И мне вдруг вспомнился Чарли Мэнсон[21], придурковатыми ужимками отвечающий на вопрос, кто он такой… Жук не гримасничал, конечно. Но все равно в ответе было какое-то сходство.
«Когда же мельчайший сдерет с меня шкурку?» – захотел я узнать.
«На самом деле шкурка уже содрана, – успокоил Жук, – содрана с самого начала – иначе я не мог бы ее расписывать. Аналогия неполна и неточна. Это не шкурки сдирают с вас, а вы появляетесь из шкурок. Ты не заметишь ничего и счастливо проживешь свою жизнь. Если не навредишь себе сам…»
На миг я увидел пергамент над его клювом – и заметил новый узор, появившийся в том месте, где прежде был уродливый шанкр «ламберсексуализма».
«Скоро ты получишь мои дары, – заключил Жук. – Они сделают твою шкурку еще красивее и симметричней. А теперь нам пора расстаться. Извини за эти досадные упущения – но ведь и у Эдгара Аллана По негр по имени Юпитер тоже в первый раз пропустил золотого жука не через ту глазницу черепа. Потом ошибку обнаружили и исправили. Вот и у нас все будет хорошо. Успокойся и прощай, моя большая погремушка…»
И тут я понял, что звук «Ом-м-м», раскатывающийся надо мной снова и снова, был не ударами создающего вселенную колокола, а будильником моего айпэда. И это понимание сразу же выволокло меня прочь из микроскопического ландшафта, потащило к поверхности бытия, качнуло последний раз на волне сна – и выплеснуло мою голову на подушку.
* * *Я вылез из кровати, принял душ и поел, нехарактерно для себя начав день со стакана «Реми Мартена». Я чувствовал себя вполне нормально, если не считать легкой усталости.
Действие препарата уже почти прекратилось – только на границах всех предметов еще оставались еле видные радужные кромки, куда приятно затекала коньячная теплота. Когда они окончательно пропали, я подошел к зеркалу и внимательно себя оглядел.
Мое лицо выглядело странно. То есть оно не изменилось совсем, но трехдневная щетина (пора было укорачивать ее триммером до двухдневной) показалась мне смешной. Мое лицо с ней выглядело… голым. Рот жалко и позорно кривился над слабым подбородком. Было такое чувство, что с моего лица сорвали трусы.
Я понял, чего мне не хватало все эти годы.
Бороды – пушистой, мягкой, тщательно промытой швейцарским шампунем и чуть спрыснутой одеколоном «Le Roy Soleil». Да… Бороды…
Это внезапно появившееся желание было таким сильным, что мысль о долгом сроке, потребном для роста полноценной бороды, причинила мне почти физическую боль. Но я дождусь, сказал я себе, глядя на свой подбородок и шею, дождусь обязательно. Нижняя часть лица непременно должна быть скрыта под холеной шерстью. В этом мужское целомудрие и стыдливость. Шерсть на лице… Как это благородно. Антенна Бога, говорят в церковных кругах.
Странно, но я совсем не думал про Жука – словно этот ломоть моего опыта был уже отрезан и остался в прошлом. Я пока что не задавался вопросом, было ли это существо реальным – или просто одной из множества пронесшихся передо мной галлюцинаций.
Я был знаком с азами психоанализа – и знал, что многие «сверхъестественные» переживания подобного рода описаны и деконструированы еще дедушкой Зигги (он бы, кстати, первым делом обратил внимание на то, что своей формой Жук напоминал яички с торчащим над ними членом). Но точно так же я был в курсе, что виднейшие продолжатели дела Фрейда и Юнга ездят сегодня в Южную Америку и жбанами пьют охуяску с индейцами у ночного костра, пытаясь хоть немного понять, как обстоят дела на самом деле. Поэтому любое объяснение моего опыта, которое я мог придумать или найти в этом мире, было бы просто «объяснением» – не больше и не меньше.
Меня больше интересовало другое – жива ли после ночной встречи моя дендрофилия. Я сел за компьютер, подключил к нему внешний диск со своим закодированным порноархивом, ввел пароль – и вывел на экран свои смолисто-сучковатые тайны.
Такого со мной не было уже давно.
Свежеоструганые доски, оранжевые спилы только что умерших бревен, капли смолы под сильным увеличением – все то, что раньше приводило меня в исступление, вдруг оказалось просто нудной подборкой фотодокументов о буднях лесообрабатывающей промышленности. Я не испытал и самой пустячной эрекции. И подумал, что шестнадцатизначный пароль был, пожалуй, излишеством.
