лобовом стекле, справа от самого Николая и над почему-то завалившимся почти ему на колени Шалвой. И только потом включается звук, и сквозь утробный рёв захлёбывающегося на максимальных оборотах двигателя слышна далёкая, уже почти безопасная стрельба позади. И то, как стонет молодой стоматолог, запрокидывая голову и ритмично ударяясь затылком в его сведённый узлом живот.
– Шалва, ты как?
Его ответа Николай тоже не смог потом вспомнить.
Восемь
Если бы некий бесплотный дух заглянул сейчас в устье небольшого оврага, с обоих боков завешенного перекрывающимися густыми ветками кустов, он обнаружил бы несколько необычную для данной местности картину. Двое грязных, исхудалых парней лет двадцати с небольшим сидели почти вплотную друг к другу – причём один из них с полным спокойствием держал в руках видавший виды «Калашников», а второй, наоборот, озирался с выражением полного изумления на лице.
– Уф-ф… Блин…
Зелёные куртки на обоих не слишком походили на маскировочные, поскольку там и сям на них еще виднелись стройотрядовские нашивки, изображающие эмблему породившего их института, отношение к соответствующему району, положение в структуре отряда и так далее. Дополняли картину российские «триколоры» на плечах.
– Приснилось что?
Постепенно приходящий в себя Николай помотал головой и шумно сплюнул в сторону накопившейся во рту слюной.
– Да… Приснилось… Тихо вокруг?
– Сейчас тихо. Пару часов назад ездили мимо, как по Невскому. Машины четыре за десять минут.
– Я долго спал?
– Хрен его знает. Ты часов в девять свалился. Часа четыре, может.
– Спасибо, Шалва. Ох, ёлки…
Николай, приподнявшись, похрустел поясницей, потягиваясь в разные стороны. Спать на голой земле, как выяснилось, не так уж приятно. Но всё равно здорово.
– Ты во сне орал пару раз.
Стоматолог-грузин, видимо, соскучился по общению, и он даже не стал дожидаться, пока его товарищ по побегу закончит с шумом сливать лишнюю воду в глубине кустов.
– А ты как бревно спал. Я даже удивлялся. То стонешь и бока щупаешь, а залезли сюда – и вырубился за пять минут. Чего я орал-то?
– Я не понял. Только сейчас вон закричал: «Дед! Дед!».
Николай кивнул.
– Дед снился. Мне вообще редко сны снятся, а тут…
– Что говорил?
Шалва перелёг поудобнее, прикрыв рукой от земли замотанный бурой, в потёках, тряпкой бок.
– Не помню. Разговаривали о чём-то. Пять лет уже как умер, и всего раза три снился с тех пор…
– Звал к себе?
– Ты что, веришь в такое?
– У нас верят, – серьёзно сказал Шалва. – И я тоже верю. В жизни, знаешь ли, такие штуки бывают, про которые ни в одном учебнике нет.
Лицо молодого грузина показалось Николаю в этот момент совсем не таким юным, каким оно выглядело обычно. Месяцы рабства не слишком изменили его, но как раз сейчас Шалва казался взрослым, осознавшим себя человеком. Вот так можно иногда найти новое в характере кого-нибудь, кого, казалось бы, знаешь уже насквозь.