Мэл сердито взбивает подушку, потом закусывает губу. Шум снаружи стал еще громче, хотя, не исключено, это мне только кажется, ведь теперь я окончательно проснулся. Интересно, остальные обитатели улицы напрочь вымерли? Почему никто из соседей не жалуется в полицию и не бегает со стремянками? Неужели только у меня и Мэл все в порядке со слухом? Правда, я тоже ничего не слышал до тех пор, пока она меня не разбудила. Постаралась, блин, чтобы я не пропустил веселье!
— Что будем делать? — жалобно спрашивает Мэл.
Как бы мне ни хотелось ввинтить в уши пару затычек и воссоединиться со злобными пришельцами, спать я уже не могу, поскольку знаю, что не спит Мэл, — в том смысле, что эта эгоистка просто не позволит мне уснуть до тех пор, пока бодрствует сама. Скрежеща зубами, я сую ноги в тапочки.
— Хорошо, — говорю я. — Только чур, уговор: сегодняшний подвиг будет занесен в колонку плюсиков, и я воспользуюсь этой индульгенцией в любое время, когда сочту нужным. То есть в следующий раз, когда ты потащишь меня на какую-нибудь дурацкую свадьбу, я буду делать все, что захочу, и если, к примеру, мне взбредет в голову подраться с викарием, твое дело — держать мою куртку, смотреть и веселиться. Идет?
— Не уверена насчет драки с викарием… — сомневается Мэл.
— Я имею в виду, если он первым начнет задираться.
— А-а, тогда ладно, — неохотно уступает она.
— Так, где мои инструменты?
На улице, естественно, шум от сигнализации гораздо сильней, чем в спальне. При этом единственный человек, выглядывающий из окна, — это Мэл. Поразительно! Видимо, продавец слуховых аппаратов из магазинчика на углу заработал на наших соседях кругленькую сумму. Я забираю из гаража лестницу, инструменты и топаю через дорогу.
Дом, в котором разрывается чертова сигнализация, представляет собой здоровенный особняк с пятью или шестью спальнями, подъездной дорожкой, посыпанной гравием, и бассейном на заднем дворе. На вид он довольно старый — начало века, думаю, эдвардианская эпоха или даже викторианская. Это сооружение намного старше убогих тесных домишек, бессчетные ряды которых вырастали на глазах у хозяев особняка. Должно быть, его обитателей приводила в уныние панорама безликих типовых строений, все плотнее встающих друг за другом. Урбанизация, мать ее. Еще совсем недавно лорд и леди Твид не могли нарадоваться на свой прелестный особнячок из красного кирпича в предместьях Лондона; глядь, а в соседях у них уже какое-то мелкое хулиганье, которое отирается вокруг благородных каменных львов, поджидая, когда престарелые супруги наберутся смелости выйти из дому в банк за пенсией.
Я прислоняю лестницу к фасадной стене и предоставляю жильцам последний шанс заявить о своем присутствии.
— Эй, Бетховен, ты там? — кричу я в прорезь для почты на парадной двери. — Ты в курсе, что твоя последняя симфония не дает спать всей улице?
Никакого ответа.
— Есть кто-нибудь? Отзовитесь!
Молчание.
— Отлично.
Я затыкаю уши ватой и, перекинув через плечо сумку с инструментами, взбираюсь по лестнице. Сигнализация расположена прямо над дверью — с лестницы, установленной на крыльце, все хорошо видно. Система вполне современная, в хорошем состоянии, стало быть, вряд ли ее закоротило. Я ощупываю заднюю часть коробки и нахожу защелку, «ахиллесову пяту» устройства. С помощью двухкилограммовой кувалды избавляюсь от защитного кожуха и в пыль крошу внутренности системы до тех пор, пока трезвон не прекращается. Не спорю, существуют менее громкие способы отключения сигнализации, но раз уж никто до сих пор не проснулся от ее воя, зачем отрывать от драгоценного сна лишнее время, колдуя над проводками?
— Вот так-то, — обращаюсь я к сигнализации, сую кувалду обратно в сумку и спускаюсь вниз.
У подножия трапа меня ожидает вычищенный китель и пара сияющих ботинок сорок второго размера, из которых торчит образцовый блюститель закона. Я узнаю в нем констебля Терри Беннета. Это ходячее недоразумение вступило в органы правопорядка сразу после школьной скамьи, дабы компенсировать моральный ущерб, испытанный в детстве, когда ему пришлось близко контактировать с водой из туалетных бачков и полировать стволы деревьев в попытках достать школьную сумку. Кстати, зашвыривали ее туда не только мы с Олли, но и многие другие ребята. Была у нас в школе такая игра.
