Села напротив него за кухонным столом, уставилась на жующего друга. Задумалась.
Что поменялось?! Почему вдруг все поменялось?! Что за новая расстановка жизненных акцентов?! Раньше он блеял, заискивал, в постель попадал лишь из великой милости и то, если заслуживал. Раньше он не то что руку, голос на нее поднять боялся! Почему вдруг он сделался сильным, властным, внушающим страх?!
Почему?!
Прозрела она к его третьей чашке кофе. Прозрела и напугалась еще сильнее.
Серега был трезв как стекло! И трезв он был не только сегодня. А и вчера и позавчера, видимо. Она не учуяла перегара, с которым он сжился, кажется, навечно, вони немытого тела и грязных тряпок. От него пахло мятной жевательной резинкой. Кремом для бритья. И куртка его легкая, хоть и не новая, была чистой. И футболка под ней, и носки с трусами.
Глаза смотрели жестко, и в них угадывалось что-то… Что-то из давно забытой жизни. Твердость какая-то, прочность. Он что-то для себя решил, поняла она. Он изменился и больше не пьет. И что-то для себя решил.
Господи, только бы это его решение не шло вразрез с ее!
– Итак, я хочу знать, что произошло? – немного увереннее, чем прежде, спросила Лидочка. – Что пошло не так? Зачем ты так старика?..
– Это не я, – коротко, как пролаял, сказал Серега и опустил глаза в пустую кофейную чашку. – Когда я вошел в его квартиру, он уже еле дышал. В доме было все перевернуто вверх дном. Тот, кто приложился к его башке, что-то искал.
– Деньги, – кивнула Лидочка, она сразу поверила ему, ему врать было незачем.
– А-аа, понятно, – хмыкнул он и глянул на нее с озорством. – У старика были деньги? Откуда?
– Он прижимистым был, ой, тьфу-тьфу… – она суеверно поплевала через левое плечо. – Чего это я? Он ведь жив!
– Думаю, недолго. – Серега сложил руки на столе и рассматривал ее, будто видел впервые. – У него перелом свода черепа. С этим не живут.
– Боже!!! – ахнула Лидочка, судорожно сглатывая. – Я, клянусь, не хотела, Сереж!!!
– Догадываюсь. А кто? Кто хотел?
– Не знаю! – она замотала головой, и ее хвостик заметался.
– Может, Мишаня твой? Он ведь не чаял избавиться от отца.
– Но не таким же образом! – заступилась за нареченного Лидочка. – Не зверь же он!
– А кто, если не он? Кому была выгодна его смерть? Мотив-то… Мотив только у него и у тебя, дорогая. И если с тобой все ясно, то с ним мутно как-то, Лид.
– Да нет, – она прикусила нижнюю губку, задумалась, глядя на своего бывшего.
А что, если он прав и отца искалечил Мишаня?! Что, если это правда?! Это ведь…
Это ведь в корне все меняет! Она не выйдет замуж за отцеубийцу! Ни за что не выйдет! Одно дело всякие шалости и пакости, совершенно другое – такое вот жуткое рукоприкладство. Если он с родным человеком так, то что с ней сделает?
– Вот и я говорю, Лидок, – безошибочно угадал ее мысли ее бывший возлюбленный. – Смотри, выскочишь замуж за этого тюленя, горя схлопочешь!
– Да ладно тебе. Не драматизируй уж слишком.
Она поежилась, обняла себя руками, вдруг стало чесаться все тело, это от помывки порошком, видимо. Удумал тоже еще, сволочь.
– Я не драматизирую. – Серега вдруг шлепнул по столу ладонью. – Я вот что тебе хочу предложить, дорогая…
Глава 9
– Вовка, я схожу с ума?! – истошно прошептала Маша, склонившись над спящим мужем. – Вовка!!!
– Маш, ну чего ты? Чего? – он сонно забормотал, тревожно заворочался, но тут же перевернулся на другой бок и засопел, досматривая свой сон.
