— Говорите, вся школа? Даже самые младшие?
— Все, кроме заболевших.
— А много у вас заболевших? — спросила я с тревогой в голосе.
— Сразу видно, что разговариваю с медиком! — рассмеялась трубка. — Не волнуйтесь, у нас на редкость здоровые дети… даже слишком здоровые… Двое новеньких на карантине и один температурит третий день.
— Понятно, — вставила я, хотя понятного было немного.
Если Ванька попал в интернат, значит, мог оказаться в числе поступивших и сидеть на глухом карантине. Как в этом случае действовать? Что предпринять? Не могу же я выдать себя с потрохами и заявить: «Покажите, где прячете новеньких!».
Тем не менее, случай выдавался уникальный: маячил шанс увидеть сына или узнать о нем хоть что-то.
— Во сколько приходить?
— Приходите без четверти десять.
И собеседница продиктовала адрес интерната.
С утра в субботу накрапывал дождь, и я уже смирилась с тем, что соревнования отменят, но к девяти распогодилось, тучи рассыпались, разметались по небу подобием линялой серой мути и уступили место стабильной переменной облачности.
Я крутила педали, вертела головой, изучая таблички с названием улиц, а на руле трепыхалась раскрытая карта. Согласно карте мне предстояло проехать насквозь медицинский квартал, пересечь автостраду и выкатиться на проспект под названием «Академический» (тот самый сектор номер восемнадцать, который, как я помнила из объявлений, был кузницей и грезой всех научных кадров). Проспект упирался в прибрежный бульвар, а тот в свою очередь вел к интернату. На карте интернат, конечно, не был обозначен, но бульвар выводил меня на улицу Надежд, а следом в переулок Странников, 15. В этом месте на карте стояла жирная точка, обозначавшая конечный пункт.
Я проскочила поворот, ведущий на мою работу, потом стоматологию, потом ветеринара; еще пара минут — и весь частный медицинский сектор остался позади, а впереди образовалась магистраль. Автомобили неизвестных мне моделей, похожие на «Опель» и «Фольксваген», двигались в обоих направлениях с крейсерской скоростью 40 км. Я спрыгнула с велосипеда и повела его в тоннель, служивший подземным переходом. Навстречу не попалось ни души, и я подумала, что эти потоки машин разделяют не только сектора и кварталы… Тоннель закончился крутым подъемом, который и вывел меня на поверхность. Последний робкий шаг из подземелья — и, словно водопад с отвесных скал, на меня хлынул пригород. Контраст оказался настолько разительным, что на секунду я опешила, растерянно захлопала глазами. По улицам шныряли тачки всех мастей и размеров, на огромных экранах мелькала реклама, динамики ухали и надрывались:
— Принимайте участие в ежегодной осенней акции! Две плазменных панели по цене одной!
Тут же грохнул увесистый рок, и чей-то грубый баритон запел на тему падших душ. Мелодия мне показалась знакомой, вот только ее необычная версия сбивала с толку и мешала думать.
Из магазина выкатилась шумная компания подростков. Выкрикивая что-то про колонки и перебивая друг дружку, они дошли до ближайшей парковки и погрузились в поджидавший их микроавтобус.
Я стояла растерянная и потрясенная, а вокруг грохотало, гудело, мелькало!
Поражали не только постройки с их урбанистической архитектурой, не наличие транспорта и не плотность потока — ошеломлял туземный ритм жизни, динамичный, напористый… абсолютно иной. Контраст с готическим патриархальным центром был настолько велик, что показался сном во сне.
С минуту я висела в пустоте, потом стряхнула наваждение, запрыгнула на агрегат и покатилась вдоль проспекта. Велосипедистов здесь было немного, точнее сказать, я одна. Меня изучали с большим интересом, свистели вслед и отпускали разные словечки, а я нервно крутила педали и раздраженно бурчала под нос:
— Жалкие чайники на утюгах! Думают, что самые крутые! Вот бы сюда мой новенький кроссовер — и посмотреть на их физиономии!
До интерната я доехала довольно быстро и задержалась только на парковке — пыталась понадежнее пристроить агрегат да так, чтобы не вызвать лишних подозрений. В конце концов я бросила его в тени гигантского платана.
На пороге меня поджидала высокая стройная дама в спортивном костюме:
— Вы опоздали! Все уже на стадионе.
— Простите, не знала, что у вас тут движение…
— Первый раз за окружной? — смягчилась дама. — Все с вами ясно: привыкайте к нашему ритму! У вас, у небожителей, динамика иная…
— Совершенно иная.
— Матильда! — представилась собеседница, и я подавила невольный смешок.
— Очень приятно, Арина! — и только тут поняла, почему мне не выдали новое имя. Все до банальности логично: мое имя с очевидным патриархальным акцентом, так раздражавшим в прошлой жизни, прекрасно ложится в мелодику местных имен.
— Прошу за мной! — пропела Матильда и повернула в правый коридор.
Интернат оказался просторным двухэтажным строением современного типа с классическим казенным интерьером. Через заднюю дверь мы попали во внутренний двор, обогнули цветник и площадку для игр, миновали кустарник и уперлись в ограду школьного стадиона.
Я грустно покачала головой:
— В старом городе школы похожи на замки, сплошные фонтаны, сады и драконы.
— Не нужно сравнивать, — ответила Матильда и как-то странно прищурилась. — Вы живете в ином измерении.
«Как в точку!» — подумала я.
Стадион гудел, трибуны колыхались, взъерошенные детские макушки выплескивались из бурлящей массы, но, помаячив, оседали.
— Нам сюда! — приказала Матильда, и вслед за ней я протиснулась к левой трибуне.
Старшеклассники послушно расступились, оглядели меня с ног до головы.
— Мадам Матильда, — решилась одна из девиц. — Вы привели к нам новую учительницу?
— Мадам Арина — офтальмолог, и у нее профессиональный интерес, — весомо изрекла Матильда и сделала серьезное лицо, предупреждая все дальнейшие вопросы.
Девица хмыкнула и отвернулась, а в центре стадиона нарисовался дуэт из грузной дамы и плечистого красавца.
Матильда криво усмехнулась, зашептала мне в самое ухо:
— Директор школы и физрук. Смотрите, вырядились, словно попугаи, даже футболки одинаковые нацепили!
— Доброе утро, ребята! — начала необъятная тетка. — Осенний турнир «Веселые старты» объявляю открытым!
Стадион захлопал, загудел, я завертела головой, пытаясь просканировать трибуны. Получалось это плохо, потому что в глаза мне светило высокое солнце, а зрители метались и галдели, сбивая ракурс, путая картинку. Моя затея обнаружить Ваньку окончательно провалилась, едва физрук дал знак к началу стартов. В тот же миг стадион заходил ходуном, завопил на все голоса и смешался в единую пеструю массу.
— Что скажете? — Матильда с интересом вглядывалась мне в лицо. — Как вам наш жеребец?
Только тут я заметила, что стадион опустел, и лишь у выхода топчется кучка подростков.
— Вполне, очень даже вполне… — от огорчения хотелось плакать, не оставалось сил даже подняться со скамейки.
Все напрасно! Вся авантюра оказалась бесполезной! Я не встретила Ваньку и не узнала о нем ничего! Что теперь остается? Ходить под забором? Заглядывать в окна? Ведь к этим детям меня не подпустят, это уж будьте любезны! Здесь не тот контингент, чтобы общаться с кем попало, здесь прячут тех, кто представляет явную угрозу, кто подрывает местные устои. Здесь собраны дети, которые помнят! О да, эти дети прекрасно все помнят! Я читала по их выражению лиц, по глазам, по случайному робкому жесту, я ощущала каждой клеточкой души, что странным образом проникла на стратегический объект.
— Вы расстроены! Вам не понравился мой протеже! — Матильда выглядела потрясенной. — Очень странно: он нравится всем. Его хотят заполучить абсолютно все женщины! Нет, что-то с вами не так! А может, вы его просто не разглядели? Ну, конечно, не разглядели — он же стоял у восточных трибун! Давайте я вас познакомлю!
И, не слушая дальнейших возражений, она потащила меня в школьный сад.
— Ждите здесь! — она ткнула пальцем в кусты и с удвоенной прытью поскакала к дверям интерната.
Я опустилась на скамейку, сцепила руки в замок, обреченно вздохнула.
Какой бессмысленный и бестолковый день! Вместо того чтобы искать Ваньку, наводить справки о муже, я сижу тут под липой, жду, когда меня представят местному кобелю, который страсть как уважает образованных девиц спортивного телосложения! Сейчас начнет тужиться, выдавать весь арсенал приличных анекдотов, сыпать армейскими каламбурами и байками из жизни футболистов. За что мне, Господи, за что? Ну почему я отпустила Ваньку одного, зачем сняла с него браслет? Что, трудно было оторваться от дивана, спуститься во двор, самой купить эту чертову карту? Сижу теперь, глотаю слезы, представляю, как где-то страдает мой сын…
— Добрый вечер! — раздалось у меня за спиной, и я невольно хрустнула костяшками. — Простите, не хотел вас напугать.
Ко мне подсел мускулистый шатен лет тридцати пяти, загорелый, ухоженный и безупречно красивый.
«Ну все! — оборвалось в душе. — Уж этот точно идиот! Такое оперение с мозгами редко дружит!»
Должно быть, мне плохо удавалось прятать свои мысли, потому что плечистый вздохнул и печально изрек:
— Ну не такой уж я тупой!
— Я ничего такого не сказала!
— Да бросьте, еще секунда, и вы завоете с тоски.
— Неприятности на работе, — соврала я зачем-то.
В самом деле, зачем обижать человека! Может, он не мудрец, но ведет себя просто, проявляет сочувствие, даже симпатию. Ну что ж, не повезло ему с мозгами, не все рождаются Эйнштейнами! Разве он виноват, что родился спортсменом? А может, у него красивая душа, может, он любит романсы и пишет стихи?
— Не пишу я стихов! — заявил мускулистый, чем окончательно меня добил. — Давайте знакомиться: меня зовут Матвей.
— Арина, — просипела я, закашлялась и густо покраснела.
Матвей переждал весь этот приступ суеты и произнес миролюбиво:
— Не бойтесь, я не террорист. Матильда развернула бурную деятельность: решила свести нас во что бы то ни стало. Не побоялась даже Рапторов! Давайте не будем ее огорчать: поговорим для порядка и мирно разойдемся.
— Давно здесь работаете? — спросила я больше из вежливости.
— Два года, — любезно ответил Матвей.
— А до этого служили кем?
— До этого я жил по ту сторону Грота.
— Понятно, — вздохнула я. — Значит, два года — это все, что мы помним…
— Нет, не все. До Грота я работал программистом.
Я машинально кивала в ответ, пытаясь сосредоточиться на словах Матвея, но только глубже уходила в собственные мысли.
— Вы хотите сказать, что программист может стать физруком? — произнесла я почти механически.
— Вполне объяснимо: здесь программисты не нужны ввиду отсутствия компьютеров, а физрук из меня хоть куда — в прошлой жизни я занимался разными видами спорта, по некоторым даже имел разряд, — улыбнулся Матвей и уставился на меня с явным любопытством. — Значит, вас удивило, что я стал физруком, и совсем не удивило, что я помню всю жизнь по ту сторону Грота?
Возникла неловкая пауза, во время которой я тщетно пыталась придумать ответ, который объяснит мою оплошность и в то же время не разоблачит, не выдаст всех моих секретов. Так не хотелось доверяться незнакомцу, рассказывать ему, что я тоже все помню! Здесь откровенность не в почете и ни к чему хорошему, как видно, не приводит!
— Не переживайте, я никому не скажу! — шепнул Матвей и хитро подмигнул мне левым глазом.
— Здесь все такие же, как вы?
— Нет, нас таких совсем немного (если вы о взрослых), а вот дети здесь учатся весьма необычные.
— Насколько необычные? — спросила я.
— По-разному… Одни помнят все, другие частично, у третьих странные видения, то ли из прошлого, то ли из будущего, — тут Матвей улыбнулся, похлопал меня по руке. — Ваш сын тоже здесь.
— Ванька! — охнула я.
— Не шумите, вы привлечете внимание! — Матвей поднялся со скамейки. — Давайте прогуляемся по набережной! — Он глянул на часы, потом на окна интерната. — Рабочий день закончился, и я могу проводить вас домой.
— Я живу в старом городе… — начала я извиняющимся тоном.
— Знаю, — просто ответил Матвей. — Здесь агентура — высший класс! Вы даже не представляете, как много я о вас узнал! Новички у нас тут вроде сериала, ну, а счастливцы, которых забрали в старый город, — настоящие звезды!
— Тогда идем! — заторопилась я. — Чего же вы стоите!
— Да не спешите вы так! — рассмеялся Матвей. — Я, конечно, спортсмен, но не самоубийца и не экстремал! Сейчас покажу вам лазейку в ограде, и мы спокойно отсюда уйдем, не привлекая внимания общественности. Нам ведь не нужны проблемы с законом?
Он сделал несколько шагов и обернулся:
— Ну что, идете или нет?
Я бросила прощальный взгляд на окна интерната, за одним из которых томился мой сын, и вслед за Матвеем нырнула в кустарник.
Еще пара шагов, и перед нами вырос частокол, заплетенный орешником и виноградом.
— Издалека не разглядишь! — произнесла я восхищенно.
Матвей лукаво усмехнулся:
— Ну да: на это весь расчет!
Коварный частокол скрывался в зарослях лещины, он терялся в листве, растворялся в тенетах ветвей и стволов.
