А потом начались неприятности. Может быть, во времена папы эта впадина и была проходимой, но сейчас она представляла собой сплошной бурелом. Труднее всего приходилось, когда поперек оврага, на его склонах, лежало мостом поваленное дерево. Опустив вниз свои частые ветви, оно перегораживало овраг, как зубья дракона.
Но я все-таки упорно преодолевал трудности, оставляя на острых сучьях клочки своей одежды.
Потом я оступился на камне и сильно ушиб ногу. Пришлось отклониться от маршрута, чтобы срезать подходящую палку. Ножик у меня был перочинный, не очень острый, и я провозился довольно долго. Потом меня напугала огромная гадюка, которая, свернувшись в кольца, грелась на теплом камне. Я чуть не наступил на нее больной ногой. Но змея вовремя зашипела, и мы бросились в разные стороны. Я - прихрамывая, она - легко скользя по камням, будто маленький черный ручеек побежал. С узором на спине.
Надо было компенсировать потерю времени. Я разглядел среди поредевших деревьев, что гребень делает заметный изгиб, и решил срезать свой путь. Экономия во времени в пространстве.
Спустившись с гребня, через короткое время я понял, что сделал глупость. Здесь, в низине, были такие густые заросли, что в ином месте и на бульдозере не прорвешься. Я обошел один завал, другой, третий… И наконец, мне показалось, что я немного отклонился от нужного направления.
Поправился по компасу. Но когда через полчаса вновь взглянул на него, он показывал… что я иду в обратном направлении. Я послушался его и вернулся назад, снова сверился с компасом… Мудрый китайский прибор опять показал, что я иду правильно, но совсем в противоположном направлении.
Я остановился и огляделся. Холодок пробежал по спине: не очень-то все вокруг было похоже на папино описание. Как говорится, ни мужика в пальто, ни пальмы в кадке. Только типичные корявые деревья кругом да мохнатые камни. И каменистый гребень куда-то исчез. И стрелка компаса упрямо показывала не на север, а совсем в другую сторону.
И понял, что сбился с пути. Это была вторая минута отчаяния.
Я растерялся. Тем более, что стало темнеть. Но папин голос твердил мне: если заблудишься и ночь застанет тебя в пути - на ночлег устраивайся засветло (восьмое правило).
Я так и сделал (утро вечера мудренее - правило номер тридцать два). Выбрал место для ночлега под задранными корнями упавшего дерева. Там была небольшая ямка, засыпанная опавшей листвой, а над ней навесом сплелись корни. Я набросал на них лапник на случай дождя, сгреб листву покучнее и накрыл ее брезентом. Потом, доев утку, забрался под него и стал стараться поскорее заснуть.
Как же! Заснешь тут. Особенно, если первый раз в жизни ночуешь один в дремучем лесу, по которому бродят волки и разбойники…
Тьма совсем сгустилась. Виднелись только на фоне бледного неба сплетенные верхушки деревьев да робко поблескивали среди них редкие звезды.
Сначала мне было холодно, а потом стало страшно.
Жуткая лесная тишина вдруг стала наполняться разными загадочными и тревожными звуками. Вот хрустнула под кем-то веточка. Вот прошелестела без ветра листва ближайшего дерева. Простучали по камням чьи-то дробные шаги. Пискнула в последний раз мышка, попавшая в зубы змеи. Совсем рядом что-то зашуршало.
Я, затаившись, широко распахнув в темноту глаза и наставив во все стороны уши, лежал в своей норе, сжимая в руке открытый перочинный нож, единственное мое оружие. Не опасное, пожалуй, даже для мышей.
В просвете между деревьями, совсем низко стала подниматься луна. Я ей даже обрадовался, но вдруг она на мгновенье исчезла… и тут же появилась вновь. Мне стало уже не страшно, а жутко, когда я понял, что это значит: кто-то большой, проходя лесом, заслонил ее. Медведь, волк, Голландец?