У меня мелькнуло подозрение, что мое либидо вообще иссякло навсегда – и следующие несколько минут я провел на порносайтах.
Впервые за последний год голые мужские (и даже женские в некоторых андрогинных ракурсах) тела показались мне волнующими и желанными. Чтобы испытать к другому человеку влечение, мне не надо было домысливать лежащий рядом топор в янтарной смоле или присыпающие живот опилки. Я снова мог любить таких, как я.
От радости со мной случилось короткое помешательство. Я откупорил одну из двух бутылок отличного кларета, хранившегося в моем винном ящике со времен золота по 1900 за унцию (я собирался открыть их, как только мимо проскачет вернувшийся Золотой Бык), и выпил вино прямо из горлышка. Потом я перешел к напиткам попроще, быстро и безжалостно ликвидируя их запас – и через час уже танцевал под грохочущую на весь дом радиомузыку. Я был счастлив.
А потом случилось то самое чудо, которое мне обещал Жук.
Музыка играла так громко, что я не сразу услышал звонок в дверь. Я различил его только в промежутке между песнями – наверно, мой неизвестный гость тыкал в кнопку очень долго.
Я открыл дверь – и втащил стоящего на пороге светловолосого мужчину в очках в свою квартиру. Я чувствовал такой подъем, такую любовь ко всем вокруг, что прямо с порога начал танцевать с ним жутковатое танго прямо под заигравшего в тот момент Курта Кобейна – это было, так сказать, принуждение к танцу, как бывает принуждение к миру.
Где-то после десятого па он сумел донести до меня, что он мой сосед снизу – и музыка не дает ему работать. Но при этом он продолжал танцевать: видимо, исходящее от меня счастье было настолько сильным, что подавляло его волю.
А потом я понял, что мне знакомо его лицо. Это был…
Это был философ Семен, мой фейсбучный знакомый, соратник по дискурсу и компаньон в изящном.
Я подтащил его к хумидору и вручил ему «кохибу робусто». А потом достал из винного ящика последнюю бутылку Château Branaire-Ducru 2009 года и объяснил, что мы должны немедленно выпить ее за наше знакомство – иначе я навсегда вычеркну его из мемориз…
– A mulatto,
An albino,
A mosquito,
My libido…
Hello – hello – hello – how low…
* * *С тех пор прошло больше года, и я уже отрастил бороду – хоть еще и не такой длины, как мечтал. Наверно читателя не удивит, если я признаюсь, что мы с Семеном полюбили друг друга – и счастливо живем на два дома (благо оба расположены в одной и той же девятиэтажке).
Оказалось, что он масон – да-да, самый настоящий, – несмотря на молодость и плохие жилищные условия. А про меня он почему-то думает, что я чекист («ну я же видел, как ты с ними общаешься… ты у меня не только чекист, но еще антисемит и ватник… и гомофоб тоже…»).
Семен совсем не прав насчет ватника и неправ насчет антисемита (впрочем, все золотые жуки чуть-чуть антисемиты – мы в этом смысле как христиане, только те не могут простить евреям Иисуса, а мы – Золотого Тельца). И насчет чекиста Сирил не прав. Хотя контактов я не отрицаю.
Кстати, у меня за это время сменился куратор – если я скажу, кто это и в каком он чине, вы не поверите. Все серьезно. Чекистам ведь надо знать, что творится в голубом коммьюнити. А творится там такое, что поневоле станешь немного гомофобом – здесь Семен, увы, попал в точку. Он, кстати, первый раз так меня обозвал после спора о новом дизайне «apple», когда я объяснил разницу между Стивом Джобсом и Тимом Куком на примере розового айфончика.
Что делать. Если все гомофобы – немного геи, стоит ли удивляться, что многие геи – чуточку гомофобы.
Но эти нюансы вовсе не мешают нашей нежной дружбе. Семен говорит, не лезь в мое масонство, а я не буду лезть в твой чекизм. Пусть так оно и будет – должна ведь в нас оставаться хоть какая-то тайна друг для друга. Полезно для отношений.
Мы часто слушаем ту песню, которая так оглушительно играла в момент нашей встречи – «Smells like Teen Spirit» Нирваны. Это теперь нечто вроде нашего личного гимна. Семен, конечно, уже объяснил мне, что песня не про безжалостную и прекрасную юную революцию, как долгое время полагал сам автор, а именно про «Teen Spirit Stick», с которым я уже был хорошо знаком (про Артура и дезодорант его сестры я на всякий случай рассказывать не стал).
