Я кладу телефон на место, еще раз гляжу на себя в зеркало и протискиваюсь в узкую щель между дверью и косяком. Я такого маленького роста, что могу пройти под рукой Лимона, даже не наклоняясь.
— Меня, кстати, зовут Симус. — Я никогда раньше не протягивал руки, когда здоровался с кем-то своего возраста, но сейчас я делаю именно это. Похоже на то, что Лимон — последний человек, с кем мне доведется познакомиться. Это стоит рукопожатия.
— Ничего так костюмчик, — отзывается он, не отвечая на мой жест.
Я гляжу вниз и вспоминаю, что переоделся. Я подумал, что мама сочла бы темно-синие брюки и пиджак подходящими для такого события — наверное, не менее важного, чем вступление в Национальное Общество Чести [1] (именно по такому случаю мне купили этот неудобный костюм), но теперь я чувствую себя по-дурацки. В коридоре около дюжины других детей, все идут на ужин, и все одеты в джинсы, футболки и свитера — как будто это самый обычный день.
Я единственный нарядился как на похороны. Может, потому, что я единственный, кого будут хоронить.
Лимон тащится по коридору, шаркая ногами; я иду позади, в нескольких шагах от него, теребя свои золотые запонки в виде роботов — подарок от папы. Я бы все отдал, чтобы увидеть его прямо сейчас.
Мы выходим наружу, проходим сквозь сад и оказываемся в столовой — или Кафетерии, как ее здесь называют. В Академии Килтер ужинают в большом здании со сводчатыми потолками и окнами, сквозь которые видны волнующиеся поля и далекие горы со снежными вершинами.
— Добро пожаловать! — доносится знакомый голос.
За толпой ребят я вижу Аннику — она машет мне рукой. Она улыбается, но у меня все равно холодеет в животе. Когда толпа смещается вправо, к окошкам, где, судя по всему, выдают еду, я сворачиваю налево и подхожу к столу Анники. Он длиннее прочих и стоит в центре зала.
— Привет, — говорю я, поравнявшись с ней.
— Симус! — она широко улыбается. — Как ты? Тебе все нравится?
— Все замечательно, — отвечаю я, думая, что это очень мило с ее стороны — все еще беспокоиться об этом. — Я просто…
— Погоди-ка. — Парень, который сидит рядом с Анникой за столом, касается ее руки. — Это он?
— Симус Хинкль? — спрашивает девушка по другую руку от него.
— Тот самый Симус Хинкль? — повторяет парень, как будто я могу быть собственным клоном.
Все взрослые за столом мигом прекращают есть и разговаривать. Они обмениваются понимающими взглядами. Кто-то улыбается. Остальные, кажется, изучают меня — может, пытаются отыскать в моей преступной натуре проблески человечности.
Я опускаю глаза; мое лицо пышет жаром сильнее, чем духовка леди Лоррэйн. Они знают, что я сделал. Удивляться в принципе нечему, но я все равно надеялся, что эта темная история останется между мной и Анникой. По крайней мере, до тех пор, пока я не потеряю навсегда способность прислушиваться к сплетням.
— Слушайте все, — объявляет Анника. — Я рада представить вам того самого Симуса Хинкля. Нашего нового студента, подающего очень большие надежды.
Я резко вскидываю голову.
— Симус, познакомься со своими учителями. Это Гарольд, Ферн, Уайетт, Самара, Дэвин, Лиззи и мистер Громер.
Мистер Громер — единственный, кого она не назвала по имени. Он также единственный, кто заинтересован ужином больше, чем моей персоной. Он бегло смеривает меня взглядом и возвращается к своему чизбургеру.
— Приятно познакомиться, — говорю я. Я не знаю, что происходит, но уверен, что мама хотела бы, чтобы я оставался вежливым до самого конца.
— Нам тоже, — отвечает Уайетт. — Честное слово.
— Не обращай внимания, они слегка взволнованы, — говорит Анника.
— Слегка? — удивляется Ферн.
— Это уникальный случай, — объясняет Анника. — Обычно мы перестаем принимать заявления за шесть месяцев до начала учебного года и выносим окончательное решение о зачислении через три месяца. Без исключений. Но сейчас прошел уже месяц с начала занятий… и тут мы решили принять тебя.
— Хотя у нас и так полно учеников, — замечает Дэвин.
— Яблоку негде упасть, — поддакивает Лиззи.
Они ухмыляются. Я стискиваю кулаки, чтобы удержаться и не закрыть лицо руками. Откуда-то из глубины к горлу подкатывает одно-единственное слово. Когда оно добирается до моего рта, я крепко сжимаю губы — словно мой последний ужин перед настоящим последним ужином грозится вырваться наружу.
