— Неужели он?..
— Вот именно.
— Ох, Шорти, Шорти, Шорти!
— Несомненно, Стэнвуд рассказал вашему отцу о своей любви, а ваш отец, чтобы не отстать, рассказал о своей. Заметьте, они друг другу не представились. Так обычно и бывает, когда знакомятся в баре. Пока я не назвал Стэнвуда, он был для лорда Ш. приятным незнакомцем, похожим на гиппопотама.
— А ведь похож!
— Больше, чем некоторые гиппопотамы.
— Но не в том дело.
— Не в том.
— Главное, может ли он хранить тайну. Если он приедет к нам…
— …он встретит вашу Аделу. А если он проговорится, мы все пойдем прахом. Да, эта самая мысль терзала нашего лорда. Он ждал утешения, но не дождался. Мне пришлось открыть ему, что Стэнвуд — сплетник самого высокого ранга. Мы в Америке не даем рекламы в газетах, просто сообщаем что-нибудь Стэнвуду. Оно и дешевле.
— Какой ужас!
— Так сказал и граф.
— О, Господи!
— И это он, кажется, говорил. Какая драма, а? Но не пугайтесь, я все уладил.
— Уладили?
— Естественно. Где я, там счастливая развязка.
— Для вас пределов нет?
— Пока их не обнаружили. Так вот, я предложил, чтобы Стэнвуд остался здесь, а я поехал в замок.
— Выдавая себя за него?
— Вот именно.
Майк улыбнулся, ожидая похвал, но Терри задумалась.
— По-нятно…
— Какой ум, а?
— Могучий.
— Другого выхода нет. Конечно, я принимаю как данность, что вы меня не подведете.
— Ну, что вы! Зачем мне губить Шорти?
— То-то и оно. В общем, такой вот план, по-моему — идеальный. Вашей сестре нужен Стэнвуд, и она получит его в улучшенном издании. Ваш отец хочет, чтобы Стэнвуда не было, и его не будет. Я хочу попасть в замок, чтобы обхаживать вас, и я туда попаду. Живя в этом мире, пытаешься хоть как-то распространять сладость и свет — и что же, просим! Все счастливы.
— Кроме меня.
— Ну-ну, что за тон?
— Повторяю, кроме меня.
— Вы не хотите, чтобы я поехал в замок?
— Да, не хочу.
— Ничего, погодите, пока я разверну лепестки. Или, если угодно, открою свои глубины.
— У вас их нет.
— Что вы, есть.
— А я все равно не хочу, чтобы вы ехали в замок.
— Да это же истинная благодать! Как хорошо я помню старый Бивор, рай для влюбленных! Гуляя в рощах, сидя на скамейках, топча зеленые газоны, ловя угрей во рву, мы быстро преодолеем ваши предрассудки. «Ах ты, Господи! — подумаете вы. — Как же я не углядела, что именно он сужден мне судьбой?» Может быть, уроните слезинку — как-никак, мы давно могли пребывать в счастливом браке.
— А вы не задерживаете Стэнвуда?
— Он ушел. Видимо, есть не хочет. А я, так и быть, перекушу с вами и вашим отцом.
— Вас никто не приглашал.
— Мне приглашения не нужны, я из Голливуда. А вот и граф!
Действительно, лорд Шортлендс шел к ним. Вид у него был такой, что Терри вскрикнула. Больше всего он был похож на Стэнвуда в те минуты, когда тот выпил целебное снадобье. Глаза у него тоже вращались в орбитах, и он напоминал человека, сраженного молнией.
— Терри! — крикнул он. — Ты помнишь этот альбом? Он проглотил что-то раза два и продолжал:
— Сейчас я говорил с Дезборо. Он нашел там марку, которая стоит больше тысячи фунтов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава VIII
Когда бой Биг-Бена плыл от Вестминстера над Лондоном, возвещая половину третьего, Огастес Ворр неслышно вошел в гостиную квартиры № 7 в Блоксем-хаусе, на Парк-лейн. Он только что окончил второй завтрак, заметим — несколько поздний, и намеревался увенчать его хорошей сигарой. Как ни прискорбно, подойдя к коробке, он заметил, что на тахте лежит хозяин.