– Я схожу с ума, – ответила сама себе Маша и вышла из его спальни.
Она бродила по квартире уже почти час, не в силах уснуть. То ей ветер мешал, от него гудели провода во дворе, хлопала у кого-то форточка и до противного шелестела молодая листва.
– Маш-шш, сядешь-шшшь… – слышалось ей в этом тихом издевательском шелесте. – Там, Маш-шш, пропадеш-шшшь…
Конечно, она пропадет, если сядет в тюрьму. Она это точно знала. Там ужасно! Там свои страшные законы, по которым она не сможет жить. И она там просто пропадет, но…
Но самое дикое заключалось в том, что пропадать она, кажется, начала уже на воле. Еще не было никакого суда. Ей никто не предъявил обвинений. Туманно намекнули, что она одна из подозреваемых в убийстве своей подруги и подозреваемая в покушении на убийство своего отца. Она пообещала следователю никуда из города не уезжать. Шпагин Игорь Алексеевич кивал, смотрел на нее с сочувствием и с каждым ее визитом вздыхал все тяжелее и тяжелее.
– Маша, как вы не понимаете?.. – горестно воскликнул он сегодня при очередной их беседе. – Я мало что могу! Мало что могу, когда все против вас!!!
– Ну что? Что против? – талдычила она, прикрывая трясущиеся губы ладошкой. – То, что у меня нет алиби?! Так у любого нормального человека, не собирающегося совершить преступление, его нет! Многие спят в одиночестве. Гуляют так же. Отдыхают! Если бы я собиралась кого-то убить или покалечить, уж я бы об алиби позаботилась, поверьте мне! Мозгов у меня на это точно хватило бы!
Он снова кивал и смотрел с сочувствием. Потом разводил руками, подписывал ей пропуск и отпускал, с каждым разом все неохотнее, как ей казалось.
Нет, сегодня он ее немного приободрил.
– Вы, наверное, единственная, у кого нет мотива для убийства вашего отца, – проговорил он, провожая ее до двери кабинета.
– А я что говорю! – подхватила она. – Мне ничего не было от него нужно, ничего! У меня все есть! Работа, квартира, дом, деньги… Что я могла выиграть от его смерти, если квартиру он Мишке завещал?!
– А месть как, не прокатывает? – с надеждой воззрился на нее Шпагин.
– Чего же я так долго ждала тогда? Он давно решил все оставить Мишке и не скрывал этого. Зачем мне было его калечить?! К тому же… К тому же не факт, что это я там была в тот день.
– А кто тогда, Маша? – Шпагин укоризненно в который раз качнул головой и проговорил со вздохом: – То, что вы были у отца, – это бесспорно. Но почему-то этого не помните, отсюда считаете, что не были у него. Вы были, Маша, там, были, этот вопрос можно считать закрытым. Есть свидетельские показания и…
– Ну какие показания, Игорь Алексеевич?! Какая-то подслеповатая старушенция видела будто бы меня со спины… А что видела, собственно?!
– Волосы, плащ, сапоги.
– И что?! Это все может принадлежать сотне других женщин. Тысяче! Это просто… Это просто совпадение!
Он в такие совпадения не верил. Маша, к слову, тоже. И спустя неделю начала верить в то, что она в самом деле была у отца, просто не помнит этого. Может, и была, но не била! Точно не била его! И уж точно не обыскивала его квартиру!
Тогда что она там делала?? И почему ни черта не помнит??
Маша накинула халат на ночную рубашку, обулась в тапочки и вышла на балкон. Ветер поутих, перестав мотать чужую форточку и оставив в покое ветки деревьев. Стало так тихо, что слышно было гудение неоновых огней на торговом павильоне в десяти метрах от ее подъезда и суматошную собачью возню у помойных ящиков. Небо заволокло плотными облаками, обещающими к утру дождь. Скоро наступит еще один ненастный, безрадостный, полный тайн и загадок день.
А что она помнит о том дне, когда случилось несчастье с ее отцом? Что осталось в ее памяти?
Маша задумалась, провела рукой по глазам.
Так, она проснулась с дикой головной болью. Пособачилась с Вовкой из-за очереди в ванную. Позавтракала стаканом молока и постным хлебцем. Дождалась, пока супруг уйдет первым, жутко не хотелось ехать с ним в одном лифте. Вышла на улицу, села в машину и, как всегда, поехала на работу привычным маршрутом. Высидела совещание, рассеянно отвечая на обращенные к ней вопросы генерального.
– Да что с вами такое сегодня, Мария Сергеевна? – возмущенно воскликнул он под конец, не выдержав ее рассеянности.
– Извините, что-то голова побаливает, – пожаловалась она и приложила руку к ноющему виску.
– Так не приходили бы, отлежались дома, – надулся генеральный.
Он сам никогда не болел и не прощал нездоровья подчиненным. Его фирма должна была работать слаженно и продуктивно. Люди, которым он платил заработную плату, по его мнению, не имели права на хворь, капризы, лень и прочее. С одной стороны, верно, но исключения-то случаются. Вот и у нее случилось в тот день.
Она еле досидела до десяти часов. Еле дождалась, когда водитель увезет генерального в аэропорт. У того очередная командировка. Потом она ушла с работы, но домой не поехала. Она…
Точно, она поехала в кафе в двух кварталах от офиса. Там подавали отменный кофе, пекли невероятно вкусные пирожные. Может, и хвороба ее там рассосется от приличной дозы кофеина. Кофе она там попила, потом вызвала к себе телефонным звонком Женьку. Попросила прихватить таблетку от головной боли. Заказала ему тоже кофе и пирожных. Они просидели в кафе…
А сколько? Да недолго. Кажется, минут тридцать, сорок от силы. От таблетки головная боль утихла. С Женькой было хорошо, приятно. Он славный! Смотрел на нее жадно, алчно.
А сколько? Да недолго. Кажется, минут тридцать, сорок от силы. От таблетки головная боль утихла. С Женькой было хорошо, приятно. Он славный! Смотрел на нее жадно, алчно.
– Я хочу тебя, Маша. – Да, он так сказал ей в тот день. – Я хочу тебя, Маша…
И смотрел долго так, потемневшими от желания глазами. А рука его под столом, скрытая от посторонних глаз скатертью, гладила ее по ногам.
Она тогда впервые позволила ему себя трогать. И не пожалела! Ей было славно, и так сладко ныло все внутри. Потом…
Потом они пошли в ее машину, куда-то поехали. Он назвал адрес. Она так волновалась, так нервничала, что не сразу попала ключом в замок зажигания. Затем…
Затем все! Провал! Вот она сидит в машине на светофоре, видит моргающий желтый, зажигающийся зеленый и…
И через три часа все то же самое! Моргающий желтый, зажигающийся зеленый. Она за рулем. Женька рядом, крутит радио. Все то же самое, а трех часов нет!!! Куда они пропали?! Как такое могло быть?! Из кафе они вышли, еще не было и одиннадцати утра. Ей почему-то это запомнилось! Не дура же она совершенная! А потом на светофоре она обнаружила себя около двух часов дня.
Она заметалась, принялась хватать пудреницу, смотреть на себя в зеркало. Все нормально. Даже крошка от пирожного затерялась в складках ее плаща, хотя она тщательно отряхивала его, когда усаживалась в машину.
– Куда? – спросила она у Женьки, беззаботно щурившемуся на солнце.
– Как куда? – удивленно глянул он. – На работу, конечно, обеденный перерыв заканчивается.
– Да, он у нас с тобой и так затянулся! – хихикнула она, как идиотка.
Он и посмотрел на нее, как на идиотку. Наверное, не хотел спрашивать, а потом все же спросил:
– Что ты имеешь в виду?