Я смотрю Аннике в глаза. Они мерцают в свете свечей.
— Почему? — выдавливаю я.
— Потому что у нас наконец появилась веская причина сделать исключение. — Она склоняется ко мне и понижает голос, так что ее слышу только я: — Ты, Симус Хинкль… самый первый убийца в Академии Килтер.
На секунду все вокруг застилает белая пелена. В зале воцаряется молчание. Я думаю, что уже умер — от какого-нибудь быстродействующего яда, который мне только что вколола Анника, или от такого сильного сердечного приступа, что он убил меня, прежде чем я успел это почувствовать, — но мир постепенно снова приобретает краски. Разговоры возобновляются.
Это была просто реакция моего тела на то ужасное слово.
— Завтрак? — шепчу я.
Анника задирает голову. Приставляет ладонь к уху:
— Прости, что?
Я сглатываю. Делаю еще одну попытку:
— Завтра будет завтрак? У меня?
Анника смеется. Учителя смеются. Не смеюсь только я — и мистер Громер.
— Конечно, будет, — говорит она. — Завтрак, обед, ужин. Десерт. И ночью будет что пожевать. Завтра у тебя будет все, что захочешь, и послезавтра, и в любой другой день.
Я должен почувствовать облегчение. Судя по всему, в ближайшее время я не умру. Но меня все равно трясет — из-за жуткого слова на букву «у» и из-за того, что учителям, кажется, на него наплевать.
Анника тянется ко мне и сжимает мою руку:
— У тебя был трудный день. Поужинай и иди отдохни. Завтра ты во всем разберешься.
— Хорошо, — говорю я, разворачиваясь. — Ладно.
— О, и еще, Симус!
Я поворачиваюсь обратно. Учителя переговариваются друг с другом, и Анника жестом приглашает меня подойти поближе. Она протягивает мне что-то, что напоминает увесистый мобильный телефон. На маленьком экране мелькают строчки. Она прокручивает их слишком быстро, и я не успеваю ничего прочесть, но вижу, что текста очень много.
— Ты когда-нибудь вел дневник? — тихо спрашивает она.
— Что? Нет.
Все знают, что дневники — это для девчонок.
— Это удобно. Если тебе вдруг станет грустно или тревожно и не с кем будет поговорить, он поможет тебе описать твои чувства и разобраться в них. Мне, по крайней мере, всегда помогает.
Мне в голову сразу же приходят два вопроса. Первый: что может заставить Аннику, которая способна при желании перевоплотиться в бравого сержанта, грустить или тревожиться? И второй: зачем она мне обо всем этом говорит? Прежде чем я успеваю решить, стоит ли задать хоть один из этих вопросов, Анника берется за вилку.
— Приятного аппетита! — улыбается она.
Я все еще в недоумении, но разговор окончен. Поэтому я разворачиваюсь и начинаю пробираться сквозь битком набитый Кафетерий. Когда я дохожу до окошек с едой, голосов учителей уже не слышно.
— Привет-привет, — говорит парень за стеклом, когда я подхожу к стойке. На нем ярко-красная футболка с надписью «Кафетерий Килтер» и бейсболка. На серебристой бирке большими буквами выгравировано имя — Хью. — Клевый прикид.
— Спасибо, — благодарю я.
— Имя у тебя есть?
Я отвечаю не сразу.
— Симус Хинкль.
Если до Хью и долетали новости о новом перспективном студенте Академии Килтер, то он не подает вида. Все с тем же выражением лица он несколько раз нажимает на тонкий сенсорный экран.
— Рыбные палочки. Хрустящие. С майонезом и медово-горчичным соусом. Так?
Я открываю рот, чтобы согласиться, и вдруг стойка опрокидывается и исчезает. Передо мной появляется блестящий серебряный поднос. Его круглая крышка так сияет, что в отражении я могу увидеть капли пота на собственной шее.
— Приятного аппетита, — бросает Хью.
Я благодарю его, беру поднос и оглядываюсь в поисках свободного места. Замечаю Лимона: он, прихлебывая, ест хлопья и не отрывает взгляда от эпизода «Южного парка», который транслируется на плоском экранчике с обратной стороны подноса. Я бы подсел к нему, но все стулья рядом уже заняты. Вообще все стулья заняты — кроме тех, что стоят в дальнем правом углу зала. Что и неудивительно: вместо телевизоров их окружают книжные шкафы. Я решаю, что мне не помешало бы побыть наедине с собой и хорошенько все обдумать, и направляюсь туда.
Усевшись, я ставлю поднос на колени и приподнимаю крышку.
— Ух ты! — не удерживаюсь я. Рыбные палочки просто громадные — каждая из них стоит пяти палочек леди Лоррэйн. Они не оранжевые, а золотистые. И когда я нажимаю на них вилкой, корочка с хрустом лопается, но сами палочки не сразу распадаются пополам.