— А, вы тут, дорогуша, — сказал он, поспешно пряча добычу в недра своих одежд. — Не заметил, как вы пришли.
Стэнвуд не отвечал. Он отвернулся к стене, и верный слуга сделал из этого выводы.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Опять! Однако вы даете. Суток не прошло, как я вас откачал, еле справился. И что же? Надрались, как зюзя. Скажите спасибо, что вы не… э-э… грабитель, им пить никак нельзя. Помню, был такой Гарри Коркер, мы его звали Насос. Зашел он в один дом, занялся сейфом, нашел со второго раза какие-то кнопочки и глянь — музыка играет, для танцев, из приемника. Если бы он не догадался прыгнуть прямо в окно, была бы ему крышка. После этого случая он немного одумался. Что ж, пойду за другой бутылкой этого зелья. Попрошу молодого человека, чтобы покрепче сделали.
Стэнвуд присел на тахте. Лицо его было мрачно, голос — ясен.
— Я не пьян.
— Вон как? — удивился Огастес. — А с виду — хуже некуда. На воздух вам надо, дорогуша. Я уже вещи сложил.
— А теперь разложите.
— То есть как это? Мы же едем в замок.
— Нет, — ответил Стэнвуд и объяснил, в чем дело.
Мы гордимся Огастесом Ворром. От лысеющей головы до массивных стоп он был снобом и мечтал о том, как будет писать письма на бумаге с короной, а позже между делом упоминать о всяких там графах. Сейчас он чувствовал себя как пери, изгнанная из рая.
Однако его золотое сердце вынесло удар. Пробормотав: «Ну и ну..» — он взял себя в руки. Никакое занятие не укрепляет дух так, как кража со взломом. Посудите сами, трудишься полночи над сейфом, чтобы обнаружить только затхлый запах да дохлого паука, — и принимаешь это, зная, что земная жизнь полна разочарований.
Но при всей своей мудрости Огастес проекта не одобрил.
— Помяните мое слово, — сказал он, — толку не будет.
— Почему?
— А потому, дорогуша, что вранье к добру не приведет. Запутаетесь, как миленькие. Помню я такой стишок: «Ты попадешь в густой туман, когда решишься на обман».[10] На память читал, дядя Фред даже давал мне леденцов, чтобы я, это, остановился. Ему, понимаете, мешало обед переваривать. Сядет к столу, а кулечек наготове. Ладно, если вы не надрались, что ж у вас вид, простите, поганый?
— Какой-какой?
— Ну, эдакий. Наподобие тухлой рыбы, — отвечал честный слуга.
При обычных обстоятельствах Стэнвуд остерегся бы доверять заветнейшие тайны тому, кого считал несколько фамильярным. «Ему только дай палец, — подумал бы он, — совсем распустится». Но глубокая скорбь настигла его, морозы и смерчи крушили сад его мечтаний, а в такие минуты изольешь душу любому.
— Если хотите знать, — сказал он, — у меня разбито сердце.
Огастес удивился и выказал интерес.
— Вон как! — заметил он. — А я-то думал, когда ваша девица приехала, вы будете петь, будто птичка. Что, отставку дала? Они всегда так, эти, прямо скажу, любимицы публики. Избаловали, одно слово. Им бы заехать в глаз, сразу бы стали как шелковые. Другого нашла, что ли? Так я и знал.
Стэнвуд тихо взвыл. Тон, да и смысл этой речи ему не нравился, но потребность в наперснике снова оказалась сильнее.
— Не в том дело, — сказал он. — Сейчас я у нее был…
— И зря, дорогуша, зря. Девицы всегда злятся с перепоя.