Оказывается, Курт Кобейн прочитал сделанную кем-то из друзей надпись на стене: «Kurt Cobein smells like teen spirit»[22]. Он понял ее в самом романтическом ключе, написал смутно-революционную песню, а потом оказалось, что «Teen Spirit» – это сорт дезодоранта, которым пользовалась его подруга. Настоящие рок-музыканты моются редко, поэтому и от самого Курта тоже постоянно им припахивало…
Что тут скажешь? Производитель дезодоранта хорошо заработал. Курт Кобейн, узнав страшную правду, застрелился. А мы с Семеном выбрали жить.
И вместе.
Да. Теперь я называю его Сирил – в память о «Bonjour tristesse» Françoise Sagan[23] (малыш немного говорит по-французски, а английский у него просто безупречен). Семен – хорошее имя для красного конника, но никак не для гея – оно буквально пропитано шовинизмом: «Сэмэн, засунь ей под ребро…» Почему обязательно ей? Так что оставим от Семена одну первую букву – и вперед к счастью быстрым аллюром.
Мы не готовы на каминг-аут, потому что в нынешней России он чаще всего перерастает в мувинг-аут, а уезжать нам некуда. И потом, если для философа или журналиста саморазоблачение еще возможно даже в нашей ледяной степи – гуманитарная среда умнее и терпимее – то для финансового аналитика такое смерти подобно, ибо все денежные потоки придавлены у нас толстыми задницами сами знаете кого, а эти люди – православные гомофобы по службе (хотя в личной жизни у них тоже всякое бывает).
Мы тихаримся. И нам это даже нравится – потому что придает нашей страсти ту ауру подполья и тайны, которой совершенно лишилась однополая любовь на Западе. Там геи боролись за равноправие, а обрели пресыщенность и скуку – и терабайты колхозного гей-порна, похожего на учебный материал по экспериментальному осеменению быков. Их любовь уже не сладка – в ней нет запрета и вызова. А нам с Сирилом до сих пор светит та же секретная луна, что сияла над ложем Шекспира, Уайльда и Эйзенштейна… В общем, спасибо родной Госдуме за наши счастливые ночи.
Мы проникли друг другу в сны – и в рабочие будни тоже, и все это соединилось в одну тяжкую золотую орхидею нашей страсти…
Я не просто так говорю «золотую».
Одна из наших любимых игр заключается в том, что Сирил надевает маску Джанет Йеллен, привезенную мной из Сан-Франциско, и седой парик до плеч. Он располнел за последний год, и по корпулентности стал похож на богиню Феда (звучит вполне по-гречески – в хорошем смысле слова).
У нас есть привезенные из Парижа золотые презервативы в блестках, сверкающие в галогенном свете совсем как самородное золото. Есть Teen Spirit Stick (спасибо Нирване и Амазону), есть кристалл (спасибо Серу), есть виагра и чиалис, чтобы подлечить crystal dick[24]. А дальнейшее зависит от того, кому мы посвящаем нашу постельную борьбу – богам цивилизации или демонам ваты. Sapienti sat.
Пусть вырождающиеся японцы косплеят синих зайчиков и манг – а русский дух всегда будет стремиться кратчайшим путем к самой сути.
Все это прекрасно и трогательно, но кое в чем я повинюсь.
Я растлил Сирила.
Да-да, растлил по-настоящему и всерьез.
Я научил его работать на ватный дискурс – что прежде даже не приходило этому чистому человеку в голову несмотря на чекистское финансирование.
Произошло это так – мы стояли утром на кухне, пили смузи, и он пересказывал какую-то книгу о происхождении человека от питавшихся падалью обезьян. Книга утверждала, что люди стали людьми, научившись околдовывать друг друга непобедимой силой первых слов. По мнению Сирила, такой подход позволял переосмыслить многое не только в истории, но и в современности.
– Да? – сказал я. – Ну тогда переосмысли наших либералов.
Сперва он решил, что я его подкалываю. Но я был серьезен и даже выразил легкое сомнение в его интеллектуальных возможностях.
Малыш думал целый день, а на следующее утро написал на кухонной стене голубым мелком:
Либералы (биол.) – объединенная характерным фенотипом група приматов, коллективно выживающая в холодном климате европейской России за счет суггестивного гипноза других популяций и групп.
После этого что-то в нем надломилось – и, похоже, навсегда. Через два дня он дописал красным мелком – словно бы кровью кающегося сердца – еще одно определение, уже отчасти целящее в мой огород, и для меня несколько обидное:
Российский либерал – вовсе не носитель политического (или хотя бы бытового) либерализма. Это человек, свято верящий, что миром правит всесильное жидомасонское правительство, с энтузиазмом берущий на себя функции его российского агента (как он их понимает) – но при этом яростно отрицающий существование такого правительства, так как оно, по убеждению российского либерала, желает оставаться секретным.
Сирил, конечно, во многом прав – но, помимо секретного мирового правительства, российский либерал вполне способен служить и тайному ордену чекистов. У каждого из нас есть ватная сторона, о которой многие не подозревают, пока не вострубит горн – а случается это обычно в среднем возрасте, когда человек начинает догадываться, что жидомасоны его не озолотят, но все еще верит, что это могут сделать чекисты. Парадокс (и величайшая Русская Тайна) в том, что чекисты действительно иногда платят – но только тем, кто беззаветно трудится на воображаемых жидомасонов.
Через день Сирил дописал третье определение (что-то про племенных потомственных особистов в третьем поколении), потом четвертое и пятое – а еще через неделю весь фейсбук (в смысле наши френды) уже обсуждал его статью про «панельный гедонизм» – где он метко заклеймил наш с ним собственный тип потребления (статья называлась «Красное и Хумидор» – Сирил еще жаловался, что отсылку к Стендалю никто не понял).
Вы вполне могли читать его ватные материалы – он подписывает их «Павка Корчагин» и печатает везде, где еще платят (как это ни грустно, но деньги почему-то все чаще бывают у ваты). Такой псевдоним уместен вполне – в ватной фазе малыш оказался настоящим большевиком, и быстрота его трансформации пугает меня самого.
Но при этом он очень деликатен. Он догадался, как неловко мне за то выступление перед чекистами, где обсуждались эго мацы и хуцпа Федерального Резерва. Конечно, он ощутил и мой липкий страх перед генералом Капустиным – хоть и не понял его настоящей причины. И Сирил нашел способ показать, что не осуждает меня – не в том смысле, что приветствует подобный сервилизм, а в том, что понимает, почему хорошим и честным людям приходится так себя вести в отравленном российском воздухе.
Вот отрывок из его опуса в тональности фу-минор, где я отчетливо слышу эхо наших с ним разговоров: он разоблачает сначала себя, потом меня (как двусмысленно и волнующе это звучит) – и одновременно кидает мне спасательный круг:
Главное всемирное агентство по подавлению свободы мысли и искажению правды – это не некий корпоративно-цензурный комитет с вывеской и адресом (об отсутствии которого вот уже столько лет с гордостью отчитывается западная пресса), а само состояние ума субъекта свободы слова – аналитика и журналиста.
Именно по этой причине работу мировой системы промывания мозгов невозможно описать на макроуровне. Центра у нее нет. Но запросто можно объяснить, как действует каждый из узлов такой распределенной сети, отдельный производитель «оценочных суждений», неважно где он – в Нью-Йорке, Москве или Пхеньяне.
Это такой же человек, как мы все – умеренно хороший, осторожный, не слишком уверенный в своих силах и старающийся как можно лучше вписаться в реальность. Как и мы, он озабочен не столько тем, чтобы изменить мир к лучшему, сколько тем, чтобы выжить: скрыть свое безумие, заработать на жизнь и сберечь крошечное место под солнцем. Как и сорок тысяч лет назад, это просто страдающий от множества непонятных болячек примат, пытающийся сохранить свой генотип благодаря высокой приспособляемости к среде.
Поэтому, помимо сбора и обработки информации, он решает много других неформальных задач. Одна из главных – определить, как должно «пахнуть» его высказывание, чтобы наилучшим образом совпасть с кормящей его парадигмой. Выживает только тот, кто smells like Team Spirit[25].
Это не сильно отличается от выбора вечернего туалета: если все придут в смокингах с бабочкой или в партийных френчах, а вы тоже хотите быть на вечере, вариантов мало. Вы можете, конечно, надеть розовые трусы навыпуск и желтый галстук в синих обезьянах, и вас, возможно, даже пустят и похлопают по плечу – но вряд ли пригласят в следующий раз. Поэтому вы, скорей всего, возьмете напрокат смокинг и бабочку или партийный френч.
Этим и определяются все «оценки и суждения», которые производит современная информационная индустрия – неподкупные свободные СМИ, российский официоз, монетизированные блогеры, журналисты-надомники, телевизионные культуртрегеры и прочая.
Создаваемый таким образом инфопродукт – это не целенаправленная стрела лжи, посланная в ваш мозг, а побочный эффект чужого выживания, бьющий вам в рожу вонючий выхлоп автомобиля, который даже не пытается вас переехать, а просто умно и осторожно катит по своим делам. Вы всего лишь стали на несколько секунд частью дороги…»