Я впечатлен, но все еще настроен скептически: я никогда не пробовал ничего лучше палочек леди Лоррэйн. Я отламываю кусочек, макаю сначала в майонез, потом в медово-горчичный соус и отправляю в рот.
— Ух ты! — снова восклицаю я, хотя с набитым ртом получается что-то вроде «ушты».
Палочки так восхитительны, что заставляют меня забыть, почему я здесь оказался. Когда я все доедаю, мой взгляд падает на серебристую кнопку в нижнем правом углу подноса. Рядом с ней затейливым шрифтом вырезана надпись «Секунды».
Я оглядываюсь, как будто за мной следят и ждут, что я сделаю неверный шаг, поддамся искушению и захочу получить больше, чем заслуживаю.
И за мной действительно следят. Когда я сюда усаживался, рядом никого не было, но теперь через два стула от меня сидит девочка. У нее бледная кожа, розовый нос и темно-рыжие волосы, кое-как заплетенные в косу, которая свешивается ей на плечо. На девочке мешковатый зеленый свитер, кеды и те самые девчачьи трусы — слишком короткие, чтобы называться шортами, и слишком длинные, чтобы быть настоящими трусами. Она сидит одна, как и я.
— Чего ты хотел? — спрашивает она.
По крайней мере, мне кажется, что она говорит именно это. Меня слишком отвлекают ее глаза — красновато-коричневые, как потертые пенни.
— Прости, что? — переспрашиваю я.
— От Анники. Ты подошел к ней и хотел что-то спросить, верно? И она начала говорить, прежде чем ты успел открыть рот?
Я пытаюсь что-то ответить, но слова не идут.
— Я не слышала, что она сказала, если тебя это волнует.
Именно это меня и волнует. С чего бы мне верить этой девчонке? Что, если она все слышала и теперь растрезвонит на всю школу? С другой стороны, если бы она действительно что-то слышала, разве она подсела бы ко мне? Разве ей не хотелось бы держаться от меня как можно дальше?
Она все еще ждет ответа. Я опускаю глаза и провожу пальцем по надписи «Секунды», пытаясь собраться с мыслями.
— Стирка, — наконец отвечаю я. — Я спрашивал, должны ли мы сами стирать или…
Я поднимаю голову и замолкаю.
Девчонка исчезла.
Я весь вспыхиваю от смущения, тянусь к стакану с водой и бросаю взгляд на рукава пиджака.
И вижу, что мои запонки в форме роботов тоже исчезли.
Глава 5
Мне больше не хочется отвечать на неудобные вопросы, поэтому весь остаток дня я читаю комиксы у себя в комнате. В какой-то момент я замечаю, что сквозь шторы пробивается солнечный свет. По подбородку у меня стекает слюна. Лимон стоит возле стола и держит сковородку над полыхающей мусорной корзиной.
Я мгновенно пробуждаюсь и сажусь на кровати. Отодвигаюсь подальше. Таращусь на огонь.
— Спокойно, — говорит Лимон. — Этот под контролем.
Этот? В отличие от других, которые были не под контролем?
— Урок начнется через десять минут, — добавляет он.
— Какой урок? — выдавливаю я.
— Расписание у тебя на Килтер-планшете. Он на твоем столе.
Я еще секунду смотрю на огонь, потом скатываюсь с кровати и беру со стола предмет, похожий на огромный айфон. Он напоминает ту штуку, что была в руках у Анники вчера за ужином. Устройство сразу же включается, и на экране мерцают шесть слов, написанных синими буквами:
«Синус Хинкль, первый год, первый семестр».
— Он может распознать тебя по любой части тела, — замечает Лимон.
— Что-то вроде считывания отпечатков пальцев? — спрашиваю я, глядя, как синие буквы гаснут.
Лимон вытаскивает собственный Килтер-планшет из кармана джинсов. Показывает мне темный экран, потом кладет устройство на пол и нажимает на него пальцем ноги. На экране загораются шесть синих слов:
«Лимон Оливер, первый год, первый семестр».
— Тебя на самом деле зовут Лимон? — спрашиваю я.
Лимон не отвечает. Он поднимает с пола планшет и возвращается к горящей мусорной корзине, которая теперь снова под контролем. На столе у него лежат пачка яиц и пакет с хлебом, оба открытые.
Пока он готовит, я вожусь с мини-компьютером. Дотрагиваюсь до вращающегося конверта с подписью «K-mail», и на экране высвечивается около дюжины непрочитанных сообщений. Я открываю то, у которого в теме указано «Хинкль С., расписание».
— Биология? — читаю я. — Математика? Изобразительное искусство?