Ладно, подумал я, устав бояться, мое дело - лежать тихонько, не шуршать, не вздыхать, вообще - не дышать. Спать…
Последней мыслью в этот день была: как там наши? Мои родные и близкие.
А им приходилось не сладко. Если бы я знал, какое испытание им выпало, я сломя голову, через черный ночной лес, через ледяное глубокое море, через все страхи и опасности бросился бы им на помощь.
Но я не знал. Я спал, как зверек, в норке, выронив нож, засунув голову под брезент, согреваясь своим дыханием…
Глава XV
Нападение
Вечером, уложив Алешку в хижине, мама сидела у костра и пыталась починить его джинсы (у папы нашлась заколотая в шляпу иголка с ниткой). На костре шипела сковорода с рыбой - готовилась к завтраку. Папа сидел, прислонившись к дереву, и задумчиво курил трубку, набив ее последней щепоткой табака. За спиной его висело на сучке ружье.
Они думали обо мне. И так они будут волноваться и переживать до тех пор, пока не увидят меня снова - живым и относительно невредимым.
И так они обо мне задумались, что потеряли бдительность и не услышали вдали звук моторной лодки, который резко прервался за островом.
Они уже собирались спать, когда вдруг в темной чаще леса послышались шаги - наглые, решительные - и к костру вышли с двух сторон Филин в телогрейке и Голландец в одеяле. Один держал в руке какую-то тяжелую железяку вроде прута, другой берданку.
Мама уронила Алешкины штаны. Папа успел сорвать с сучка ружье и незаметно сунуть его в темноту.
– Здравствуйте, люди добрые, - с издевкой сказал Голландец, подходя к костру, пламя которого осветило его злое лицо, заросшее грязной черной бородой.
– Я извиняюсь, - заржал Филин, - это шестой вагон будет?
Голландец сбросил с плеч черное одеяло, уселся на него.
– Благодарствуйте за приглашение, - и повернулся к Филину: - Садись, Филя, откушай. Покуда хозяева угощают. Не стесняйся, не прогонят.
Они нахально уселись, сняли с огня сковородку и стали прямо руками, обжигаясь, таскать с нее рыбу в свои жадные пасти.
А ствол берданки все время был направлен на папу. И Филин, который жрал левой рукой, не выпускал из правой свою железяку.
– Что ж без маслица-то, хозяйка, жаришь? - издевался Голландец, вытирая рот грязной лапой. - Могу обидеться. - Он рыгнул и отбросил сковородку. Нашу любимую. - Слышь, мужик, - это он папе, - теперь мы откушали, а перед разговором неплохо бы и по стаканчику дернуть. Нальешь? Или нет у тебя? А табачком не угостишь? Тоже нет? - он сделал жалостное лицо, посочувствовал. - Небось, и продукты кончились, а? И лодочка уплыла? По-моему, и патрон у тебя всего один остался. - Повернулся к дружку: - Мы ведь, Филя, терпеливые с тобой, каждый его выстрел считали, да? Чтоб без шухера его взять. Что молчишь, мужик? - это опять папе. - Невежливо. Могу обидеться.
– Что вы хотите? - спросил папа.
– Во! - заржал Филя. - Это разговор. Скажи им, Костик, не таись.
– И скажу, я добрый. Но обидчивый. - Эти слова с жесткой улыбкой прозвучали угрожающе. - Сделаем так. Мы с тобой, мужик, идем за золотом. Ты его найдешь, отдашь мне. Я возвращаю тебе лодку с барахлом и отпускаю без наказания. А Филя пока побудет здесь, ребятишек твоих и бабу постережет. Чтоб их медведь не обидел…
Филин опять заржал, а папа незаметно начал подтягивать к себе ружье, а мама - сковородку.
– Что молчишь, мужик? Думаешь? Правильно. Тебе есть о чем подумать. Только не долго. Я хоть и терпеливый, но обидчивый. Филя, дровишек подбрось. А то мне его морды задумчивой не видно.
