— Батюшки! Он об этом знает?
— Пока — нет.
Граф немного подумал.
— А ты права. Она мне чуть голову не откусила, когда я его назвал пузатым оболтусом. Помню, я удивился. Что ж, спасибо, что тебе он не нравится.
— Ни в малейшей мере. Какая спесь! Говорит со мной, как с соплюшкой.
— Со мной он говорит, как с кретином. Расскажи-ка лучше про Кардинела. Когда вы познакомились?
— Помнишь, восемь лет назад Тони пригласил приятеля?
— Как я могу помнить этих жаб?
— Майк не жаба. Он очень красивый. Как-то мы сидели в кафе со Стэнвудом, а он зашел. Они подружились в Америке.
— Что, он тоже американец?
— Да, из Калифорнии. А учился здесь. Так вот, он подошел и спросил, не забыла ли я его.
— Ты не забыла?
— Конечно. Он к нам подсел, потом Стэнвуд ушел писать своей девице, и Майк прямо над кофе сделал мне предложение.
— Однако!
— Я тоже удивилась. Но он сказал, что любит меня с тех пор. Тогда не смел признаться.
— Что-то я в нем робости не заметил.
— Он ее преодолел.
— А кто он, собственно?
— Греческий бог, Шорти.
— Нет, что он делает?
— Работает в голливудской фирме, вроде актерского бюро. Уломают звезду, им — десять процентов гонорара.
Лорд Шортлендс оживился. Он читал о том, сколько получают звезды.
— Господи! Да он богач.
— Ну, он — младший партнер, но в общем — не жалуется.
— Я бы в него вцепился!
— А я не вцепилась.
— Он тебе не нравится?
— Нравится. Но замуж я за него не выйду.
— Почему?
— Есть причина.
— Какая?
— Ах, просто причина! Бог с ней. Поговорим лучше о тебе и о двух сотнях.
— Прямо не знаю, где мне их раздобыть.
— Может, попросить у Дезборо?
— Да я пытался. Он от меня убегает, как кролик.
— Сейчас он сюда придет поглядеть на эту марку. И не убежит, у него приступ.
— Да, верно.
— Хватай его и держи. Не подлизывайся, действуй шоком. А, Дезборо! Привет.
Зять лорда Шортлендса, щуплый человечек в пенсне, на пятом десятке, был вылитым вице-президентом любой компании. Шел он медленно, опираясь на трость, но взгляд его был зорок и бодр. Когда речь заходила о марках, он походил на вице-президента, подметившего непорядок в отчете.
— Скажи, Терри, — начал он, — где этот… А!
Завидев альбом, он отрешился от всего сущего. Граф и Терри переглянулись. «Ну!» — говорила она. «Сейчас, минуточку…» — отвечал он. Передав такой сигнал, лорд подошел к зятю и нежно тронул его плечо.
— Интересные марочки? — как можно сердечней спросил он. — Дезборо, старина, вы не дадите мне две сотни?
— Две сотни?
— Я был бы очень признателен.
— Почему не спросить Аделу?
— Я спрашивал. Она не дает. Дезборо ощутил, что он загнан в угол.
— Я бы отдал вам последнюю рубашку…
Лорд Шортлендс заверил, что рубашка ему не нужна, в отличие от двухсот фунтов.
— Понимаете, — объяснил зять, — у нас с Аделой общий счет.
То был конец, можно сказать — судьба. Граф побрел к окну, а там бросил на ров взгляд, по сравнению с которым прежние казались просто кроткими.
— Эти общие счета… — пылко начал он, но продолжать ему не дали. Дверь снова открылась, и вошла старшая дочь.
Леди Адела Топпинг, лет на пятнадцать моложе своего мужа, была высока и красива. Екатерину II, русскую императрицу, она напоминала не только внешностью, но и той непреклонностью, благодаря которой властные женщины не терпят всякой ерунды. Судя по ее виду, с ерундой она только что столкнулась; и результат был настолько ясен, что муж свернулся бы в клубок и закатился под диван, если бы не рассматривал марки.