— Сюда! — позвал Матвей и начал протискиваться между прутьями.
— Вот мы и на свободе! — Он подал мне руку, помогая спуститься с пригорка.
— А дети тоже так умеют? — спросила я, одергивая майку.
— Какая разница? Им некуда бежать! Там, за оградой, все свои, им есть о чем поговорить. А здесь, снаружи, — блуд и амнезия.
— Сурово! — рассмеялась я. — А вы здесь, выходит, единственный праведник.
— Вот это действительно сурово! — Матвей покачал головой. — А главное, заслуженно!
— Извините, я не хотела вас обидеть. Просто у вас тут какой-то Содом… сплошные самки и самцы… не ожидала встретить человека.
— А за это спасибо! — улыбнулся Матвей. — Я разделяю ваши чувства. Сам побывал на вашем месте, пока не обтесался понемногу, со временем, конечно.
Мы вышли на набережную, и только тут я спохватилась:
— Велосипед! Я бросила его под деревом у входа в интернат.
— Сейчас доставлю! — коротко сказал Матвей и растворился за кустами.
На берегу было пусто, сиротливая чайка клевала песок, сквозь шум прибоя доносилось бренчанье гитары. Привычная картина обычного курорта. На секунду мне показалось, что я вернулась назад в свою прежнюю жизнь, что сейчас за спиной раздадутся шаги, и Ванька возьмет меня за руку, потащит в ближайший ларек за мороженым. Тут сердце сжалось и заныло, горло свело, дыханье сбилось, защипало глаза.
— А вот это вы зря! — Матвей схватил меня под локоть. — Здесь плачут только от боли. Будете привлекать к себе внимание и попадете под надзор. Вас тут же вычислят и заберут.
— Куда заберут?
— В отделение Раптор. Там изучают неформалов.
— Да бросьте вы! Меня давно расшифровали! — произнесла я сквозь слезы. — Я сама себя выдала в первый же день: заявила, что все помню, отказалась сотрудничать… даже Ваньку на цепь посадила. Вот только ничего не помогло — забрали Ваньку! — я снова всхлипнула.
— Никуда не годится! — Матвей достал платок. — Сейчас зайдем ко мне, вы успокоитесь и расскажете все по порядку.
— И не надейтесь, я к вам не пойду!
— Будет логично (для тех, кто за нами сейчас наблюдает), если я отведу вас к себе на квартиру — это во-первых, а во-вторых, вы должны мне все подробно рассказать, а в-третьих, вы будете слушаться, если хотите, чтобы я помог.
— За все приходится платить…
— Расплатитесь информацией, — сквозь зубы произнес Матвей. — Садитесь живо на багажник!
В квартире было тихо и темно. Матвей отдернул шторы, раздвинул стеклянные двери, и в комнату ворвался свежий бриз.
— Красиво! — улыбнулась я, выходя на балкон.
Волны лоснились в лучах заходящего солнца, гигантские тени деревьев чертили бульвар, их кроны покачивались на ветру, и казалось, что почва ушла из-под ног, я лечу над прибоем, словно вольная птица, сбросив беды свои и земные печали, грудь наполняет закатная свежесть, а голову — праздные мысли о чуде.
— Располагайтесь! — пригласил Матвей. — Я приготовлю вам кофе. Бьюсь об заклад, вы не ели с утра.
С этими словами он вышел на кухню, а я вернулась в комнату, присела на диван, принялась изучать обстановку. Добротный книжный шкаф, забитый медицинским хламом, журнальный столик без единого журнала, большое кожаное кресло у окна и платяной зеркальный шкаф. Не густо! Можно даже сказать, аскетично.
— Чем занимаетесь после работы? — крикнула я.
— Читаю учебники по медицине, — донеслось с кухни. — Хочу заделаться врачом.
— Зачем вам это нужно?
Матвей появился с подносом в руках:
— У нас тут один травматолог на весь сектор — сухая древняя старушка, уже забыла собственное имя…
— Я почему-то не удивлена.
— …а детям нужен врач, не маразматик. Вы уже догадались, что мы не боимся эпидемий — у нас закрытое учреждение, и никакие инфекции нам не страшны, а вот травмы случаются, и очень даже часто.
— Вы просто доктор Айболит!
— Не нужно колкостей! Вам не понять, что пережили наши дети, как им приходится здесь выживать!
И я прикусила язык. Действительно, зачем я так! Там за оградой страдает мой Ванька, а я тут сижу, упражняясь в сарказме, глумлюсь над единственным человеком, которой в состоянии помочь.
— Простите, я больше так не буду! Никак не привыкну, что вы не такой… что с вами можно говорить…