Костер, было затухший, снова ярко разгорелся, заиграл на ветках ближних деревьев, заблестел злыми искрами в глазах Голландца.
– Мужик, ты что, тупой? У тебя тут баба, детишки голодные. Сердце за них не болит? Если мы их на сковородку посадим, а?
И тут вдруг из хижины что-то выскочило - в тельняшке до пяток, в папиной шляпе на затылке и с небольшим револьвером.
– Стоять! - завизжало оно на весь остров, держа револьвер двумя руками и наводя ствол то на одного бандита, то на другого. - Руки за голову! - прямо как в боевике.
Все вскочили.
Но тут Алешка запнулся, наступив на подол тельняшки, и великоватая шляпа упала ему на нос, сведя видимость до нуля.
Однако он не растерялся… и открыл пальбу во все стороны.
Филин пригнулся, Голландец выронил ружье. Еще бы! Кто тут не растеряется, когда малый пацан жарит вслепую из револьвера - а ну как случайно пулю в лоб влепит.
Но все хорошее кончается, к сожалению, быстро - как патроны в барабане.
Голландец пришел в себя и потянулся за ружьем. А Филин бросился на папу, замахнувшись железякой. Папа отбил ее стволом ружья, которое уже было у него в руках, а прикладом врезал Филину в челюсть. Бандит рухнул.
И второй - тоже, так и не успев подхватить берданку. А мама с удивлением и грустью смотрела на отломившуюся ручку сковороды в своей руке.
– Ничего, - успокоил ее папа, - починим.
– Да, - сказал Алешка из-под шляпы. - Обязательно. Конечно. Прямо сейчас. Или завтра. Они всю рыбу сожрали?
– А ты молодец, Алеха, - похвалил его папа, вызволяя из-под шляпы. - Крутой парень. И появляешься всегда вовремя. Когда тебя не ждут.
– А ты молодец, Алеха, - похвалил его папа, вызволяя из-под шляпы. - Крутой парень. И появляешься всегда вовремя. Когда тебя не ждут.
– Да еще и босиком! - взвизгнула мама. - Сейчас же обуйся!
– Я и без штанов, - буркнул Алешка и пошел обуваться.
– А ты… Тебя… - Папа долго ничего не мог сказать маме, только смотрел на нее - так он был восхищен ее мужеством. Наконец нашелся: - Я тебя, моя родная, в жемчуга одену!
– Лучше в соболя, - засмеялась мама сквозь слезы.
В это время застонал Филин.
– Так, - сказал папа, - еще немного грязной работы.
Он выдернул у бандитов ремни из брюк и крепко связал им руки. А потом растащил подальше друг от друга. Взял ружье и подошел к лежащему на земле Филину. Тот уже пришел в себя.
– Где наша лодка? - спросил его папа.
– В шестом вагоне, - проворчал не совсем еще врубившийся Филин.
Папа безжалостно пнул его ногой в бок.
– Она там, - торопливо забормотал бандит, - она вся в целости, за Горячей скалой, знаешь ее?
Папа не ответил и пошел к Голландцу. И задал ему тот же вопрос.
Голландец молча смотрел в черное небо, будто ничего не слышал.
Папа передернул затвор ружья и ткнул его стволом в лоб.
Голландец нервно замигал глазами, но опять не ответил.
– Ты, сволочь, - спокойно сказал папа, - хотел посадить моих детей на сковородку. Я с тобой этого делать не буду - сковородку поганить не хочу. Но могу обидеться и последнего патрона не пожалею.
– За Горячей скалой, - сквозь зубы и бороду процедил Голландец.