— Отец, — спросила она, — ты знаешь этого субъекта? И прибавила, сверившись с бумажкой:
— Подписывается «Эллери Кобболд».
Если пикадор потревожит быка, тот оставит матадора. Распаленный мыслями об этом счете, граф дерзко произнес:
— Эллери Кобболд? Из Нью-Йорка? Конечно, знаю. Он мне жить не дает.
— Откуда ты его взял?
— Мы — родственники. Во всяком случае, он так считает.
— Это не дает ему права посылать сюда сыночка.
— А он послал?
— Да. На неопределенное время. В жизни не слышала о такой наглости!
— Чистое хамство, — согласился граф, но не удивился. После того, что случилось рано утром, его не могли удивить американские поступки Кобболда.
Обрадовалась только Терри.
— Стэнвуд приедет? — сказала она. — Как я рада!
— Ты его знаешь?
— Мы с ним — как яичница с беконом.
— Что-что?
— Очень дружим. Он меня спас в Лондоне.
Что-то зашевелилось у стола. Дезборо Топпинг вышел из транса.
— Эллери Коббодд? — проговорил он. — Я с ним учился. Толстый такой…
— Вот как?
— А сейчас — ужасно богатый. Леди Адела вздрогнула.
— Во-от как?!
— Я думаю, миллионер, — сообщил ее муж, снова ныряя в альбом с марками.
Строгое чело просветлело, грозный взор умягчился. Железная леди мелодично воскликнула:
— Вот как?
И продолжала со всей сердечностью:
— Так он наш родственник? Терри дружит с его сыном? Конечно, мы его пригласим. Дезборо, ответь ему немедленно. Вот адрес. Подпишись «Шортлендс»! Он обращается к тебе, папа.
— А не к тебе? — осведомился граф, возвращаясь к мыслям об этом счете. — Почему же ты прочла телеграмму?
— Сообщи, что отец встретится с его сыном…
Граф вздохнул. Его отпускают в Лондон, а денег нет. По-видимому, именно это Космо Блейр имел в виду, когда говорил за обедом о трагической иронии.
— …и привезет в замок. Все ясно? Да, прибавь, что мы очень рады. Нью-Йорк, заметь — одно слово.
— Сейчас, дорогая. Прихвачу альбом, он очень интересный. Я нашел марку, которая стоит фунтов десять.
— Значит, Клара не потащит его на базар, пока ты всего не просмотришь, — решительно сказала леди, знавшая, как и средняя сестра, до какой черты простирается помощь неимущим селянам.
— Минутку, минутку, — заторопился граф, взволнованный ценой марки. — При чем тут Клара? Какая чушь!
— Что ты имеешь в виду?
— Полная чушь! Вздор, я сказал бы!
— А при чем тут ты?
— Это мой альбом.
— Не говори глупостей.
— Мой. Я собирал марки.
— Бог знает когда.
— Он и в шкафу лежит давно. Смотри, сколько пыли. Проще простого — спрятал марки и забыл.
— Мне не до марок. Дезборо, чего ты ждешь?
— Сейчас, дорогая, сейчас.
Когда дверь за ним закрылась, леди Адела сказала отцу:
— Вот что, папа, езжай. Тогда ты сможешь угостить мистера Кобболда.
— Что!
— Угостить. В ресторане.
Граф закрыл на минутку глаза, словно погрузившись в молитву.
— Превосходная мысль, — одобрил он. — Я думаю, в «Ритце».
— Не угадал, — заметила Терри. — Он вечно торчит в «Баррибо».
— Значит, там, — согласился лорд Шортлендс.
— Можешь прихватить Терри. Младшая дочь часто заморгала.
— Ты слышал, Шорти?
— Вроде бы да.
— Ты не ошиблась, Адела?
— Прихорошись как следует.