— Она не злилась.
— Вот она, корысть! Держитесь подальше, дорогуша.
— Какая корысть, чтоб вас черти драли!
— Однако, выраженьица…
— Она говорит, что брак не продержится, если жена богаче мужа.
Огастес присел на тахту, сдвинув ноги хозяина, и сложил кончики пальцев.
— Это верно, — согласился он. — Тут ничего не попишешь. Ну и ну, актерка-то — не дура. Последнее дело за всяким грошом идти к жене. Помню, мой дядя Реджинадд…
— К собачьей матери!
— Да, выраженьица… — обиженный Огастес встал. — Собирался про него рассказать, а теперь не буду. А девица — она права. Я думал, вы и сами знаете. Нехорошо от жены зависеть. Надо себя уважать.
— Уважать, трам-та-ра-рам!
— Выраженьица. Вы что, вечного огня не боитесь? Ну, ладно. Что делать-то будем?
— Не знаю.
— И я не знаю. Раз уж такое дело, я лично бы выпил. Пойду, намешаю бренди с содовой.
— Побольше бренди, если можно!
— Не беспокойтесь, дорогуша. Мне не жалко.
Огастес вернулся не сразу, его задержал звонок в передней. Когда же он пришел, он увидел, что хозяин сидит и курит.
— Я вот что сделаю, — сказал Стэнвуд, благодарно принимая бренди. — Поговорю с ней начистоту.
Огастес покачал головой.
— Нет, дорогуша, — сказал он, — ничего у вас не выйдет. Тут надо молить, просить, распинаться.
— А что? Я так и сделаю.
— Это навряд ли. Сами посудите, она — тут, а вы — в замке. Мистер Кардинел был в таком же, как говорится, положении, только его девица сидела в замке, а он — тут.
Несмотря на животворящий напиток, Стэнвуду не хотелось слушать всякую чушь. Преданный служитель явно рехнулся.
— Что вы порете? — спросил хозяин, сурово глядя на него. — Сказано вам, я не еду ни в какой замок.
— Что вы порете? — спросил хозяин, сурово глядя на него. — Сказано вам, я не еду ни в какой замок.
— Едете, дорогуша, раз уж телеграмма пришла.
— Какая еще телеграмма? Огастес хлопнул себя по лбу.
— Ах ты, забыл сказать! Совсем голова дырявая. Да от родителя. Прочитал я ее в передней и на столик положил. Новые, как говорится, распоряжения.
— Ой, Господи! Что случилось?
— Да эти, как их, фотографии.
— Какие фотографии?
— Тихо, дорогуша, не сбивайте. Сейчас скажу. Она длинная, все не упомнишь, но самая суть — такая: родитель, значится, просит, чтобы вы послали ему побольше снимков. Тут — зала какая-нибудь, а тут — вы, собственной персоной.
— Что?
Огастес снисходительно улыбнулся.
— И то, смех один. Кому нужна, прошу прощения, такая физиономия? Я так понимаю, будет друзьям показывать. Усекли? Придет, это, в клуб или куда еще, а приятель и спросит: «Как там твой сынок? Я что-то я его не вижу». — «Хо! — говорит родитель. — Ты что, не слыхал? Он сейчас у английского графа». — «Ого! — говорит приятель. — Так-таки у графа?» — «У самого главного, в самом лучшем замке. Вот, взгляни-ка. Это у них янтарная зала, это — портретная галерея. Ничего местечко, а уж он там — как свой». Такие дела, дорогуша. Оно, конечно, грех, называется гордыня, но ничего не попишешь.
Стэнвуд стал мутно-зеленым.
— Тьфу ты!
— Вот уж не скажу, можно так выражаться или нет. Вроде бы — выраженьице, а кто его знает?
— Откуда я возьму фотографии?