Несколько секунд он взирает на меня. На губах, вокруг которых топорщится несерьезная юношеская растительность, играет самодовольная улыбка. Беннет переводит взгляд на лестницу, затем вверх, на сигнализацию, и опять на меня.
— С годами ты немного расслабился, а, Бекс? — хихикает он, но я не могу оценить остроту, поскольку в ушах у меня до сих пор вата.
— А? Минуточку… — Я вытаскиваю ватные заглушки. — Чего? Будь добр, повтори.
Беннет смеривает меня скептическим взором и срывает с моего плеча сумку — гы-гы, в отместку, наверное.
— Хватит кривляться, Бекс, ты арестован! — Констебль хватает меня за плечо и конвоирует к патрульной машине. Напарник Беннета уже распахнул заднюю дверцу.
Глава 2 Остановка в пути
Соболь сидит за столом напротив меня.
— Не даем поспать? — участливо спрашивает он, глядя, как я зеваю.
Включает диктофон и делает вступительные комментарии:
— Двадцать девятое января две тысячи седьмого года, один час двадцать восемь минут ночи. Присутствуют: я, то есть детектив Хейнс, и…
— …Констебль Беннет, номер жетона четыреста восемнадцать, — произносит Беннет, довольный, что в этой пьесе у него есть роль.
— И… — Соболь смотрит на меня.
— Что? — хлопаю глазами я.
— Назови свое имя, — подсказывает он.
— Сам назови, тунеядец. Тебе же за это платят, а не мне. Может, я вообще сам себя допрошу, а вы двое пойдете по домам?
Соболь морщится, качает головой и сообщает диктофону:
— …и Адриан Бекинсейл по кличке Бекс. От услуг адвоката отказался.
— Не вытаскивать же Чарли из постели по каждому пустяку! Дайте хоть кому-нибудь выспаться, иначе завтра в этом городе начнется бардак, — замечаю я.
Соболь по-прежнему не замечает меня и общается исключительно с диктофоном.
— Мистер Бекинсейл был арестован констеблем Беннетом в ноль часов пятьдесят три минуты по подозрению во взломе и проникновении, после того как мистер Бекинсейл был задержан на территории частного владения, дом номер двадцать семь по Монтигл-лэйн.
Соболь выискивает на моем лице признаки нервного напряжения, однако если я таковое и испытываю, то лишь по той причине, что вынужден досматривать дрянную серию «Полицейских буден», вместо того, чтобы, погрузившись в сон, улепетывать от «Чужих».
— Хватит устраивать звонки в студию. Я, между прочим, здесь, — наконец, не выдерживаю я, разозленный тем, что меня игнорируют в пользу радиоканала «Чурбан FM». — И что это за хрень насчет взлома с проникновением? Допустим, со взломом я согласен, но проникновением там и не пахнет. Я всего-навсего пытался вырубить гребаную сигнализацию, которая не давала никому спать.
Меня не оставляет искушение подробно изложить роль Мэл в событиях сегодняшней ночи, но, поразмыслив, я отказываюсь от этой идеи. Чем больше людей втягиваешь в конкретную заварушку, тем круче она заваривается. В одиночку я еще смогу выпутаться, а вот если упомянуть Мэл, эти болваны тотчас поедут за ней, привезут в участок, зададут кучу вопросов, по второму кругу опросят меня, поглядят на нас обоих, потеряют протоколы, найдут протоколы, потом выяснят, что неправильно записали мою фамилию, начнут все сначала… Нет уж, лучше пока оставить Мэл на скамейке запасных. Позвоню ей, только если мне вздумают предъявить обвинения.
— Бекс, вообще-то тебя застали посреди ночи на лестнице, прислоненной к дому, который является чужой собственностью, — напоминает мне Соболь.
— Не забудьте уточнить для наших слушателей: в тот момент, когда меня арестовали, я был одет в пижаму. Скажите на милость, кто носится по улицам в пижаме, кроме придурочных ниндзя и моего восьмилетнего племянника?
— Ты, например.
— Послушайте, я перешел через дорогу, чтобы отключить сигнализацию. Если вам непременно нужно кого-то арестовать, займитесь хозяином того дома, где она установлена, — возмущаюсь я, однако, заметив, что брови Соболя ползут к переносице, добавляю: — Хорошо, была установлена.
— К нам поступил звонок от одного из соседей, который видел, как кто-то пытается проникнуть в дом, — говорит Соболь, сверившись с блокнотом.
Внезапно все становится на свои места, и я пытаюсь объяснить:
— Погодите, это же был я.
— А-а, значит, ты признаешь обвинение? — неправильно истолковывает мои слова Соболь.
— Да нет, я не вламывался в дом, я звонил! Анонимный звонок был от меня.
— А-а, значит, ты признаешь обвинение? — неправильно истолковывает мои слова Соболь.
