Впервые — С, 1863, № 4, отд. «Современное обозрение», стр. 375–402 (ценз, разр. — 20 апреля). Рукописи и корректуры не сохранились.
Содержание апрельской хроники определяют вопросы о политической роли дворянства, о положении помещиков в послереформенной России, об их взаимоотношениях с крестьянами.
Требования «справедливости» к «ущемленному в правах» дворянину, сетования о его «потерях», прославление его «самоотверженности» в ходе реформы, жалобы на «неблагодарность» крестьян заполнили к началу 1863 г. страницы консервативной печати: «Высшее сословие, дворянское сословие совершило для блага бывших своих крестьян точно подвиг»[131], «дворянство… приносит значительные жертвы общему делу»[132]. Между тем «крестьяне в самых заботливых облегчениях, в самых щедрых уступках, делаемых помещиками, видят какую-то ловушку»[133], а литература «тешится… над помещиком»[134].
Дворянские идеологи в своих газетно-журнальных выступлениях, книгах, проектах преследовали цель, точно сформулированную Б. Н. Чичериным: «Когда одна поддержка здания исчезла, надобно укрепить его на новых столбах, иначе оно рано или поздно обрушится»[135].
Реставраторские стремления крепостнических кругов привлекали серьезное внимание «Современника»[136]. Но бороться с этой тенденцией было трудно: «правительство как-то особенно зорко следит, чтобы не были задеты в литературе помещики», — отмечал «Колокол»[137].
Салтыков дал бой крепостническим претензиям, воспользовавшись появлением в «Русском вестнике» известных писем А. А. Фета «Из деревни»[138]. В них начавший хозяйничать с помощью вольнонаемного труда и столкнувшийся с трудностями Фет изливал свое негодование на новые порядки — менее «удобные» для землевладельца, чем крепостные формы взаимоотношений.
Апрельская хроника открывается теоретическим вступлением, разъясняющим понятие «справедливости».
Отстаивая «ясность действий», Салтыков доказывает, что в демократическом понимании «справедливость» есть свободный анализ «внутренней сущности» всех тенденций и идеалов современного общественного развития и «постановка тех выводов, которые естественно из этого анализа вытекают», то есть выводов революционных. Для представителей «привилегированной правды» (официально-дворянской идеологии) «справедливость» означает, в сущности, «снисходительность» к «несправедливости», иначе говоря — примирительно-апологетическое отношение к наследию крепостничества в пореформенной жизни.
Салтыков последовательно сопоставил два диаметрально противоположных взгляда на пореформенные отношения помещиков и крестьян: с точки зрения «привилегированного идеала» и в свете «новых идеалов», «новых истин». Защита и обоснование этих «новых истин» — демократических, социалистических, — которые, «несмотря на свою непризнанность, все-таки… действительно истины», занимает в хронике немало места. Писатель ответил здесь на многочисленные попытки скомпрометировать положительную программу русской демократии как бесплодное «теоретизирование» «кабинетных изучателей западных воззрений»[139], которое «никакого применения в действительности иметь» не может[140].
Практическое средство устранения социальных противоречий в пореформенной России консервативно-либеральные круги усматривали в так называемом «сближении сословий». «Слияние сословии и равенство прав… постоянно лежали в основании наших народных понятий… Доказательством тому служит быстрое развитие их с той самой минуты, как рухнуло крепостное право. Перегородки с каждым днем все падают заметнее и решительнее, и недалеко то время, когда не останется от них и следов»[141]. «Чуть только началось у нас… свободное столкновение интересов общества и народа… как тотчас же и началось повсеместно сближение народа и общества… Этого только слепой теперь не видит»[142].
Тема «сближений» и «общений» переходит в апрельскую хронику из «Глуповского распутства», предназначавшегося для майской книжки «Современника» за 1862 г. и запрещенного цензурой (см. т. 4 наст. изд., стр. 211–244, 553–564). В заключительной части апрельской хроники много прямых текстуальных перекличек с «Глуповским распутством»: мотив безнадежного одряхления «старческого организма» крепостников «Сидоров Сидорычей», которые пытаются «отыскать подновки» в «сближениях» с «непочатыми родниками» народной стихии; образно-бытовые эпизоды, раскрывающие опыты подобных «заигрываний».