— То-то и оно. Как говорится, бремя греха. Я так полагаю, надо изловить мистера Кардинела и поехать с ним. Сами посудите…
Стэнвуд, вероятно, посудил и через пять минут сидел в такси, направлявшемся к отелю. Выскочив, он схватил за локоть знакомого швейцара и проговорил, отдуваясь:
— Кардинела не видели?
— Как не видеть, сэр, — отвечал тот. — Только что ушел. Сел в машину с пожилым джентльменом и молодой дамой.
Оставалось одно — подбежать к бару и заказать Макгаффи здешний напиток. С бокалом в руке Стэнвуд глядел туманным взглядом в не менее туманное будущее, напоминая выброшенный морем мусор, на который презрительно косятся чайки.
Глава IX
Машина миновала ворота Биворского замка, переехала по мосту ров и остановилась у главного подъезда. Майк с чувством вздохнул.
— Переношусь в прошлое, — сказал он. — Здесь я вас впервые увидел.
— Здесь? — переспросила Терри. — Не помню.
— А я вот помню. Вы смотрели из того окна.
— Там классная комната.
— Это я понял, увидев, что вы перемазаны джемом. Пили чай между уроками?
— Ничего я не перемазывалась.
— Перемазывались. Малиновым джемом. Он был прекрасен. Подчеркивал, можно сказать, нежную белизну лица.
Лорд Шортлендс тем временем выходил из ступора, сменившего в конце пути неземную откровенность. Майк узнал буквально все о романе с кухаркой и о поверженном сопернике. Мог он и ответить на любой вопрос, связанный с маркой.
Судя по неоднократным рассказам, марка эта появилась в 1851 году и называлась «Испанская голубая неиспользованная dos reales[11]». Дезборо, чьи заслуги поистине несравненны, обнаружил ее, когда гонг звал к ланчу, и так вознесся духом, что, не убоявшись жены, пошел не к столу, но к телефону, чтобы сообщить тестю поразительную новость. По его словам, тысяча фунтов — далеко не предел. Точно такую же марку продали недавно за полторы.
— Насколько я понял, — объяснил лорд Шортлендс, вылезая из машины, — там что-то не то с цветом.
Собственно, он говорил это в ресторане раз шесть, не меньше, да и раза четыре — в начале пути, но решил, что этого мало.
— Неверная окраска, как он выразился. Не знаю, почему она так важна.
— Когда я собирал марки, — сказал Кардинел, — такая штука ценилась ого-го-го!
— Собирали марки? — спросила Терри.
— Да, в юные годы. Разве вы не помните…
— Что именно?
— Ах ты, забыл!
— Как жаль.
— Видимо, что-то несущественное.
— Я ловлю каждое ваше слово.
— Знаю. Но — забыл. Может, вспомню, тогда скажу. Есть чего ждать.
Лично он, вступил в беседу лорд Шортлендс, ждет встречи с этим гадом дворецким. По-видимому, слухи о нежданном богатстве уже проникли за зеленую штору, и пятый граф очень хотел бы посмотреть на былого соперника. Да, очень хотел бы, просто ждет, не дождется. При всей своей мягкости пэр гадов не жаловал.
Однако, к его разочарованию, двери открыла горничная.
— Что такое? — вскричал граф. — Где же дворецкий?
— Мистер Спинк уехал на мотоциклете, милорд.
— На мотоциклете? А зачем?
По-видимому, дворецкий был одним из молчаливых, сильных мужчин, столь популярных в наше время. Он не сообщил горничной, зачем куда-то едет.
— Вот как? — сказал граф. — Ну, что же. Подождем, подождем. Леди Адела в гостиной?
— Да, милорд.
— Тогда идемте, Кобболд. Я вас ей представлю. Горничная исчезла, а ее хозяин был очень доволен собой.
— Заметили, как я вас назвал?
— Очень кстати.
— Да уж, начинать — так начинать.
— Главное — начать верно.
— Только вы сами не ошибитесь.
— Ну, что вы! Никогда.