— Чудеса! — воскликнула Терри и пошла прихорашиваться.
Граф был счастлив, но удивлен. Что бы это значило? Прижимистая дочь расщедрилась. Поневоле вспомнишь, что случилось со Скруджем рождественской ночью.[7]
— Как удачно! — продолжала оттаявшая леди. — Терри очень привлекательна, и они давно дружат. Она говорит, он ее спас. Интересно, от чего? Могла бы раньше сказать. Словом, если они оба будут здесь, в замке…
— Господи! — вскричал граф, немного шокированный. — Какие вы все, однако, свахи.
— Терри давно пора замуж. Она хоть немного уймется.
— Зачем?
— Что ты говоришь! После этого побега….
— Хорошо-хорошо. Лучше потолкуем о расходах. Как я его буду кормить?
— Хватит с тебя двух фунтов.
Редко удается видеть, как графы не верят своим ушам. Леди Аделе посчастливилось. Глаза лорда Шортлендса чуть не вывалились из орбит.
— Два фунта? — переспросил он — Господи Боже! А коктейль? А сигары? А ликеры, вина…
— Напиваться незачем. Вино тебе бросается в голову.
— Мне? Ну, знаешь ли! Хорошо, предположим, — а ему? Ты хочешь, чтобы он считал нас скупыми? Не понимаю! — Он снова задрожал от жалости к себе. — Гонишь меня в Лондон, отрываешь от дел ради какого-то юнца, чей отец — редкий зануда, и даешь истинные гроши.
— Ну, ладно-ладно.
— Значит, приносят нам кофе, а я и говорю: «Нет, мой друг, ликеры нам не по карману. Сосите зубочистку». Я сгорю от стыда.
— Ладно, бери пять фунтов.
— А не десять?
— Нет. Пять.
— Ну, что ж… Приносят нам бутылку, а я и скажи: «Пейте помедленнее, Кобболд, больше не дадут». Может, отвалишь семь фунтов десять шиллингов? Для ровного счета, а? Нет-нет, я просто спросил, — добавил граф, обращаясь к захлопнувшейся двери.
Какое-то время он смотрел на ров, правда — помягче. В сущности, думал он, и на этом спасибо. Валтасарова пира[8] не закатишь, а все-таки — кое-что. Многие графы при виде пяти фунтов верещали бы от радости. Но если бы какой-нибудь ангел принес еще пятерку, можно было бы лучше выразить себя.
Дверь отворилась так тихо, что лорд заметил зятя, когда тот подошел к нему вплотную. Дезборо напоминал нервного члена банды, впервые посетившего собрание.
— Ш-ш-ш! — прошептал он, оглядываясь. Дверь была закрыта надежно. Однако он продолжал хриплым шепотом заговорщика:
— Две сотни я вам дать не могу, но…
Что-то с хрустом скользнуло в руку графа. Удивленно встряхнувшись, он увидел, что зять пятится к выходу, умоляюще глядя сквозь пенсне, и без труда опознал семейный лозунг: «Ни слова Аделе!»
Благодетель ушел, Терри вернулась и отдала должное рассказу о манне небесной.
— Десять фунтов, ты подумай! Пришел и дал десять фунтов! Герой, ничего не скажешь. Люди получали орден за такие подвиги. Значит, всего у меня пятнадцать, не считая двух фунтов с лишним.
— Вот это — день рождения!
— То ли еще будет! Закачу такой пир, что его воспоют в песнях и сагах.
— Очень рада за Стэнвуда.
— А? — граф фыркнул. — Какой Стэнвуд? Для нас с тобой, душенька. При чем тут Стэнвуд? Его отец подбивает дружков будить меня чуть не ночью. «С днем рожде-е-енья», видите ли!
Тем временем леди Адела вызвала звонком дворецкого.
— Спинк, — сказала она, когда он вальяжно вошел в гостиную.
— Да, миледи?
— К нам приезжает мистер Кобболд. Приготовьте голубую комнату.