Папа вернулся к костру. Там уже сидели в обнимку мама с Алешкой. Алешка рассказывал ей про револьвер. Оказывается, ему подарил его матрос с лесовоза «Эдит Пиаф». Он сказал, что сейчас в море полно пиратов, и такому маленькому мальчику нужно надежное средство защиты. Правда, револьвер хоть и был как настоящий, но заряжен холостыми патронами. Да ведь бандиты этого не знали. И хорошо, что Алешка так старательно прятал его от родителей - наверняка бы отобрали у ребенка опасную игрушку. И хорошо, что он передумал отдать его мне, когда я садился на плот. Неизвестно, чем бы тогда закончилась схватка с бандитами.
Папа дослушал его рассказ, отдал маме ружье и сказал: «Приглядывай за ними», а сам взял ихнюю берданку и пошел на берег.
Вернулся он скоро и сказал:
– Собирайтесь. Выходим в море. На трофейном судне.
– А с ними что? - спросила мама про бандитов.
– Утопим, - сказал Алешка спокойно. - Без них будет лучше.
– Оставим здесь, в хижине, - решил папа. - Потом их участковый заберет.
– Еще чего! - возмутился Алешка. - В хижине! Я для них, что ли, все руки исколол?…
Сборы были недолги. Собирать-то особенно нечего. Поломанная сковородка, кастрюля да топор.
Папа отстегнул ремень с берданки и содрал веревки с двери. Перегнал бандитов в хижину, из которой Алешка мстительно выкинул весь лапник, и связал им ноги.
– Эй, мужик, - сказал папе Голландец из темноты хижины, - а ты жестокий…
– Я обидчивый, - передразнил его папа.
– Оставляешь нас здесь на погибель…
– Ах, как жаль, - сказал папа.
– Право, я буду сожалеть об этом всю жизнь, - добавила мама.
– А я - нет, - непримиримо отрезал Алешка.
И папа брезгливо швырнул в хижину грязное черное одеяло. Потом закатал в брезент нехитрое семейное имущество, загасил костер и повел маму и Алешку на берег, где стояла бандитская моторка. Которую Филин угнал в Поселке. И замазал название смолой.
Быстро погрузились. Папа оттолкнулся от берега, рванул заводной шнур, мотор взревел, и лодка, послушно сделав разворот, легла курсом на Горячую скалу.
Море было спокойное, ночь - светлая: луна взошла. И настроение было бы прекрасное, если бы не тревога за Диму.
Приблизившись к берегу, папа повел лодку вдоль него, сильно сбавив обороты. Он не боялся проскочить мимо Горячей скалы - она очень приметная, далеко выступает в море огромным пузырем, - он опасался налететь на прибрежные камни. Тогда недавняя победа быстро превратилась бы в жестокое поражение.
Горячая скала была недалеко. А за ней, в маленькой спокойной бухточке, стояла на якоре наша лодка. Папа заглушил двигатель, и моторка мягко ткнулась в борт нашего родного корабля.
Все наши вещи были целы, только часть продуктов пропала - бандиты сожрали.
Родные и близкие перебрались в лодку и отдохнули до рассвета. А с первым лучом солнца вытащили бывшую «Чайку» на берег, позавтракали консервами из неприкосновенного запаса и подняли паруса.
Пошли искать и выручать Диму. Он в этом очень нуждался…
Глава XVI
Во мраке подземелья
Я уснул со страхом, а проснулся от холода. Развел костер одной спичкой - папина школа. Позавтракал остатками своих запасов. Побродил вокруг, поискал папины ориентиры. Компас вел себя как сумасшедший.
И я понял, что окончательно заблудился.
(Потом, когда мы встретились, папа объяснил, что скорее всего на стрелку компаса могла повлиять залежь какого-нибудь железняка. Если бы я не вздумал сократить путь, все было бы иначе. Хотя, кто знает, что лучше…)
Утром исчезли все ночные страхи, нога почти не болела и я вспомнил очередной папин совет: выбираться к морю. По более надежным признакам, чем капризный компас (мох на стволах деревьев, годовые кольца на пнях, форма кроны и т. д.), определил направление на северо-запад, подхватил рюкзачок и пошел к морю.