— И ты, Терри.
— Не беспокойся.
— Один ложный шаг, и нам конец.
— Да-да. А вот ты ни о чем не забыл?
— Что ты имеешь в виду?
— Аделин характер. Она может вцепиться в эту марку.
— Вцепиться? То есть забрать себе?
— Вот именно. Можно говорить прямо при нашем синтетическом Кобболде…
— Можно, — заверил Майк. — Люблю откровенность.
— Тем более, ты и так ему все поведал, хоть биографию пиши. Представь, что Адела потребует платы.
У графа отвисла челюсть.
— Ну, знаешь ли!..
— Знаю. Потребует. Мы с тобой и с Кларой должны Дезборо больше тысячи. Кто-кто, а она таких вещей не забывает.
— Что же нам делать?
— Меня послушаете? — осведомился Майк.
— У вас есть план?
— И какой!
— Он всегда так, — заметила Терри. — Его называют Мозговым Трестом.
— И не зря, — сказал Майк. — Вот вам план, пожалуйста. Меня знакомят с леди Аделой. «Мистер Кобболд», — говорите вы.
— Точнее, «Разреши представить тебе мистера Кобболда».
— Да, так лучше. Что же за этим следует, спросите вы. Пока я пожимаю ей руку, лорд Шортлендс хватает альбом и где-нибудь прячет. Как говорится, работаем командой.
Глаза пятого графа наконец засияли. Майк явно получил один голос.
— Какой прекрасный план!
— Еще бы! Другой рукой можно ее удушить.
— Не стоит.
— Как вам угодно. А вот скажите, если я не вторгаюсь в потаенную сферу, леди Адела — железная женщина?
— Железнее некуда.
— Так я и думал. Но я смело предстану перед ней, хотя разоблачение грозит мне смертью. А, каково?
— Недурно.
— Должно быть, вы говорите про себя: «О, мой герой!»
— Говорю, как без этого.
— Опять угадал. Женщины любят отвагу. А там путь недолог: сперва — отвагу, потом — тебя. Скоро вы будете плакать горючими слезами, каясь в том, что мучили меня отказом. Даю вам самое большее неделю. Что это за дверь?
— В гостиную. Вижу, вы подзабыли географию замка.
— Меня в гостиную никто не пускал. Почему-то считалось, что мое место — сарайчик, где мы играли в карты с Тони и младшим лакеем. Что ж, лорд Шортлендс, ведите нас.
Когда Майк впервые увидел леди Аделу, даже его отвага заколебалась. Ему говорили, что хозяйка Биворского замка — женщина железная, но такого он все же не ждал. Она только что пришла из сада, держа ножницы, и он с дрожью подумал о том, какие раны они оставят.
Поразила его и сама леди, походившая больше обычного на Екатерину II. А Екатерина, при всех ее достоинствах, была, как известно, строга и величава.
Однако, взяв себя в руки, он прекрасно провел первую сцену. Помогло ему и то, что хозяйка приветливо улыбалась. Ее пленила красота, и настолько, что она приписала такие же чувства младшей сестре. На взгляд хозяйки замка, только совсем уж тупой человек устоит против таких чар, а Терри, при всей ее непредсказуемости, навряд ли останется равнодушной к греческому богу, который, кроме того, приходится сыном миллионеру.
— Рада вас видеть, мистер Кобболд, — сердечно сказала она.
— Как и я, леди Адела, как и я!
— Надеюсь, вам у нас понравится. После чая сестра вам все покажет.
— Леди Тереза уже предлагала мне…
— Розовый сад…
— Да, именно сад. По словам леди Терезы, он романтичен и полон тайн.
— Ваше окно туда выходит. Терри, покажи нашему гостю его комнату. Как раз успеешь до чая. Мы соберемся в голубой гостиной.
Когда дверь за Терри и Майком закрылась, граф, нетерпеливо шаркавший ногой, приступил к заветной теме: