Дверь открывается. Я задерживаю дыхание, но звонка нет. Нет и строгого сердитого учителя. Вместо него я вижу высокого парня, который выглядит так, будто только что проснулся.
— Привет! — говорит он.
Я думаю, что сейчас он сядет вместе с нами за парту, но он подходит к доске, плюхается в кресло и зевает. Я вспоминаю, что Анника вчера мне его представляла, — кажется, его зовут Гарольд. На нем линялые джинсы, оранжевая футболка с двумя скрещенными кулаками и летные очки. Светло-русые волосы достают до плеч; они все перепутались, словно он целую неделю их не расчесывал.
Не снимая очков, он водружает на стол спортивную сумку и копается в ней. Когда он извлекает на свет плюшевого единорога, позади меня раздается стон.
— Как вам это удалось? — спрашивает какая-то девочка. — Я же так хорошо его спрятала!
— Видимо, недостаточно хорошо. — Гарольд замахивается и бросает единорога. Он приземляется перед девчонкой с короткими светлыми волосами. — Десять штрафных очков Гудини, Гэбстер — ноль.
Следом он вытаскивает из сумки комикс.
— «Бетти и Вероника», двойной выпуск? Даже не знаю, стоит ли это возвращать! — Легким движением руки он запускает журнал в воздух, и тот ложится на стол перед мальчиком с торчащими черными волосами, который хлопает себя журналом по лбу. — Еще десять очков мистеру волшебнику, Эйбу — ничего.
Он достает из сумки айпод, связку ключей и свитер. Фрисби, игрушку-пружинку и скакалку. Продолговатая зажигалка в виде спички достается Лимону. Ребята улыбаются и хмурятся: они рады, что получили свои вещи обратно, но раздосадованы тем, что перед этим их лишились. Я пытаюсь понять, что происходит; тем временем Гарольд, который, судя по всему, любит, когда его называют Гудини, вытягивает из сумки зеленую ленту. Он зажимает пальцами один конец и поднимает ленту.
— Элинор-Элинор. — Он качает головой. Я поворачиваюсь на стуле и вижу, как по проходу идет девочка с рыжими волосами и глазами медного цвета. — Совсем не так трудно, как я надеялся, — говорит ей Гудини.
Она берет ленту и возвращается на место. Когда она проходит мимо меня, я пытаюсь ей улыбнуться, но она не замечает — она завязывает на голове аккуратный зеленый бант, глядя прямо перед собой.
Гудини хлопает в ладоши. Я подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу, что он сдвинул очки на затылок… и смотрит прямо на меня.
— Эгей, Хинкль. — Он ухмыляется.
Я оглядываюсь — как будто за мной может сидеть мой клон.
— Новенький растерялся. Кто-нибудь объяснит ему, что происходит?
Все оборачиваются и смотрят на меня. Я сползаю на стуле.
— Никому не нужна золотая звездочка, да? — хмыкает Гудини. — Что ж, логично. Я…
— Гудини украл наши вещи.
Я снова оборачиваюсь. На этот раз Элинор глядит на меня.
— Так надо для занятий, — продолжает она. — Он каждую неделю старается незаметно стянуть что-нибудь из наших вещей. Когда ему это удается, он получается штрафные очки. Когда не удается — очки получаем мы.
Новенький теперь растерялся еще сильнее.
— Но я думал, это урок математики, — бормочу я.
— Да, это он, — кивает Элинор. — В нашей Академии на уроках математики мы отнимаем и складываем чужие вещи.
— Поберегись!
Я успеваю увидеть, как Гудини бросает мне две маленькие блестящие штучки.
— Первое правило Академии Килтер: не наряжайся, чтобы произвести впечатление, — говорит он. — Есть более важные вещи, чем то, подходят ли твои носки к ботинкам — или запонки к скучной рубашке, если уж на то пошло.
С бешено бьющимся сердцем я хватаю запонки и засовываю в карманы джинсов.
— Кто хочет рассказать о втором правиле? — спрашивает Гудини.
Все молчат. Потом Элинор произносит:
— Получай как можно больше штрафных очков и как можно меньше золотых звездочек. Это у нас вместо оценок. Штрафные очки — пятерки, звездочки — единицы.
Интересно, а что насчет троек и четверок? Должно же быть что-то между штрафными очками и золотыми звездочками? Серые треугольники, к примеру…
И что это за безумная система, при которой штрафные очки считаются чем-то хорошим?
— Третье правило? — подсказывает Гудини.
— Надо ходить на уроки, — продолжает Элинор. — У нас шесть уроков в день, с понедельника по пятницу. Три утром и три вечером. Время от времени нам читают лекции по истории — мы узнаем об этом по K-mail. Когда ты не на уроке, тебе надо выполнять задания, заниматься и развлекаться.