— Да нет, я не вламывался в дом, я звонил! Анонимный звонок был от меня.
На лице Соболя мелькает легкое смущение.
— Ты позвонил и дал наводку на самого себя? — Сержант со смехом оборачивается к Беннету: — Терри, забудь про обнаглевшего грабителя. Обычный выпендреж.
Я бьюсь лбом об стол.
— Господи, это никогда не закончится…
Тем временем Мэл, не дожидаясь моего приглашения, самостоятельно решает ввязаться в эту идиотскую путаницу. По правде сказать, ей, как в свое время и мне, не удается преодолеть препятствие в виде живого дверного упора, который сидит за столом в приемном отделении. Нет, серьезно, я обеими руками голосую за равные возможности и все такое, однако это не касается экземпляров с мозговой комой, способных лишь моргать, разгадывать кроссворды и сосать из тюбиков сандвичи с беконом.
— Здравствуйте. У вас под арестом сидит мой приятель, — сообщает Мэл Атуэллу.
Любитель кроссвордов отрывает глаза от номера четыре по горизонтали и фокусирует взгляд на Мэл.
— Ясно, мисс, — вздыхает он, напряженно выискивая в памяти животное из трех букв, которое облизывает языком (и рифмуется со словом) рот, первая буква, вероятно, «к». — Я правильно понял, к вам следует обращаться «мисс»? Или «мэм»? — на всякий случай уточняет Атуэлл. — В наши дни лучше лишний раз переспросить.
— «Мэм» подойдет.
— Вот как? Хорошо, пусть будет мэм. — Атуэлл хмурит лоб, обеспокоенный тем, что имеет дело с очередной чокнутой феминисткой. — Гм, «мэм», говорите? Как-то странно звучит, правда?
Атуэлл так и эдак пробует слово в разных предложениях и названиях фильмов, пока Мэл не возвращает его к реальности:
— Я говорила о моем приятеле.
— Ах да. Вы позволите узнать вашу фамилию, мэм?
— Вы что, шутите? — подпрыгивает Мэл.
Атуэлл непонимающе глядит на нее.
— Я приходила сюда всего две недели назад, — напоминает она. — И за три недели до того.
Выражение лица Атуэлла не меняется.
— Да я тут у вас почти прописалась!
В глазах Атуэлла по-прежнему не вспыхивает искорка узнавания.
— Меня зовут Мелани Джонсон, черт побери! А моего бойфренда…
— Как пишется «Джонсон»?
— Боже, как всегда писалось, так и сейчас: Д-Ж-О…
— Постойте, тут не предусмотрен вариант «мэм», — перебивает Атуэлл, пробегая глазами бланк с обеих сторон. — Что предпочтете: мисс или миссис?
— Это имеет значение?
— О да. В документах все должно быть четко и ясно. Очень важный момент.
— Пишите что угодно.
Атуэлл смеется. Весь его мирок перевернулся от этого абсурдного заявления.
— У нас нет графы «что угодно», — скалится он с высоты своего административного коня.
— Ладно, посмотрим, какие варианты остались, — не выдерживает Мэл.
Атуэлл переворачивает лист вверх ногами, Мэл изучает ассортимент обращений.
— Вот это.
Сержант знакомится с ее выбором.
— Преподобная, — печально, без тени удивления читает он. В конце концов на дворе 2007 год, в мире творится немало странных и страшных вещей. Мужики переодеваются в женщин, женщины — в мужиков, повсюду специальные перила для паралитиков, а в банках работают черномазые, так отчего не быть бабе-викарию? Чем больше причуд, тем веселее. Вздохнув про себя, Атуэлл заключает: — Наверное, в последнее время женщины-священники не редкость. Среди них даже встречаются хорошенькие вроде вас, — прибавляет он, демонстрируя Мэл широту своих взглядов, и ставит галочку в соответствующей графе.
— Итак, преподобная Джонсон, что у вас там стянули? Кошелек?
Немного спустя Соболь открывает дверь моей камеры и уведомляет, что я свободен. Для меня это известие — некоторая неожиданность.
— Правда? Вы ведь даже еще не успели подкинуть мне наркоту!
— К сожалению, у нас закончились запасы. Всякий раз думаешь, что заказываешь достаточно, и, как обычно, не хватает.
— Так в чем же дело?
— Совет на будущее: постарайся как-нибудь получше скрывать удивление, когда твоя история оказывается правдивой. Идем.
Соболь ведет меня через коридор в предвариловку и протягивает бумагу, чтобы я расписался в получении моей подозрительно легкой сумки.
— Разумеется, вопрос нанесения ущерба чужому имуществу остается открытым. После того как мы найдем хозяина дома и сообщим ему о разбитой сигнализации, возможно, он подаст на тебя в суд, — говорит он.