Эти предметы не сильно отличаются от тех, что я проходил в средней школе Клаудвью.
Мое сердце падает — но через мгновение начинает радостно биться. Значит ли это, что я вернусь в Клаудвью? И все эти предметы помещены в расписание затем, чтобы я не сильно отстал?
Эта мысль так приободряет меня, что я даже выуживаю из сумки чистую футболку и джинсы и переодеваюсь. Костюм я вешаю в шкаф, чтобы он не помялся еще сильнее, — на случай, если мне когда-нибудь снова придется его надеть.
Я расправляю на вешалке белую рубашку и тут вспоминаю о запонках-роботах. Их до сих пор нет. Я спрашивал у работников Кафетерия, не попадались ли они им на глаза, но они не попадались. Ума не приложу, как я ухитрился их потерять, — я теребил их за несколько минут до их исчезновения и после этого даже не ерзал на стуле.
Закончив с готовкой, Лимон несет мусорную корзину в ванную и включает воду. Я бросаюсь к телефону и нажимаю на «вызов».
— Горячая линия для горячих голов, — говорит женский голос. Кажется, тот же самый, что и вчера.
— Привет, я звоню, чтобы сообщить о… — я замолкаю. О чем я хочу сообщить? — Ну, у меня есть… то есть были… такие запонки. Мне их папа подарил на день рождения, и я вчера их надел на ужин, а потом они исчезли.
— Исчезли.
— Да.
— Ты смотрел на них, а в следующую секунду они растворились в воздухе? Прямо у тебя на глазах?
Я понимаю, что это прозвучит по-дурацки, но говорю:
— Примерно так.
— Значит, ты думаешь, что их кто-то украл?
— Что? Нет, я…
— Ты хочешь сообщить о краже?
В ванной теперь тихо. Боясь, как бы Лимон не услышал, я прижимаю трубку ко рту, заслоняю ее рукой и понижаю голос.
— Я не знаю, что именно случилось, я просто…
— Симус Хинкль, — громко говорит женщина, как будто диктует мое имя кому-то, кто сидит с ней в одной комнате. — Стукачество первой степени!
Слышится щелчок, и она отключается.
Лимон возвращается в комнату с дымящейся мусоркой. Он кидает поверх черной мокрой кучи пустую одноразовую тарелку, берет со стула рюкзак и засовывает ноги в мокасины.
— Увидимся.
— Погоди! — Я кладу телефон на место и мечусь по комнате, хватая кроссовки, планшет, тетрадку и ручку. К тому времени, как я запираю за собой дверь, Лимон уже заворачивает за угол. — Я с тобой!
Он не останавливается, но замедляет шаг. Я нагоняю его, и мы вместе выходим из корпуса во внутренний двор. Мы не разговариваем, и я этому только рад — я наслаждаюсь неожиданно выпавшей мне возможностью снова дышать свежим воздухом, слушать пение птиц и наслаждаться красками осени. Листья всегда такие красивые? Надо будет спросить у мамы.
— Ты связывался с родителями с тех пор, как сюда попал? — спрашиваю я. Мы заходим в трехэтажное здание. Своими гладкими деревянными стенами оно напоминает мне домик для лыжников где-нибудь в горах.
— Не-а, — отвечает Лимон.
Это все, что он успевает сказать, прежде чем войти в класс. Я следую за ним. Лимон шаркающей походкой проходит мимо парт и устраивается на диване в глубине комнаты, а я выбираю себе место во втором ряду. Я бы сел на первый ряд, чтобы произвести на учителя хорошее впечатление, но там больше никто не сидит, и мне не хочется выделяться.
В класс заходят другие ребята. Большинство из них — мои ровесники, есть несколько человек на пару лет помладше. Они занимают свои места и выкладывают на стол ручки и тетрадки. Мне интересно, что натворили все эти ребята, прежде чем сюда попасть.
Согласно расписанию, урок должен начаться ровно в девять. Я наблюдаю за секундной стрелкой на часах, висящих над дверью. В восемь часов пятьдесят девять минут мой пульс убыстряется. В восемь часов пятьдесят девять минут тридцать секунд к лицу приливает кровь. В восемь часов пятьдесят девять минут пятьдесят пять секунд я вытираю рукавом пот со лба.
Когда секундная стрелка приближается к двенадцати, я сжимаюсь в ожидании пронзительного звонка. Сейчас строгий учитель должен рывком распахнуть дверь и войти в класс. Так начинается день с мистером Карлтоном, нашим учителем в Клаудвью, — а он в ответе за самых обычных, довольно послушных детей. Как знать, насколько суровым окажется учитель в школе для трудных подростков? Может, он будет кричать на нас? Или задаст нам домашнее задание, над которым придется сидеть всю ночь? Или…
Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.