— В твоем распоряжении масса разных вещей, и все бесплатно, — добавляет Гудини. — Телевизор, кино, компьютерные игры — все что угодно. Просто нажми на иконку с праздничным колпаком на своем планшете и выбирай из списка. И кстати, о развлечениях: как звучит четвертое правило?
— Тебе надо подловить всех учителей, — говорит Элинор.
— Подловить? — спрашиваю я, пораженный. — В каком смысле?
— Преподаватели Академии Килтер, включая твоего покорного слугу, — объясняет Гудини, — научат тебя навыкам, которые пригодятся, чтобы пугать и удивлять взрослых и доставлять им другие неприятности. Чтобы перейти на следующий уровень обучения, ты должен к концу семестра использовать эти навыки и удивить и напугать своих учителей или доставить им другие неприятности. Ты можешь делать это в любом месте и в любое время. Единственное ограничение: ты должен подловить каждого преподавателя именно с помощью того навыка, которому он тебя обучил.
— То есть чтобы подловить вас, — медленно говорю я, стараясь все это осмыслить, — мне надо будет что-нибудь у вас украсть?
— Так, чтобы я не заметил, — ухмыляется Гудини. — Желаю удачи. Я почти такой же крепкий орешек, как мистер Громер.
Мистер Громер. Самый старший учитель за вчерашним столом.
— А что он ведет? — интересуюсь я.
— Он историк. Почти не отходит от Анники, так что подловить его очень трудно. Фактически это единственный преподаватель, которого разрешается доставать любыми способами — и которого не обязательно подловить, чтобы перейти на следующий уровень.
— Это не значит, что ты не можешь попробовать, — подает голос мальчишка с другого конца класса.
— Но это значит, что у тебя вряд ли получится. Если по какой-то загадочной причине ты все-таки в этом преуспеешь, то получишь дополнительные кредиты — и огромное уважение со стороны всей Академии. — Гудини кивает Элинор. — Последнее правило?
— Правил больше нет, — говорит она.
— Есть вопросы?
— Ага, — говорит парень с задней парты. — Мы все это уже знаем и сегодня должны были учиться тому, как стянуть конфеты с кассы в супермаркете. Зачем тратить столько времени на новенького?
Гудини бросает на него взгляд.
— Потому что…
— У меня есть вопрос.
Гудини забывает о мальчишке с задней парты и улыбается:
— Прекрасно. Задавай, Хинкль.
Мне просто хотелось остановить его, чтобы он не рассказывал всем то, что я услышал вчера ночью от Анники — что я первый убийца в Академии Килтер, — и теперь мне надо выбрать один из миллиона вопросов, которые вертятся у меня в голове.
— Мы можем звонить родителям?
Класс наполняется стонами и хихиканьем. Видимо, это был неудачный выбор.
— Конечно, — говорит Гудини. — Но разве кому-нибудь хочется?
Я поднимаю руку. Хихиканье становится еще громче, я оглядываюсь, вижу, что никто не последовал моему примеру, и опускаю ее.
— Не волнуйся, Хинкль. Я все понимаю. Твои родители думают, что отдали тебя в суровое исправительное учреждение, и ты хочешь им сообщить, что они ошибаются. Но я гарантирую, что если ты пробудешь тут некоторое время, то предпочтешь не выдавать этот маленький секрет. И даже если ты когда-нибудь проболтаешься, не забывай, кто тебя сюда отправил. — Гудини откидывается в кресле и кладет ноги на стол. — Кому поверят твои родители? Взрослым, которым они отдали тебя на воспитание, чтобы из тебя сделали образцового гражданина? Или своему трудному ребенку, с которым они отчаялись справиться?
Он делает паузу, чтобы я как следует все осмыслил. Я понимаю, что это займет больше времени, чем он ожидает, и быстро задаю следующий вопрос:
— Но если это не исправительное учреждение… тогда что это?
Гудини опускает ноги на пол, наклоняется вперед и глядит мне прямо в глаза:
— Всемирно известный секретный учебный центр.
Я стараюсь отвести взгляд, но не могу.
— Академия Килтер для трудных подростков не принимает всех подряд, — продолжает он. — Каждый семестр в приемную комиссию приходят тысячи заявлений, и мы принимаем только тридцать. Отбор основан на ряде критериев, главный из которых — природная склонность ученика к плохому поведению.
— Вроде того, за которое нас обычно наказывают?
— Именно.
— Но здесь нас не учат вести себя хорошо?
— Ни в коем случае.
— Именно.
— Но здесь нас не учат вести себя хорошо?
— Ни в коем случае.
Я пытаюсь сам разрешить эту загадку, но ничего не выходит.
— Тогда чему же нас учат?
Гудини ухмыляется до ушей и становится еще моложе на вид.
— Вас учат, — отвечает он, — быть профессиональными хулиганами.
Глава 6
После урока Гудини спрашивает, есть ли желающие показать мне нечто под названием «Кладовая». Никто не спешит воспользоваться шансом, и я вызываюсь показать Кладовую самому себе. В конце концов, чем больше времени я провожу в одиночестве, тем меньше у меня возникает вопросов. Но Гудини запускает куском мела в Лимона, выдергивая того из полудремы, и говорит, что, как бы сильно Лимон ни хотел одиноко почить в безвестности, ему придется стать для меня лучшим соседом по комнате, какого только можно вообразить.
Мне лично кажется, что идеальный сосед должен иногда поддерживать разговор, но у Лимона, похоже, другое мнение на сей счет. Мы идем молча, пока я наконец не решаюсь задать вопрос, который мучает меня с того самого момента, как Гудини рассказал, чему нас учат:
— Что все-таки значит быть профессиональным хулиганом?
Лимон и ухом не ведет.
— В смысле, я знаю, кто такие обычные хулиганы, — поясняю я, представляя себе Бартоломью Джона. — Ну, или думаю, что знаю. Но чем он отличается от профессионального? Нам что, платить будут?
— Какая разница? Хулиганить прикольно. Этого достаточно.
Этого достаточно. Отлично. Никаких проблем.
— Кстати, — добавляет Лимон, — ты уже тринадцатый.
— Тринадцатый кто?
— Сосед по комнате.
— Круто, — киваю я и добавляю: — Но ты здесь всего месяц, разве нет?
Молчание.
— То есть ты меняешь по три соседа за неделю?
— Двенадцать за одну неделю. Девять первокурсников, таких же, как мы, один второкурсник, один третьекурсник и один четверокурсник. Их всех смущало мое хобби, и больше не нашлось никого, кто хотел бы ко мне подселиться. До вчерашнего дня я двадцать один день жил без соседа.
У меня падает сердце.
— Сочувствую. Но наверное, это здорово — иметь собственную комнату.
Он пожимает плечами:
— Скоро я снова останусь в ней один. Если только они не были правы насчет тебя.
— Это ты о чем? — Я изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал непринужденно.
— Я не знаю, что там у тебя за история. — Он останавливается перед стеклянной дверью, поворачивается ко мне и приподнимает лохматую бровь. — Но я знаю, что если они тебя ко мне подселили, то считают, что огонь тебе нипочем.
Он заходит внутрь. Мне приходится немного подождать, чтобы унять дрожь в ногах; потом я следую за ним.
— Добро пожаловать в Кладовую! Пожалуйста, положите одну руку на панель.
Прямо за дверью находится серебристый турникет. Рядом с ним стойка, на которой лежит тонкая прозрачная коробочка. Слева от стойки располагается длинный прилавок, из-за которого мне улыбается сотрудник Академии. Судя по бирке на красной рубашке, его зовут Мартин.
— Руку на панель, — повторяет Мартин. — Иначе не получится зайти.
Он кивает на прозрачную коробочку. У меня внутри все сжимается. Мне не хочется тянуть время и раздражать Лимона, но я боюсь, что нечаянно запущу сигнализацию, какую-нибудь сирену или — еще того хуже — сделаю так, что с потока посыплются конфетти, а рядом появится духовой оркестр и заиграет марш в мою честь. Учитывая, как высоко Анника ставит убийц, такой прием вполне возможен.
— Что, потратить впустую целый час на уроке тебе кажется мало?
Я оборачиваюсь. Позади меня стоит мальчик с торчащими черными волосами. За ним — девочка, у которой Гудини украл плюшевого единорога. А за ней — четверо хулиганов постарше. Все они выжидающе смотрят на меня.
— Простите, — говорю я. — Я тут раньше никогда не был.
— Мы в курсе. — Мальчик — кажется, Гудини называл его Эйбом — закатывает глаза. — Это не бином Ньютона. Положи руку на панель и жди, пока турникет запикает.
Я бы лучше пропустил его вперед и попытался протиснуться через турникет вслед за ним, но Мартин смотрит на нас. Тем временем сзади подходят все новые хулиганы, и хвост очереди уже вылезает за дверь. Некогда думать о том, как еще потянуть время, и я поворачиваюсь обратно, закрываю глаза… и кладу правую руку на панель.
Коробочка шевелится. Я распахиваю глаза, пытаюсь поднять руку, но пальцы приросли к панели, как магнитики к холодильнику. Коробочка — которая, как я теперь вижу, представляет собой экран компьютера, — наклоняется на сорок пять градусов, и прямо над моими пальцами появляется бегущая строка.