Основная мысль Салтыкова заключается в том, что реформа не отменила коренной противоположности в материально-правовом положении помещиков и крестьян, а «общительные мечтания» являются попыткой «устройства» такой «неестественной комбинации», которая «обеспечивала» бы сохранение эксплуататорских порядков, закрепляла реальное социальное неравенство дворянина и «мужика» при внешней видимости всесословного единства интересов.
…«вы забываете, что нельзя же все вдруг!» — вот наиболее употребительная формула…— Такая формула характерна для либеральной публицистики. С. С. Громека, например, писал: «Прогрессистам захотелось перестроить весь общественный порядок… и все это сделать в одну минуту, без пособия самых необходимых прав» («Современная хроника России». — ОЗ, 1862, № 11, стр. 9). Подобное же обвинение в адрес революционных демократов было высказано и Ф. М. Достоевским, которого, может быть, и имеет здесь в виду Салтыков: «У них же все разрешено и вдруг, — писал Достоевский в «Необходимом литературном объяснении». — «У меня это вдруг», — говорит Хлестаков. Какой-нибудь вопрос, вроде того: как, например, устроить на будущей неделе счастье всего человечества, для них так же легко разрешить, как, например, высморкаться» («Время», 1863, № 1, стр. 32).
…кротки, как голуби, и мудры, как змеи…— слова Иисуса, обращенные к апостолам (Матф., X, 16).
У него <«Русского вестника»> есть свой собственный взгляд и на прогресс, и на зундскую пошлину, и на польские дела, и даже на поджигателей…— На эти темы катковский журнал, в разной связи и по разным поводам, высказывался неоднократно. По-видимому, Салтыков иронизирует над претензией «Русского вестника» формулировать руководящие принципы по всем вопросам как внешней, так и внутренней политики. Непосредственно указанным темам посвящены: 1) статья «Кое-что о прогрессе», в которой Катков утверждал, что «прогресс только там, где… вся сила прошедшего сохраняется в настоящем» («Русский вестник», 1861, т. 35, октябрь, стр. 109); 2) высказывания журнала по поводу отмены, по международному соглашению 1857 г., пошлины, взимавшейся Данией в течение ряда столетий за проход судов через Зундский пролив, и рассуждения о «выгодах», которые обещает это российским «землевладельцам» (там же, 1857, т. 8, март, стр. 127–131); 3) статья «Польский вопрос», в которой Катков, ссылаясь на «историческую» «вражду до конца» между Польшей и Россией, призывал к «беспощадной борьбе» с поляками (там же, 1863, т. 43, январь, стр. 482); 4) корреспонденция свящ. И. Беллюстина «Из Петербурга», где в качестве виновников петербургских пожаров прямо назывались студенты, «увлеченные анархией» («Современная летопись» «Русского вестника», 1862, № 23, стр. 12, 17; см. т. 5 наст. изд., прим. к стр. 347).
…можно тебя цитировать…— Один из способов подцензурного иносказания, применявшийся передовой журналистикой 60-х годов, лишенной возможности открытого обсуждения многих политических проблем, которой пользовалась реакционная печать. Как раз в № 4 «Современника» (1863), где была опубликована эта хроника Салтыкова, редакция именно таким способом выразила свое отношение к польским событиям, перепечатав «извлечение» из трех воинственно-шовинистических передовиц «Московских ведомостей» со своим комментарием («Внутреннее обозрение», стр. 347–357).
…«Русский вестник» делает легкое сопоставление между деятелями подметной литературы и петербургскими пожарами… в прошлом году «Современная летопись» публично отплевывалась от возможности подобных сопоставлений…— 19 февраля 1863 г. в Петербурге и Москве была распространена прокламация тайного революционного общества «Земля и воля» в поддержку польского восстания, — «Льется польская кровь, льется русская кровь». Катков, обвиняя авторов «подметного листка» в предательстве, заметил: «Такого поступка нельзя было бы ожидать даже от наших прогрессистов. Это еще хуже пожаров» («Польский вопрос» — «Русский вестник», 1863, т. 43, январь, стр. 479). Между тем в 1862 г. после публикации корреспонденции Беллюстина (см. выше) редакция была вынуждена оправдываться перед общественным мнением: «Московский корреспондент «Северной почты» приписывает нам мнение о политическом характере петербургских пожаров. Тут есть какое-нибудь недоразумение. Такого мнения мы не высказывали… мы сочли своим долгом заявить, что не можем допустить возможность какого-нибудь политического замысла в этих злодействах» («Современная летопись» «Русского вестника», 1862, № 25, стр. 21).
