— Да.
— Боже, какая гадость, — скривилась она, откусив половинку конфеты. — Такой непонятный вкус. Непривычный.
— Это как первый секс, Катенька. Сначала непонятно. Потом не слезешь.
Катя рассмеялась:
— Тогда мне нужно съесть вторую. Второй раз мне было очень хорошо. Очень, очень, очень.
— Давай. Распробуй это удовольствие.
— Нет, секс вкуснее, чем эти конфеты. Мне, кстати, и первый раз все понятно было. Ты постарался как надо.
Ее слова вызвали у Крапивина загадочную улыбку.
— Просто мы подходим друг другу в этом плане.
— А что, можно не подойти?
— Конечно. Самые богатые люди — это сексологи. Проблемы в сексе есть у всех. Зато не у всех есть сексуальная совместимость. Если что-то тебя беспокоит, ты должна сказать мне об этом в первую очередь. Ни маме, ни врачу, ни подружке, сначала — мне. Поняла?
— Поняла. Сделай так, — сложила губы для поцелуя, — ну, сделай.
Вместо этого Дима улыбнулся.
— Дима! Ну, сделай губки бантиком. Хочу поцеловаться.
— Губки ей бантиком, — рассмеялся он. — Давай. — Обхватил ладонями ее лицо, притянул к себе и чмокнул. Ему тоже нравилось вот так — сначала целомудренно прижаться к чувственному рту сжатыми губами. Слегка потереться. Целовать сначала верхнюю потом нижнюю. Крепко — ровно, едва касаясь — уже волнующе. Постепенно доходя до учащенного дыхания и жгучего желания отведать большего. То отталкиваться от нее, то приникать, наконец обжигаясь о нежность языка и пробуя его на вкус.
— Точно. Ты вкуснее, чем эти конфеты, моя мятная девочка. Ты вкуснее. Я соскучился.
Глава 8
— Вероника, вы меня до приступа доведете, — сказала Катя уже спокойно, шок от новости прошел, пока она шла к парковке. — Как так получилось?
— Девушка, давайте успокоимся. Ведь все можно мирно решить, без полиции, вы посмотрите, там царапина всего. — Виновник аварии попытался положить ей руки на плечи, видимо, чтобы придать своим словам большей убежденности.
— Без рук, — одернула Катерина. — Мы все решим, вы не переживайте. Без полиции, — мрачно усмехнулась, вытаскивая телефон из сумки и решая, кому звонить: отцу или брату.
— Кому ты звонишь? — обеспокоенно спросила Вероника, съежившись под пронизывающим ветром.
— Диме, — определилась Катерина.
— Ой, — скривилась Вероника, припоминая его реакцию на случай с Никитой. — Может, лучше Денису Алексеевичу или Ване? Дима точно подумает, что мы дебилы. От нас одни неприятности.
— Не буду тебя обнадеживать, — вздохнула Катя, — он уже так думает. Так ты ничего не теряешь. Но если я позвоню отцу или Ване, машину у меня заберут, а я не хочу ездить с водителем.
Из испуганных глаз подруги побежали слезы.
— Кошмар какой… — шмыгнула она.
— Не реви, ты же не виновата.
— Не виновата, — снова встрял в разговор умник на джипе, который задел крылом Катькин «мерседес». — Давайте, я все компенсирую, и разойдемся.
— Дима, привет. — Катя отошла на несколько шагов, чтобы рассказать Крапивину о небольшой аварии и попросить помощи.
Вероника вытерла слезы и села в салон. Порядком замерзла уже на улице. И дернул же черт попросить у Катьки машину, чтобы смотаться в торговый центр, пока она в универе занята. Даже с парковки не успела выехать, этот идиот ее стукнул. Какая-то черная полоса у них с Никиткой, весь месяц сплошные неприятности. То одно, то другое.
— Не реви, — строго сказала Катя, открыв дверцу, — езжай домой. Я тут сама разберусь. Дима сейчас пришлет человека, и все сделают как надо.
— Нет.
— Какой смысл тебе тут сидеть?
— Не поеду я никуда.
— Ладно, как хочешь. — Натянула перчатки и сунула руки в карманы короткой дубленки.
Дима, пойдем. — Катя вошла на кухню, и Крапивин поднялся со стула, чтобы помочь ей одеться.
— Куда это вы собрались? Сейчас все приличные рестораны под корпоративами, — спросил Ваня, приникая к чашке с кофе.
— Мы пойдем в одно тихое место, — сообщил Дима, накидывая на плечи Кати норковую шубу.
— Хорошо отдохнуть вам, — пожелала Юлия Сергеевна. — Замечательно, что решили выбраться куда-нибудь, а то такие уставшие оба.
— Спасибо, мама. Нет бы сказать: ой, какие вы у меня хорошенькие, красивые, румяные, — засмеялась Катя.
— Ой, какие вы у меня хорошенькие, красивые, румяные, — рассмеявшись, повторила за ней мать.
— Катя, ключи от машины давай сюда, — велел отец, и на кухне установилась тишина.
Катерина бросила короткий взгляд на Дмитрия и полезла в сумку. Положив ключи на барную стойку, она улыбнулась брату, пытаясь в его теплом взгляде набраться спокойствия.
— Меня не ждите, я к себе потом. — Запахнула шубу и развернулась на каблуках.
Крапивин еле успел подхватить Катю под локоть, тут же почувствовав, как напряглась ее рука в попытке сбросить его ладонь.
— С Димкой в ресторан пошла, чтобы потом к себе поехать, конечно, — усмехнулся Шаурин-старший, когда стук каблуков затих в холле.
— И как это я все пропустил, — вздохнул Ваня.
— А это потому что нужно сестре больше внимания уделять, тогда и в курсе событий будешь. Она вот так замуж соберется, а ты снова скажешь: как я все пропустил, — упрекнула мать.
— Да, мама. Или другу надо было больше внимания уделять.
— И другу тоже, — кивнула Юлия Сергеевна
— Мы потом поговорим, позже, — предупредил Дима, открывая дверцу авто.
— Не стоит. И аппетит у меня что-то пропал. — Снова бросив на Крапивина колкий взгляд, уселась в салон.
По дороге в «одно тихое место» Катя не проронила ни слова, первые минуты в ресторане — тоже. Только к официанту обратилась, высказывая свои пожелания.
— Ты так и будешь молчать? — наконец поинтересовался Дима.
Катя отпила вино, словно хотела, чтобы оно помогло проглотить язвительные слова, которые так и рвались с языка.
— Салат вкусный. Такая зелень хрустящая, прямо на удивление. Как я люблю.
— Катя.
— И вино хорошее. Я как-то сухое не очень, но это приятное. Мягкое.
— Катя.
— Что тебе еще сказать? — надменно взглянула на него.
— Ты можешь обижаться, но я сделал это для твоей же безопасности.
— Я просила тебя не рассказывать отцу, можно было обойтись без этого.
— Сегодня просто царапина, завтра с вылетом на встречку.
— И чего ты добился? Я не хочу ездить с водителем и быть под колпаком, значит буду мотаться по городу на такси, вот и все.
— Нельзя быть такой беспечной.
— Да ладно, — как будто устало вздохнула она, — что мы все обо мне. Не переживай за мои обиженные чувства. Не волнуйся за то, что я попросила, а ты наплевал на мою просьбу и сделал по-своему. Не обращай внимания на мои неудобства, зачем тебе об этом заботиться.
— Ты упряма.
— Не больше тебя.
— Это точно. — Опустил глаза в тарелку, и на губах его появилась чуть заметная улыбка. — Я понимаю, это такой стратегический ход, воспитательный момент. Твое молчание. Но хочу предупредить, что у тебя нет на это времени.
— Почему?
Когда он поднял взгляд, улыбка стала шире:
— Потому что двадцать восьмое декабря, Новый Год на носу. Мы же не можем провести этот праздник в ссоре, это несерьезно. А потом мы улетаем в отпуск. Билеты уже лежат. Воевать будем все три недели?
— Нет, это несерьезно, — наконец слабо улыбнулась Катя, согласившись с его доводами. Нет смысла спорить об очевидном. Это она прекрасно понимала.
— Я же говорил.
— Но еще несерьезнее у меня машину отбирать. И кажется мне, что это вовсе не забота о моей безопасности, Дима. Или не только она. Это что-то другое Но я пока не могу понять, что.
— Есть один момент, — признался Крапивин
— Какой?
— Я бы ничего не сказал Денису Алексеевичу…
— Если бы?..
— Если бы ты мне не соврала. Но ты сказала, что сама была за рулем, потом призналась, что дала машину Веронике.
— Это ты меня так наказал за вранье?
— Во-первых, я волновался. Во-вторых, у тебя одна версия краше другой.
— Мне проще было взять всю вину на себя и самой со всем разобраться. У меня это лучше получается, чем у Вероники. Она и так рыдала там от страха.
— Ну, теперь ты рыдай за нее, но без машины. Она и не виновата была, как выяснилось, чего сказки придумывали?
— Потому что хотела, как лучше, а получилось, как всегда.— Потому что, Катенька, надо или врать до конца, не отступая, или говорить правду, а не переобуваться по дороге, — пошутил он. Хотя пошутил ли?
Катя рассмеялась:
— О, я это запомню.
— Чертовы черти, Катрин, сейчас научу тебя на свою голову, потом буду страдать.
— Будешь, Дима, будешь.
— Ужас, — посетовал он, но что-то промелькнуло в его глазах, что заставило ее напрячься.
— Что? — спросила Катя.
— Ничего, — качнул головой.
— Ты злишься на них? Они хорошие, порядочные. Просто это все какое-то дурацкое совпадение. Бывает же такое.
— Бывает, — согласился он спокойно, — все бывает. Я не злюсь.
— Правда?
— Правда. Мне вообще не до них. Но мне до тебя, это другое.
Катерина плотнее приникла к спинке стула, ощущая, как скопившееся между лопаток напряжение начало отпускать. Крапивин же молчал и смотрел на нее так, словно решался на какое-то важное признание.
— Я же не требую от тебя предельной откровенности, — все-таки начал после раздумий. — Возможно, не время. Но не хочу вранья. Особенно, если ты обращаешься ко мне и ждешь помощи или просто поддержки. Я всегда буду на твоей стороне, если буду знать правду. Даже если весь мир против тебя, я буду на твоей стороне, если только буду знать правду. Понимаешь?
— Понимаю, — тихо согласилась Шаурина.
— Катя, мне расчетов и просчетов хватает, вся моя жизнь и так — сплошные цифры. Поддержка чужих интересов, борьба за свои… финансовые результаты, операционные результаты, интегрированные отчеты… мне хватает. Я наедаюсь этого по другую сторону и не готов инвестировать ложь в личные отношения. Все, что угодно, готов, но только не вранье.
— Ладно, — поспешила Катя увильнуть от этой не очень приятной темы. — Расскажи, как прошел твой день. Что на совете директоров? Все рудники посчитали?
Дима слегка рассмеялся:
— Посчитали. Определили восемь действующих, два проекта развития, четыре проекта с локализованными ресурсами, портфель геологоразведочных проектов и лицензий в Гвинее, Французской Гвиане и Канаде.
— Боже мой… — выдохнула Катя. — Я тебя в следующем году вообще не увижу.— Это будет трудно. В конце января саммит «Драгоценные металлы» в Москве, в конце февраля «Global Metals&Mining Conference» во Флориде, потом симпозиум в Торонто. — Сжал ее ладонь, Катя ответно сомкнула пальцы, и Дима почувствовал, как по его руке побежало благодатное тепло.
— Ты совсем уйдешь в это направление, с головой.
— Да.
— А остальное?
— Номинально.
— Понятно. А то, что здесь, по ювелирке? — округло выразилась, не решаясь упоминать вслух имя Агаты.
— Мелочи. Я не буду этим заниматься лично. У меня вообще нет на это времени. Это все для поддержки бренда, а оно может работать и без моего личного вмешательства, я уже назначил ответственных.
Про себя Катя обрадовалась: какое разочарование для Адочки! — но не стала бурно выражать свои эмоции. Сказала другое:
— Ты даже не похвалил меня. Я все экзамены сдала, теперь весь январь отдыхать буду, а ты даже не похвалил.
— Я еще успею. Похвалю. Приедем домой и буду тебя хвалить, хвалить, хвалить…
— Крапивин, блин.
— Чего — Крапивин?
— Много чего, — улыбнулась она.</p>
Глава 9
Я хочу написать вас, Катрин. Вот так, в полотенце и с мокрыми волосами. Катрин, позвольте?
— Ты мне теперь целый век будешь вспоминать это? Я не виновата, что он завалил к нам с утра так рано. Я кофе варила. Тебе, между прочим. — Прежде чем усесться на кровать, Катерина поправила на груди полотенце, свернула мокрые волосы в узел и заколола их шпилькой. К обожженной спине даже прикосновение волос ощущалось нестерпимо больно.
— О, да, он аж ошалел от увиденного. Катрин, какие глаза! А глубина взгляда! Шея, плечи! Это же духовная нагота, духовная!
— Может, надо было согласиться? Как думаешь? Попозировать ему, — с удовольствием поддела Крапивина.
— Не знаю, — ухмыльнулся Дмитрий в ответ, — но он такой бабник, он любит трогать женщин. Попробуй ему откажи. Богема эта, знаешь ли, обидчивая. Подумает, что ты его талант не оценила.
— Ты тоже. Любишь трогать женщин. Сам говорил, что мужские руки созданы, чтобы быть под юбкой.
— Я трогаю только свою. И то последние три дня не могу, — вздохнул с явным разочарованием. — Нельзя было тебя на солнце выпускать.
— Да, надо было держать только в спальне. — Уселась на расправленную постель и сунула Диме тюбик с кремом против солнечных ожогов. — Давай, Димочка, поработай ручками, намажь меня кремом.
— Точно. В спальне. В кровати. Целее была бы. Ромеро на тебя запал, весь вечер взгляд не мог отвести. Сволочь.
Катя рассмеялась:
— Наверное. Уже не знала, какой найти повод, чтобы уйти. Я, конечно, могу поговорить о современном искусстве и могу делать вид, что оно мне нравится, но не столько часов подряд.
