— Потому что народу служил, а не начальничкам.
— Ну, давай подваливай тогда. Здесь у нас званий нет. Все одинаковыми на тот свет уйдем. Бербенцев моя фамилия, слыхал, может?
— Давай, располагайся, — Шанкин попытался сохранить позицию лидера, — скоро лекарства принесут.
— А что, известная фамилия? – Спросил Владимир Владимирович, присаживаясь напротив Бербенцева, аккуратно снимая тапки.
— Кому надо знают. Слушай, у тебя ничего нет?
— В смысле?
— Да, ладно, не загоняйся. Как там Виктор Андреевич поживает? – Бербенцев имел в виду Трахова.
— Отлично поживает, бухает по–прежнему. – Путилин имел в виду Мокшанова. – А ты его откуда знаешь?
— Да так, встречались. Слушай, — перевел тему Бербенцев, — тебя где зацепило? Китайцы?
— Нет. Жуманиязов.
— Один хер – пиздоглазые! Ебашить их надо!
— Уже. В смысле Жуманияза. Татары помогли.
— Ну, это нормально, если выживать, то вместе.
Бербенцев откинулся на подушку, гримаса исказила и без того не самое привлекательное лицо, добавил:
— Хотя нас это уже не касается. Ладно, ложись. Тебя не ломает еще?
— Нет, хороший наркоз.
— Да, хороший. Побольше бы, парней вон уже козявит.
Солдаты лежали на кроватях с напряженными лицами, губы сжаты, на лбу у некоторых бисер пота.
Дважды крутанулся ключ в замке. Головы будущих суперсолдат по черепашьи потянулись на звук.
— Так, бойцы, замерзли! – Латунов с чемоданом в руке зашел с видом академика Павлова в вольер к питомцам.
Головы втянулись, организмы замерли. Латунов поставил чемодан на стол, позвал командиров отделений:
— Шанкин, Бербенцев, Гибадуллин, ко мне!
На стол из чемодана Латунов выложил шприцы с зачехленными иголками, разложил в три ряда.
Напротив Путилина скрипнула кровать, Бербенцев с готовностью метнулся к столу.
— Всем спокойной ночи. – Латунов хлопнул крышкой, резко добавил:
— Растаяли!
Палата стала походить на муравейник, но с кроватей никто не вставал. Бойцы сидя ждали, когда вручат вожделенное лекарство.
Что еще за «море волнуется раз?» успеть бы антидот принять, овощем немного узнаешь.
— Давай, Владимир, пора отдыхать, завтра трудный день. – Бербенцев сел на кровать, положил на тумбочку шприцы. Достал жгут, отработанными движениями затянул бицепс, закатал рукав. Предплечье посинело, на венах отчетливые дороги от инъекций. Наркоман подмигнул, зубами снял колпачок с иглы. Одно движение – иголка в вене. Бербенцев медленно, чтобы не вспенить раствор, вводил героин, к концу движения поршня блаженная улыбка на лице, глаза осоловели.
— Сам не можешь пока? Давай помогу. – Бербенцев медленными, но уверенными движениями взял второй шприц, наклонился к Путилину.
— Закатай рукав, боец великой армии.
Путилин прилег на спину, вскоре уже знакомые искры заиграли по ногам. Надо сосредоточиться, нельзя превращаться в наркомана.
— Бербенец, слышь, где туалет здесь?
— За дверью, перед выходом в коридор, там одна открытая дверь, не ошибешься. Проводить, а то закемаришь над очком?
— Не надо, я быстро.
Путилин вернулся через три минуты, антидот начинал действовать. Внедренный боец изображал вмазанного наркошу: ссутулился, подбородок на грудь, веки упали.
В сумраке дежурного освещения Путилин рухнул на кровать, перевернулся на спину. Рана не болит, чувства приходят в норму, надо присмотреться, прислушаться. Только бы не заснуть под мерное шевеление наркоманов.
Новый звук заставил приоткрыть веки. В палату проник свет из коридора. Бербенцев привстал на кровати. К нему идет здоровяк в халате. Латунов.
Большого удивления Путилин не испытал, продолжал смотреть через приоткрытые веки.
— Как дела продвигаются? Познакомился уже? – Латунов присел рядом с Бербенцевым.
— Шприц его не ополовинил?