— Приготовлю, миледи, — холодный взор смягчился. — Разрешите спросить, это не мистер Эллери Кобболд из Америки?
— Его сын. Вы их знаете?
— Проживая в Штатах, миледи, я у них служил.
— И видели мистера Стэнвуда?
— Конечно, миледи. Очень приятный джентльмен. Леди Адела обрадовалась. Приглашая этого гостя, она полагала, что он ест ветчину с ножа, и свидетельство надежных людей ее утешило.
Глава V
Мы рады сообщить, что турецкая баня принесла немалую пользу, окупив свою цену. Стэнвуда мяли, томили, выпаривали, его терли и скребли, его окатывали ледяной водой, чтобы выпустить в мир крепким и свежим, как огурчик. В начале второго он почти вбежал в отель и выбрал меньший из двух баров, не потому, что больший был хуже (это не так), а потому, что именно в меньшем он назначил встречу с Майком.
Тот еще не пришел. Кроме ангела за стойкой, в баре находился только коренастый человек лет пятидесяти, похожий на дворецкого. Опытным взором Стэнвуд определил, что он пьет особый коктейль, изготовляемый упомянутым ангелом, которого звали Алоизий Сент-Ксавьер Макгаффи. Если опытный взор не ошибся, что бывало, симпатичный посетитель пил не первый бокал.
Взор был прав. Завтрак из завтраков, истинный пир, достойный песен, требует подготовки. С той минуты, как леди Адела взмахнула волшебной палочкой, отец ее думал о том, как он все устроит. Прибыв в Лондон, он сразу выделил Терри три фунта на новую шляпу, договорившись, что она придет к половине второго в вестибюль отеля. Потом он заглянул в клуб, где выпил шампанского и виски с содовой, приуготовляя себя к напитку Алоизия Макгаффи.
Стэнвуд сел к соседнему столику, заказал упомянутый напиток, и в баре воцарилось молчание. Иногда граф поглядывал на Стэнвуда, иногда Стэнвуд на графа. Ни один из них не говорил даже о погоде, которая была прекрасна, но оба ощущали тяготение друг к другу.
Быть может, людей объединяет аура или эманация, сообщающая им, что их поймут. Во всяком случае, граф при взгляде на Стэнвуда чувствовал, что с этим гиппопотамом хорошо бы подружиться. Когда же смотрел Стэнвуд, он думал примерно так: «Да, он похож на дворецкого, спущенного с поводка, но что-то подсказывает мне, что мы — родственные души».
Однако оба они молчали, пока первая оса в Лондоне не нарушила мирную картину. Так и хочется назвать ее Осой Судьбы, иначе зачем влетела она в бар знаменитого отеля? Даже для сельской местности двенадцатое мая — слишком ранняя дата, осиный сезон начинается к июлю, и почему эта проникла в каменно-стальные джунгли, неподвластно разуму.
Как бы то ни было, она проникла и кружила над графом, немало его беспокоя. Потом она перелетела на широкую спину Стэнвуда, а услужливый граф прихлопнул ее одним ударом, словно шекспировский герой.
Если пьешь коктейль, такой удар небезопасен. Стэнвуд посинел, а обретя дыхание, резонно вскричал: «Ну, что это!»
Граф поспешил объясниться.
— Оса, — сказал он.
— Оса?
— Оса.
Граф указал на останки и прибавил для верности:
— Оса.
Стэнвуд на нее посмотрел и убедился в добрых намерениях незнакомца.
— Оса, — сказал он.
— Оса, — согласился лорд. — Села к вам на спину. Я ее прихлопнул.
— Спасибо большое!
— Не за что.
— Ну что вы! Тут нужна смелость.
— Скорее, присутствие духа. Заказать вам коктейль?
— А может, вам?
— Нет-нет, вам.
— Что ж, согласен, — уступил Стэнвуд. — А следующий — я вам.