– Как что? Мы же с тобой из кафе вышли…
– Пять минут назад! – Его глаза сделались квадратными от удивления.
– А вошли? – она все еще скалилась, хотя вдруг захотелось повыть подольше и попротяжнее.
– А вошли минут десять второго! Эй, малыш! – Он осторожно улыбнулся, тронул ее волосы, заглянул в глаза. – Ты в порядке?
– Да, да, все хорошо, Женя. Все отлично. Поехали, а то и в самом деле опоздаем с обеда.
Они разошлись по кабинетам. Вечером ей пришлось задержаться, работы скопилось невпроворот. Когда освободилась, Жени уже не было. Она долго держала палец над кнопкой вызова, но так и не решилась позвонить.
Что она ему скажет? Станет спрашивать, почему из ее сегодняшнего дня выпали три часа? Почему она ничего о них не помнит? Он сочтет ее сумасшедшей. И правильно, между прочим, сделает, потому что…
Потому что ее секретарша, у которой она осторожно попыталась выведать подробности собственного ухода с работы, подтвердила его слова.
– В половине первого вам звонили из Ростова, вы были на месте. Отвечали им, – кивнула она, деловито перебирая бумаги. – А от чая отказались.
– От чая?
– Да. Я, как обычно, в полдень вам его приношу, так ведь?
– Ну да.
– Так вот вы не стали его сегодня пить, сказали, что идете обедать в кофейню. А я что-то сделала не так, Мария Сергеевна? – переполошилась секретарша.
Ее симпатичное личико налилось нервным румянцем. Работой девушка очень дорожила.
– Все так, все так, – отозвалась она рассеянно и заперлась до вечера в кабинете.
А на следующий день в то же самое время, что и вчера, заехала в кофейню, заказала кофейник кофе и два пирожных. Дождалась, пока девушка принесет заказ, и спросила:
– Вы помните, я вчера здесь была утром в половине одиннадцатого?
Девушка была той же самой, что и вчера, Маша могла поклясться. Но та вдруг отрицательно замотала головой, виновато заглядывая ей в глаза.
Если скажет сейчас, что Маши тут не было в это время, то это точно заговор!
Слава богу, официантка сказала, что просто ее не помнит. У нее оказалась очень плохая память на лица.
– Знаете, меня за это чуть не уволили! – призналась она, наливая Маше кофе в чашку. – Путаю заказы!
– А как же вы научились с этим справляться? – поинтересовалась она.
– Стала записывать. Столики для себя пронумеровала. По часовой стрелке от входа по внешнему кругу. Потом так же по часовой стрелке по внутреннему. Извините… – Она пожала плечиками и ушла к следующему по часовой стрелке столику…
Это было две недели назад. И с той поры ни единого провала в памяти.
На балконе сделалось прохладно, и Маша вернулась в кровать, натянула до головы одеяло и уснула нервным без сновидений сном.
Утро было обычным: суетливым, торопливым, раздраженным. Они метались с Вовкой между ванной и кухней, на ходу роняя крошки от бутербродов. Спотыкались, извинялись, старательно пряча глаза друг от друга. Они вдруг стали прятать глаза, да.
А сейчас Маша снова сидела в этом же самом кафе. Она вдруг взяла за правило таскаться сюда каждый обед, игнорируя комплексную жратву в офисе, за которую же сама и голосовала. Может, удастся что-нибудь вспомнить? Может, если она станет сидеть каждый день на одном и том же месте, смотреть на входящих и выходящих людей, память к ней вернется, и она вспомнит, наконец, все, что делала тогда в течение трех часов?
Маша отпила кофе, отломила ложечкой кусочек от пирожного.
Итак, что получается? Получается полный кавардак в ее жизни!
Сначала ее кто-то терроризирует звонками на домашний телефон. Звонит и молчит. Звонит и молчит. Ни угроз, ни шантажа, ни просто мерзких слов. Только глупое тупое молчание.