— Не морочь мозги, Вася. Принес? Это ему сейчас даже половины хватит, а мне и двух ваших столовых доз мало. Давай, не тяни. – В голосе Бербенцева нетерпение юноши–любовника.
— На, держи. – Василий сел по правую руку наркомана. — С этой бедой – беда!
— В смысле? – Бербенцев потянулся за жгутом.
— Кончилась, вот в каком смысле. И чем всех вмазывают, тоже заканчивается.
— А Пузырь чего? Не собирается помогать? Без этой херни я парней на свою сторону не перетяну.
— Не знаю. Обещал прислать и не приехал никто. Завтра, как выберусь, найду его упырей.
Раздался вздох облегчения:
— Вот это отрава. Слышал, весь взвод в расход пустили? Не проще их к цыганам заслать было, опять же в боевых условиях проверка.
— К ним подойти нельзя было, не то что из больницы вывести. Что мне приказали, то я и сделал.
Путилин застонал, по телу пробежала судорога.
— Его не Пузырь прислал?
— Да, нет, я бы знал. – Без особой уверенности сказал Латунов.
— Хотя привезли по первому разряду, операцию Нейман сам делал.
— Смотри, что это с ним?
Путилин изгибался рессорным листом, кулаки сжимались, макушка билась в прутьях кровать. Несчастный хрипел брызгая слюной.
— Передоз, похоже! Тащи в реанимацию, Василий, быстро!
— Сейчас носилки привезу! Засунь ему между зубов чего‑нибудь!
Громыхая через железные рамы дверей, Латунов закатил носилки в реанимацию. Привязанный ремнями, Путилин давился слюной, но дергаться перестал.
— Так, погоди, сейчас мы тебе поможем, — приговаривал медбрат, на свою беду, отстегивая ремни.
У Путилина отлегло от сердца, краем глаза следил за приготовлениями по оживлению. Латунов повернулся влево к электрошокеру. Руки потянулись к аппарату, а затылок почуял движение. Пальцы прикоснулись к проводам, удар отключил сознание.
- 778, Путилин, прием. Реанимация.
Латунов открыл глаз, попытался поднять голову. Ватный тампон во рту обмотан веревкой. Руки скованы сзади, скорее всего, своими же наручниками. Латунов сидел на полу спиной привязанный к железному ящику, веревка обматывала голову и корпус, ноги связаны в районе щиколоток. Попытался дернуться. Где такой моток нашли? Мысль вызвала головную боль в комбинации с болью в области шеи справа. Медбрат вспомнил, что отвез Путилина в отделение реанимации для оказания помощи. Он же никакой был! Неужели волосатик так уделал? До слуха донеслась неразборчивая речь. В смежной комнате голос Неймана с сомнительными интонациями и убедительное бу–бу–бу. Путилин что ли? Скорее всего, больше некому. Верзила подобрал ноги, попытался ослабить натяжение веревки. Тяжеленный ящик стоит впритык к стене, не шелохнулся. Кровь от натуги прилила к голове, боль усилилась.
— Евгений Карлыч, я тебе рассказал все что слышал и видел. В чем сомнения? Помощник верный? Вычислил быстро? Латунов – самый первый кандидат в шпионы. Имеет свободный вход–выход, доступ на все этажи, авторитетный парень, в конце концов. Такого грех не вербануть.
— Ну, не такой уж и свободный. Он много раз мог украсть порошок, но недостачи не было никогда!
— Сомневаешься! Так проверь – дело нехитрое. С твоей фармацевтикой.
Нейман открыл сейф, покосился на собеседника. Шифр внутреннего отделения знал только он. Путилин сидел на диване, в его крови антидот боролся с наркотиком, свою шпионскую миссию раненный уже выполнил.
Евгений Карлович наполнил шприц.
— Два миллилитра, думаю, хватит. Пойдем, Владимир, подержишь больного.
Латунов услышал шаги, перед глазом промелькнули брюки доктора, знакомое нательное белье. Что задумали, суки? Только бы ослабили веревку. Надо что‑то придумать. Латунов приготовился разыграть приступ удушья.
— Держи за голову!
Путилин, не мудрствуя, нажал на затылок, веревка натянулась, Василий действительно стал задыхаться. Глаз полез из орбиты, вена на виске набухла, запульсировала. В нее умелый врач и всадил иглу. Сыворотка правды окрасилась кровью, медленно ушла по назначению.