Завеса тайны развеяна: мои инструменты забрали в качестве вещдоков.
— Вполне допускаю, — соглашаюсь я. — Также возможно, что ему совсем не захочется до конца своих дней регулярно находить в почтовом ящике собачьи какашки.
Соболь косится на меня, но ничего не отвечает.
— Кроме того, мы можем возбудить дело о телефонном хулиганстве.
— Чего-чего?
Уж не ослышался ли я?
— Ты заявил, что видел человека, который пытается проникнуть в дом, тогда как на самом деле там никого не было. Строго говоря, ты ввел в заблуждение правоохранительные органы. Придется иметь дело с прокуратурой, — на полном серьезе продолжает Соболь.
— А, наши бравые парни в синем! Интересно, они догадываются, почему еда, которую им доставляют в контору, странновата на вкус?
Я потрясенно качаю головой, хотя Соболь, как всегда, в своем репертуаре. Просто не может допустить, чтобы полночи его работы пошло псу под хвост.
Я закидываю пустую сумку на плечо и следую за ним в приемное отделение.
— Одного не пойму: с чего это вы отпустили меня, если имеете право продержать всю ночь в каталажке?
Соболь останавливается и смотрит мне в глаза.
— Знаешь, что больше всего нравится мне в моей работе?
— Полицейский шлем?
— Соединять влюбленных голубков.
Моя влюбленная голубка томится в ожидании у конторки дежурного, и едва я выхожу из дверей, вскакивает со стула и начинает орать на меня, точно на съемках «Большого брата»:
— Урод пустоголовый! Сколько мне еще не спать по ночам, вытаскивая твою задницу из тюряги? — вопит она, схватив меня за руку и волоча за собой к автомобильной стоянке.
Соболь за моей спиной хихикает и желает счастливого пути. Я уже собираюсь запустить в окно полицейского участка мусорной урной, чтобы меня опять задержали, но тут Мэл тихонько шепчет:
— Подыграй мне. Не надо им знать, что это я во всем виновата. — Повысив голос, она выдает коду: — Мудак!
Зная, что моя подружка играет на публику, я не сержусь.
— Спокойной ночи, преподобная, — доносится вслед голос Атуэлла.
— Спокойной ночи, сержант, — отзывается Мэл и театрально осеняет себя крестом. — Благослови вас Господь.
Я предпочитаю не задавать вопросов.
— Спасибо, милый, ты такая умница, — говорит Мэл дома.
— Нет проблем. — Я делаю благодушный взмах рукой. — Ты же знаешь: все, что угодно для любимой женщины.
— Неужели? Если хочешь совсем вскружить мне голову, имей в виду, что кухня до сих пор не оштукатурена. — Она кивает на мешки с сухой смесью, которые загромождают прихожую.
— Я сказал, что люблю тебя, а не работаю на тебя, — уточняю я.
— Ладно, идем спать. Теперь-то нам ничего не мешает, — зовет Мэл, а я вдруг застываю на месте.
— Черт!
— Что случилось?
— Лестница. Так и стоит у стенки того дома. Надо сходить и забрать ее.
— Хорошо, только постарайся не греметь, — зевает Мэл. — Я так устала, что вряд ли дождусь, пока ты вернешься. Буду спать.
Что ж, отлично. Если у Мэл больше нет препятствий для отхода ко сну, то мне определенно не дает уснуть еще кое-что. А именно роскошный особняк через дорогу, в котором отключена охранная сигнализация.
Глава 3 Подкрепление
Через двадцать минут Олли подгоняет фургон и спрыгивает из кабины на землю. Мягко говоря, энтузиазма на лице товарища я не вижу.
— Ночь-полночь, без четверти три! Что за срочное дело, которое не может подождать до без четверти трех часов дня, когда я обычно просыпаюсь? — ворчит он.
— Извини, старик, возможность вроде этой подворачивается раз в сто лет. Уж поверь, когда добро само плывет в руки, я не стану стоять перед распахнутой дверью, тем более что за эгоистичным козлом, который там живет, остался небольшой должок.
— Чего?
— Большой трам-тарарам в доме через дорогу, хозяев нет. Благодаря мне и диджею Кувалде, сигнализацию замкнуло накоротко, — объясняю я.
— В доме? Я думал, ты присмотрел контору или склад. Ты же говорил, мы больше не работаем в домах, так?
— Послушай, Ол, нас ждет не убогая старушечья квартирка, а здоровенный особняк на пять спален. Кроме того, хозяин должен поплатиться за мою бессонную ночь и штраф, который с меня сдерут. По меньшей мере ему следует отдать мне свой DVD-проигрыватель.