Потом погибает ее подруга, а у нее нет никакого алиби. Но отсутствие алиби – это еще не доказательство. К тому же у Шпагина не оказалось ни единого мотива, который он мог бы с радостью ей прилепить. Мямлил что-то про возможную ревность к собственному мужу, но Вовка, дай бог ему здоровья хоть за это, все гневно отверг.
– С ума сошли?? – прошипел он на Шпагина, когда тот приперся к ним как-то поздним вечером якобы для беседы. – Я и Зойка?? Вы ее видели??
Брезгливый ужас на лице ее супруга был более чем красноречив. Шпагин все угадал, как надо.
– Н-да… – только и нашелся он, что ответить.
Больше никаких вразумительных мотивов для Маши не нашлось.
Он принялся теперь копать будто бы в другом направлении. Решил поискать среди Зойкиных знакомых и воздыхателей возможного убийцу. Пока таких не находилось. Все в один голос утверждали, что Зойка была золотым человеком и убивать ее было не за что.
– Она не имела скверных знакомств, – отвергла так же и эту версию Маша. – Она была очень разборчива в знакомствах. Очень! Чего и мне желала. И понимаете… Она ведь не собиралась ко мне идти. Совсем не собиралась! Она просто гуляла, тут я со своим звонком. Вся на нервах. Она и решила домой ко мне зайти, чтобы наподдать тому, кто меня изводит.
– Н-да… – снова щелкнул языком Шпагин, разговор этот происходил все в тот же вечер, когда Вовку передернуло от возможных его отношений с Машиной подругой. – А наподдали ей, получается? Кто? И за что?
– Ну, вопрос кто, как бы вырисовывается. Возможно, это был как раз тот человек, который названивал мне. И за что, тоже понятно. Зойка его застала в моей квартире и…
– Да, да, мы с вами уже это обсуждали, – напомнил ей Шпагин.
Он однажды напросился ее провожать после допроса в своем кабинете и сожрал за ее счет половину огромного пирога в этом вот заведении. Поговорить толком им тогда так и не удалось. Народу в кофейне оказалось много, было очень шумно, Шпагин жевал и смотрел на нее рассеянно. Маша потом долго сомневалась, а помнит ли он вообще хоть что-то из того, что она ему сказала?
Оказывается, помнит. И в полиции даже проверили достоверность ее утверждений о телефонном террористе. И убедились в том, что все звонки на ее домашний номер поступали с разных концов города с телефонов-автоматов. А последний с ее домашнего на ее мобильный.
Но это, оказывается, им ничего не дает! Это так, ерунда!
– Труп в вашем доме – это серьезно! А все эти звонки всего лишь глупые хулиганские выходки.
На какое-то время Шпагин от нее отстал, а тут снова история. Теперь куда более серьезная. Поскольку какая-то тетка из отцовского подъезда видела ее со спины как раз в то время, когда отцу пробили голову. И в то время, приблизительно, когда у Маши случилась амнезия.
И Шпагин, гад, вчера позвонил и намекнул, что, возможно, мотив-то у Маши все-таки был.
– Если принять во внимание, что ваша подруга застала за мерзким занятием вашего отца в вашей квартире, то все более или менее становится понятным, – и когда Маша накричала на него, пояснил: – Они повздорили, он ее убил по неосторожности. Потом вы догадались, кто это сделал, и отомстили за подругу. Как вам такая версия?
– Чушь собачья!!! – И Маша швырнула трубку.
В сумочке, лежащей на столике, завозился мобильник. Она порылась там, достала телефон. На дисплее высветился номер пасынка ее тетки. Маша поморщилась. Вот кого ни слышать, ни видеть совершенно не хотелось, так это его…
Он позвонил ей дня за два до трагедии с отцом, или накануне, и загадочным голосом оповестил, что у него для нее сногсшибательная новость.