Впервые — С, 1863, № 5, отд. «Современное обозрение», стр. 219–258 (ценз. разр. — 27 апреля и 18 мая). Разделы — «Подвиги русских гулящих людей за границей. — Где источник этих подвигов и кто герои их. — Скверный анекдот с двумя русскими дамами в столице цивилизованного мира» (в этих разделах частично был использован текст запрещенного цензурой в 1862 г. очерка «Глупов и глуповцы») — с небольшими сокращениями и незначительной стилистической правкой вошли в «Признаки времени» под заглавием «Русские «гулящие люди» за границей».
Сохранились (ИРЛИ): 1) начало наборной рукописи с исправлениями и вставками автора (кончая словами «…возвратят ей посеянное», стр. 88, строка 44); 2) чистый экземпляр второй корректуры, адресованный А. Н. Пыпину и набранный в два приема (26 апреля и 3 мая), в котором отсутствует раздел, названный в оглавлении «Добрые люди». Отсутствие этого раздела в сохранившейся корректуре объясняется, возможно, тем, что он был написан и набран позднее.
В настоящем издании печатается по тексту «Современника» с устранением цензурных изъятий и мелких погрешностей журнальной публикации по наборной рукописи и корректуре. Среди текстов, изъятых по цензурным причинам и восстанавливаемых в наст. изд., находится, в частности, абзац о «турецком султане» и его владениях (стр. 79–80). В этом абзаце был, по-видимому, усмотрен намек на русского царя. Значительно приглушена была также в журнальном тексте характеристика либерального движения, как «движения мелочей и подробностей»,
Майская хроника «Нашей общественной жизни» охватывает три главных темы: определение подлинных и мнимых сил исторического развития; защита демократии от травли, которой подвергла ее либеральная печать; разработка «неистощимого» для «сатирического пера» «сюжета» — «русские за границей». Эти основные мотивы развиваются в едином русле.
Либеральная и славянофильская публицистика «Отечественных записок», «СПб. ведомостей», «Голоса», «Дня» упрекала в наступившей после 1862 г. общественной «апатии» «нигилистов», из-за которых якобы была проиграна «битва» широкого либерального фронта с консервативными силами за «преображение» России.
Салтыков же связал историческую плодотворность любого общественного движения с мерой выражения в нем жизненных интересов масс, степенью непосредственного участия в нем народа. Неотвратимый процесс обновления, который объективно назревает в недрах существующего общественного уклада («жизни признанной»), захватывает, по мысли Салтыкова, и привилегированные классы — те «сферы жизни, которые сами по себе никакой потребности в обновлении не чувствуют». Однако попытки «обновления», исходящие из этих «сфер», не «подкапывают» основ существующей социально-политической системы и обречены на то, чтобы быть скоропреходящим «движением мелочей и подробностей». Падение крепостного права обусловила не эта «суетня», а подспудный натиск самой крестьянской массы.
Коренные сдвиги национальной жизни вообще возможны — доказывается в хронике — только в минуты исторической самодеятельности народа. Не самодержавно-дворянскую государственность (обозначенную понятиями «внешняя жизнь», «внешняя история»), не либеральных «ратоборцев», а народную среду («другую силу», «жизнь иную») следует считать «творцом», «устроителем» истории.
Развертывая эти суждения, Салтыков полемизирует с «панегиристами внешнего прогресса» — «государственной школои» в русской историографии (главою и теоретиком которой был Б. Н. Чичерин), считавшей зиждительным началом истории России верховную власть. Другой прицел его критики — исторические воззрения «привилегированных народолюбцев» — славянофилов, постоянных оппонентов «государственной школы». Салтыков сближает их позиции, доказывая, что тем и другим равно недоступно понимание истинного источника «творческой силы жизни».
Вместе с тем майская хроника, написанная в пору крушения надежд большей части русской демократии на ожидавшееся общее крестьянское восстание, входит в число многих произведений Салтыкова 60-х годов, которые публицистически подготовили тему, художественно разработанную в «Истории одного города»: тему трагического для революционеров-шестидесятников противоречия между народом, «воплощающим идею демократизма», и «народом историческим».
Крестьянская стихия, движение которой могло бы смести угнетательский строй («которая одна в силах искупить наше бессилие… одна может спасти нас»), в своем современном политическом бытии — «забита», «редко… проявляет себя».
И тем не менее только она является хранителем «неиссякающей» жизни и именно в ней должны искать себе «опору» передовая мысль и революционная деятельность. Таков конечный вывод Салтыкова, далекий от исторического пессимизма.