«Добро пожаловать, Симус Хинкль! У вас… 20 кредитов!»
Эйб фыркает. Девочка с единорогом хихикает. Мартин говорит:
— Все с чего-нибудь начинают. Если слухи о тебе правдивы, то скоро ты сможешь купить самолет Килтер.
Смешки затихают.
— Это стоит пятьдесят тысяч кредитов, — замечает Эйб. — Самое дорогое, что есть в Кладовой.
— Знаю, — кивает Мартин и подмигивает мне.
Турникет пикает. Я вваливаюсь внутрь, чуть не сметая выставленные перед входом коктейльные трубочки и горку шариков из жеваной бумаги.
Желая поскорее оторваться от одноклассников, я бросаюсь в первый же проход. Стены здесь увешаны всей амуницией, о которой только может мечтать хулиган. Пневматические винтовки и ружья для пейнтбола. Луки со стрелами. Водяные пистолеты и пистолеты, стреляющие ледышками. Воздушные шарики, которые выглядят как безобидные подарки на день рождения, однако их название — гидробомбы — заставляет подозревать, что их можно использовать не в таких невинных целях.
Ничего похожего на мое оружие здесь нет, но все это все равно заставляет меня вспомнить о мисс Парципанни. Я убыстряю шаг и тороплюсь выбраться из этого коридора.
Побродив по другим проходам, я наконец нахожу Лимона в дальнем конце магазина. Он стоит перед стеной, на которой написано «Худший кошмар пожарного». Я подхожу поближе и вижу, что для пожарного худший кошмар — это спички и зажигалки. Щепки и рваные газеты. Канистры с бензином. Огнеупорные маски и костюмы.
И та штука, на которую Лимон уставился, словно на маятник часов: Килтерский детектор дыма с автоматической системой пожаротушения. Серебристый диск с дырочками в стеклянном ящике на верхней полке, под самым потолком.
— Хочешь это купить? — спрашиваю я.
— Он стоит две тысячи кредитов.
— А у тебя сколько?
Он поворачивается ко мне и прищуривается.
— У меня минус двадцать, — с готовностью сообщаю я.
Он не улыбается и лишь снова прикрывает сонные глаза.
— Как мне получить больше? — спрашиваю я, чтобы Лимон не подумал, что я все время лезу в чужие дела, как назойливая муха.
Он снова переводит взгляд наверх.
— В неделю ты автоматически получаешь десять. Это вроде карманных денег от родителей, только постель убирать не обязательно. Все остальное ты зарабатываешь хулиганством — при выполнении заданий или по собственной воле — и получаешь благодаря штрафным очкам. Одно штрафное очко — один кредит.
— А золотые звездочки что-нибудь дают?
— Ага. У тебя забирают кредиты. — Он скашивает на меня глаза. — Ты, должно быть, успел совершить что-то чересчур правильное, раз наделал долгов сразу после приезда. Может, позвонил на горячую линию для горячих голов?
У меня замирает сердце.
— Это приносит золотые звездочки?..
— И ставит на уши охрану. Поэтому ученики иногда на это идут. Если на кого-нибудь настучать, можешь помешать ходу соревнований, а это стоит того, чтобы лишиться пары кредитов.
Я пытаюсь осмыслить услышанное; Лимон отводит глаза и продолжает:
— На планшете есть штука под названием «Классный табель Килтер». Там каждый час обновляется информация о твоих штрафных очках и звездочках. Чтобы посмотреть, нажми на дисплей. Иконка с красным яблоком.
Ну, само собой.
— А очки сгорают, когда ты используешь кредиты? — спрашиваю я.
— Нет. Анника не хочет, чтобы из-за своих покупок ты забывал, сколько всего уже успел натворить. Поэтому штрафных очков и звездочек становится только больше. А вот кредитов может стать и больше, и меньше. Чтобы посмотреть, сколько их у тебя, нажми на значок доллара на дисплее. — Он берет с полки коробок спичек. — Чтобы всех нагнать, тебе стоит заняться учителями прямо сейчас.
Перед глазами у меня мелькает мисс Парципанни, летящая на пол. Я трясу головой, и образ исчезает.
— Ты слышал, что сказал Гудини, — продолжает Лимон. — Когда-нибудь придется начать. За каждого учителя дают сто штрафных очков, так что, если хочешь наверстать упущенное, начать стоит как можно скорее.
— А что, если у меня не получится их подловить? И я не получу очков?
До несчастного случая с яблоком я никогда не хулиганил. И я не сомневаюсь, что провалю все здешние задания.