— Даже я столько часов подряд не могу говорить о современном искусстве. Более того, Катенька, оно меня сейчас совершенно не интересует. — Осторожно наносил крем на плечи. Вчера к ним невозможно было притронуться, сегодня уже лучше.
— Я устала. У меня голова трещит.
— У тебя голова от вина трещит.
— Не от вина. А от ломаного русского Ромеро. А что ты возмущаешься, кстати? Сам потащился с ним на ужин. И меня потащил.
— Исключительно из культурных соображений. Но в одном я с ним согласен. И шея, и плечи, и духовная нагота… и просто нагота…
— Тяжко тебе, да?
— Очень.
— Я чуть-чуть ожила, так что можешь меня немного потискать.
— Не хочу немного. Хочу много. Много и долго.
— Знаю. — Глянула на него через плечо: — Когда ты называешь меня «Катенька», то думаешь только о сексе.
— У меня нет слов, чтобы опровергнуть твой вывод. А о чем мне еще думать, когда ты передо мной голая.
— Голая у меня всего лишь спина.
Спина. Ее красивая, стройная спина. Обожженная солнцем, но обласканная его руками, которые едва касаясь, втирали крем в воспаленную кожу. Только бы не сделать больно…
Катя вздрогнула и чуть подалась вперед.
— Извини.
— Ничего. — Со вздохом села ровнее.
Кончиками пальцев от округлого плеча к шее, к тому месту, где под кожей пульсировала жилка.
Он привык жить иначе…
Катя повернула лицо — тихий вдох коснулся его щеки.
И совсем не привык к таким отношениям: на вкус — как мята, на слух — как атональный джаз…
Она вздрогнула всем телом и оцепенела, предчувствуя новое касание. К груди, подрагивающей от ритмичного сердцебиения.
Но они случились, эти отношения. Как случается какое-то событие, которого втайне ждешь всю жизнь. Ничего подобного теперешнему не испытывал. Не понимал, за что любил Катю, но чем сложнее с ней становилось, тем больше он любил…
Улыбка тронула ее губы. И с этой улыбкой она его поцеловала, постепенно вкладывая в свой поцелуй все больше страсти и томности. Других ласк не нужно в этой скованности и отходе от порывистых объятий. В боязни неприятных прикосновений, продиктованных лишь любовной одержимостью и безумным влечением.
— Колючий, — приникла щекой к щеке, разворачиваясь к нему и обнимая плечи.
— Завтра побреюсь.
— Нет, не надо, мне так нравится. — С тихим смехом прижала его лицо к своей шее, вздрагивая от удовольствия.
Вдохнул ее запах. Так глубоко, будто до этого дышать не позволяли. Вдохнул, целуя и лаская.
Нежность. Желание. Мурашки удовольствия, рассыпавшиеся по обожженным плечам. Читал ее по легчайшему отклику, вздоху. По сорвавшемуся с губ стону в звенящем молчании. Иного не существует. Другая реальность, созданная лишь одним объятием тонких рук.
— Дима… — тревожным шепотом.
— Я осторожно. Иди сюда. Иди ко мне. — Откинул все, что мешало прижать ее к себе голую. Полотенце. Простыню, которой укрывался. Увлек на себя, боясь забыть об осторожности.
Какая тут осторожность, когда он так хотел ее. Еще и еще. Жадно и глубже. С криком. Сильнее. Чтобы, прижимая, чувствовать каждой клеточкой. Как в первый раз… Тогда он тоже боялся обо всем забыть.
Их первый секс был такой странный. Необычно страстный, наполненный безумным адреналином и чувственностью. Ее безграничное доверие, его легкий страх сделать что-то не так. Первое ощущение под пальцами ее обнаженной кожи, под собой — ее чистого девственного тела. Дурманящий вкус губ, влажное горячее дыхание. Бессвязный шепот. Первые вскрики, стоны, неудобство, расслабление… Первое понимание их неразрывности.
Катя прильнула к нему еще ближе. Теснее. К его твердому торсу обнаженной грудью.
Теперь эти ощущения близости с ней уже не первые, но по-другому сильные. Дурман первой ночи так и не рассеялся, а превратился в наркотическую зависимость — безумное желание продолжения и повторения. Снова быть с ней, в ней. Входить, скользить, упиваться отзывчивым телом.
Легко толкнув его на спину, Катерина уселась сверху. Пригнувшись, поцеловала. С легким вздохом, с упоением. Сначала нежно она ласкала язык и губы, обольщая и дразня. Потом стала позволять себя целовать, мягко отвечала, расслабившись. Они, целуясь, сливались в едином сладострастном ощущении, не в силах оторваться на другие ласки. Диалог без слов и полное понимание. Ни одной посторонней мысли, кроме желания удовольствия. Для себя и для нее.