Лед был сломан. Не только любовь, но и коктейль объединяет сердца, располагая к доверию. Все больше приближаясь духом к услужливому незнакомцу, Стэнвуд хотел поделиться с ним своими бедами.
Собственно говоря, делиться можно с Макгаффи, который для того и поставлен, но тогда надо встать, дойти до стойки, поставить ноги на планку, податься вперед и тронуть ангела за плечо. Проще излить душу симпатичному соседу.
Тем самым он приступил к делу и поведал о своей любви к Эйлин Стокер, о противодействии отца, о приезде все той же Эйлин, о своих надеждах, наконец — об их крахе, связанном с телеграммой, приказывающей покинуть Лондон и ехать в какой-то мерзкий замок.
Граф слушал его с вниманием человека, приступившего к трапезе, вставляя временами «Да?» или удивленное: «Ну, знаете!» При слове «замок» лицо его помрачнело. Молодой человек нравился ему все больше. Легко ли глядеть, как тот движется к пропасти?
— Держитесь подальше от замков, чтоб им пусто было! — посоветовал он.
— Я не могу.
— Замки… — горько произнес лорд Шортлендс. — Я бы вам о них порассказал! К примеру, там есть рвы.
— Да, но…
— Мерзкие, вонючие рвы. Воняют со Средних веков. Поверьте мне, мой мальчик, держитесь подальше от замков.
Стэнвуд подумывал о том, не стоило ли, в старом добром духе, излить свою душу ангелу. Собеседник, при явном сочувствии, был вроде бы туповат.
— Как вы не понимаете? Я должен туда поехать.
— Почему?
— Отец велит.
Лорд Шортлендс это учел. До сих пор данный аспект проблемы не был ему ясен. Он поразмыслил и вскоре сказал:
— Дайте ему в глаз.
— Я не могу. Он в Америке.
— Ваш отец?
— Да.
— Я бы вам кое-что рассказал и об отцах в Америке. Сегодня утром, когда часы над конюшней пробили семь…
— Если я не послушаюсь, он не будет давать мне денег. Ну, вот в Писании, — Стэнвуд поискал пример и вспомнил замечание Ворра, — один субъект говорит «Иди», и кто-то там идет…
Теперь лорд Шортлендс понял положение дел.
— А, ясно! — сказал он. — Отец вас содержит.
— Вот именно.
— Как меня моя дочь Адела. Неприятно зависеть от людей.
— Это уж точно.
— Особенно от женщин. Скажу вам по секрету, Адела меня притесняет. Никому бы не сказал, но у вас приятное лицо. Да, так вот, притесняет. Обычно подкаблучниками называют мужей, а я — подкаблучник-отец. Из-за нее я и живу в замке.
— У вас есть замок?
— Еще бы! Из самых мерзких. Она заставляет меня там жить. Я — птичка в клетке.
— А я — последняя собака. Нет, вы подумайте, уехать из Лондона, когда я прилип к Эйлин, как пластырь! Положеньице, а?
Добрый лорд согласился с тем, что положение нового друга чрезвычайно прискорбно.
— Хотя, — прибавил он, — мне еще хуже. Я — жаба под колесом.
— Вы говорили — птичка.
— И птичка, и жаба.
— Вам надо ехать в замок?
— Я там живу. Вы что, не поняли?
— Да, неприятно…
— Как вы сказали, «это уж точно». Но не в том моя главная беда.
— А в чем?
Лорд Шортлендс немного поколебался. До сей поры британская сдержанность побеждала пинту шампанского, двойное виски и три бокала особого напитка, но сейчас она сдалась. Не устояв в духовной борьбе, сдался и он.
— Понимаете, у нас есть кухарка.
— Ах, ку-харка, как мне жарко!
— Простите?
— Вспомнил песенку.
— А… Так вот, у нас есть кухарка.
— Еще одна?
— Нет, все та же. И я… э… мэ-э… хочу на ней жениться.
— Это хорошо.
— Вы так считаете?
— Конечно.