На этот раз мне повезло - часа через два я услышал крики чаек и, ободранный и усталый, вышел на берег. Присел на бревно. Вспомнил правило номер три: в трудную минуту не паниковать, собраться с мыслями и действовать.
Действовать особо было нечего. Надежда одна: что вблизи берега пройдет какое-нибудь плавсредство и окажет мне помощь. Нужно только суметь привлечь внимание его экипажа.
И я подготовился к этому. Сложил в кучу сухой плавник, навалил на него сырой мох. Прикрепил к своему посоху кусок брезента - получился флаг терпящего бедствие. Как начну им махать, так со всей акватории Белого моря сбегутся ко мне на выручку рыболовецкие боты, зверобойные шхуны и иные суда.
Отдохнув, я решил позаботиться о пропитании, так как мои запасы кончились еще утром. Папа дал мне на всякий случай леску с крючком. Я наживил его и забросил в море…
И вдруг! И вдруг!! И вдруг!!!
И вдруг из-за одного острова показался наш любимый, наш знакомый, наш дружелюбный МРБ с гудками. И с капитаном в фуражке - не то морской, не то милицейской.
Я бросил удочку, подпалил костер и, схватив флаг, стал размахивать им, будто собирался разогнать тучи. Вернее, нагнать - потому что небо было яснее ясного. И орал при этом так, что от меня шарахнулись во все стороны все чайки, что собрались вокруг при виде моей удочки.
МРБ взревел своим неподражаемым гудком, резко изменил курс и направился ко мне. Я отбросил флаг и запрыгал, как тот самый козел, которого Алешка собирался завести на острове.
Знал бы я, что меня ждет, я бы, наверное, заблеял.
Катер лег в дрейф недалеко от берега, и я, подхватив «манатки», бросился к нему по неглубокой воде - по щиколотки, по колена, по пояс…
Все. Капитан перегнулся через фальшборт, протянул мне свою крепкую и надежную руку и выдернул меня на палубу.
Я взахлеб рассказал ему о наших приключениях, о коварных бандитах. Он очень близко принял эти события к своему широкому морскому сердцу: охал, ахал, стонал, ругался, топал ногами, даже пытался сорвать с головы фуражку и хлопнуть ею о палубу.
– Все, малец, - сказал он и отдышался. - Берем курс на Лесозавод, участковый сейчас там, и мы этим негодяям покажем!
– Может, сначала, - попросил я, - снимем моих родных с острова. А то как бы они не погибли от голода.
– Правильно. Молодец. Это главное. Только по пути подберем в одном местечке канистру с соляркой. Чтобы наверняка топлива нам хватило.
Пока мы обменивались информацией и принимали решение, с меня натекла на палубу лужа морской воды. Я начал дрожать от озноба.
– Давай, малец, - трогательно позаботился обо мне капитан, - ныряй в моторный отсек, погрейся, подсушись. А я тебя потом покличу. Только воду из сапог слей.
Я так и сделал, спустился вниз и уселся возле горячего двигателя. Услышал, как капитан, верный своим морским принципам, дал оглушительный гудок - и на душе стало спокойно. Вот и все, сейчас возьмем на борт моих родных и близких, которые за это время стали мне еще роднее и ближе, отловим бандитов и спокойно догуляем наше прекрасное путешествие. А Лешка еще и золото отыщет.
Я быстро согрелся и даже подремал немного. Душа моя пела - как дизель катера, ровно и радостно.
А напрасно. Ой как напрасно…
Вскоре я почувствовал, что катер замедлил ход, и в палубном люке появилась радостная голова в фуражке.
– Живой! Молодец. Выбирайся на палубу.
Катер покачивался рядом с островом, к которому вела дорожка из торчащих на поверхности моря камней. Остров показался мне чем-то знакомым.