Упреки, адресованные либеральным лагерем революционной демократии, в связи с начавшимся общественным упадком, в концентрированной форме выразил С. С. Громека в «Современной хронике России» (ОЗ, 1863, № 3). Его выступление и оказалось поэтому центральной полемической мишенью в статье Салтыкова.
Публицист «Отечественных записок» вменил в вину «партии» «Современника» то, что она «крайностями» отрицания внесла раскол в дружные ряды поборников «прогресса», «вынудила» правительство отказаться от дальнейшего развертывания реформы и обратиться к репрессивным мерам.
Салтыков разоблачил провокационный смысл выступления публициста «Отечественных записок», сопоставив его с доносительской кампанией в печати, которая в июне 1862 г. послужила толчком к закрытию «Современника» и аресту Чернышевского.
Заключавший майскую хронику «сюжет» о «гулящих людях» (Салтыкова натолкнули на него выступления И. С. Аксакова в «Дне») подтверждал с новой стороны тезис о том, что «необходимыми деятелями в русской семье» являются «русский мужик» и революционная демократия («дети») — в противоположность «гулящим» представителям привилегированных классов («отцам»), которые «шатаются», не имея национально и исторически содержательного «дела».
Дальнейшее развитие образ «русского гулящего человека за границей» нашел в «Недоконченных беседах» (гл. IV), «Культурных людях», «Благонамеренных речах» («В погоню за идеалами»), и получил всестороннюю разработку в цикле «За рубежом».
…есть ли на луне жители…— Салтыков напоминает о статье Н. Н. Страхова «Жители планет» («Время», 1861, № 1), вызвавшей иронические отклики в «Современнике», «Свистке» и «Искре».
Я, турецкий султан… у меня есть… скалы в Европе… населенные гяурами, которые… лезут со мной на ножи… есть самолюбие, которое так и шепчет: поревнуй да поревнуй… есть… диван… который начинает меня науськивать…— Намек Салтыкова на отношение русского царизма к «иноверной», католической Польше, где с января 1863 г. шло кровавое усмирение национально-освободительного восстания поляков («гяуры»). «Диван» — охранительно-монархические круги и реакционная печать во главе с изданиями Каткова, который всячески «будил правительство», если оно не проявляло в борьбе с поляками «никакой энергии» (А. В. Никитенко. Дневник, т. 2, стр. 332).
…подобно г. Громеке… разделивши все движения на неподозрительные и подозрительные…— Такую классификацию Громека представил в мартовском обозрении «Современная хроника России» (ОЗ, 1863, № 3, стр. 19–20).
…вопрос об устройстве поземельного кредита, обещанного В. П. Безобразовым…— Одной из главных тем сочинений В. П. Безобразова в конце 50-х годов был вопрос о «поземельном кредите», весьма злободневный для помещика в связи с предстоящей отменой крепостного права и необходимостью перехода к капиталистическим формам сельского хозяйства (см., например, статью «Поземельный кредит и его современная организация в Европе» — С, 1859, №№ 2, 6, 8, 10, 12).
…другие… утверждают, что шесть лет тому назад все-таки жилось веселее. — Под «другими» подразумеваются те, кто сохранял веру в плодотворность либеральных общественных «начинаний» предреформенной поры — см., например, в «Журнальной заметке о новых литературных органах и новых теориях» («Время», 1863, № 1): «Лет шесть тому назад приобретен был великолепный результат: все общество проснулось, восстало в одном великом движении и с верою и надеждою стало заявлять свои требования… Повторяем: этот результат был великолепный. Им надо было воспользоваться» (стр. 180).
…умолкли ручейки и улеглись стада…— Цитата (не совсем точная) из басни Крылова «Осел и соловей».
…такая сильная литературная мельница, как «Русский вестник», — и та перестала размалывать вопросы вроде вопроса о китайских ассигнациях, и та предпочла… безделье… резвости. — Салтыков намекает на эволюцию, проделанную журналом Каткова, либеральным в начале своего существования (вторая половина 50-х годов), на страницах которого дебатировались различные проекты «обновления» русской жизни (распространение грамотности, отмена откупов, «преобразование» полиции, устройство поземельного кредита и улучшение финансовой системы России). С начала 60-х годов «Русский вестник» заменяет либеральное прожектерство консервативной осмотрительностью и прямой реакционностью.