Боль стихала, сидеть на полу не так уж плохо. Какое счастье – вдохнуть полной грудью! Доктор, милый доктор, скольких ты поставил на ноги. Путилин, брат! Мускулы расслабились, лицо утратило суровость, одноглазый улыбался.
— Все, готов. Приступим.
Путилин сел на кушетку сбоку от сейфа, Нейман с трудом разместил ноги допрашиваемого между ножками стула.
— Больной, слушайте меня внимательно. – Размеренно заговорил Нейман, глядя в глаз верзиле.
— Как Вас зовут?
— Василий Николаевич Латунов.
— Сколько Вам лет?
— Двадцать восемь. – Латунов с готовностью отвечал на простые вопросы.
— Хорошо. Кем Вы работаете?
— Я – боец 28–й роты Приволжского ОМОНа.
— Кем Вы работаете сейчас?
— Я – начальник охраны особого отделения военного госпиталя.
— Кто находится в особом отделении?
— В особом отделении находятся на реабилитации раненные, способные к ведению боевых операций под действием особых препаратов.
— Хорошо. Вас зовут Василий Николаевич? – Задал контрольный вопрос врач.
— Да.
— Вы принимаете наркотики?
— Да, принимаю.
— Да, принимаю.
— Кто человек по прозвищу «Пузырь»?
— Трахов Виктор Андреевич, мэр нашего города.
— Какое задание дал Вам Виктор Андреевич Трахов?
— Я должен заставить бойцов подчиняться особым командам.
Изумленный дознаватель повернулся к Путилину:
— Вот так! Мы их тренируем, обучаем, зомбируем, наконец, а результатами воспользуется Виктор Андреевич!
Путилин пожал плечами. Все правильно – каждый за себя.
— Где список особых команд? Сколько человек ты уже испортил? – Нейман со злости нарушил тактику допроса. Латунов завертел головой, лицо обретает прежнюю суровость.
— Что случилось? Где я?
Нейман схватил за шею связанного верзилу, пальцами стараясь пережать сонную артерию.
— Где список кодовых слов? – Змеей зашипел доктор.
— В моей комнате, в книге «Заветы Ильича».
— Читатель сраный! – интеллигент бился в конвульсиях в душе Неймана. – Сколько из‑за тебя людей погибло! Как ты больных вербовал?
Путилин с интересом смотрел на привычную для себя стадию допроса в исполнении непрофессионала.
— Трахов передавал мне героин, — хрипел Латунов, — так и вербовал.
— Сволочь! Поэтому последние эксперименты заканчивались неудачей!
— Путилин, следи за ним! – Пальцы оставили на шее Латунова багровые отпечатки, доктор встал, глаза блестят сухой оболочкой.
— Я обыщу его комнату, ты пообщайся, может, скажет еще чего.
Доктор, доктор. Да он еще и не сказал ничего толком.
— Ну, и что дальше? – Прохрипел одноглазый предатель.
— Что, что, а то ты не знаешь. – Путилин двинул засов за доктором, сел на стул.
— Как тебя угораздило? – Участие в голосе Владимира вполне могло быть искренним.
— Также как всех остальных. Ранение, операция, боль адская, наркотик.
— Нейман сказал, подлечил тебя, с иглы снял.
— Что он понимает, интеллигент вонючий! Из него на живую осколки вытаскивали, когда палка в зубах вместо морфина? У него в глазнице грязными пальцами ковырялись?
— Мы все умрем, Путилин! А знаешь, что это – не чувствовать боли, умирать, при этом уничтожая все вокруг! Ты видишь, как враг корчится в муках, его пули вырывают куски твоего мяса, а лишь покачиваешься от попаданий. Тебя ничто не может остановить! В эти мгновенья ты – бог!
— Ты больной, Латунов! Сейчас как себя чувствуешь? Голова, сердце бо–бо? Ломать не начало еще? Такое бесстрашие в жопу себе засунь!
Латунов обвис на веревках, глаз уже не сверлил собеседника.
— В одном ты прав – мы все умрем. Рано или поздно. Только я умереть человеком хочу, а не зомби и не животным.
— Путилин, подлечится мне надо. Помоги.
— Ломает? Чем же я тебе помогу? Аспирин будешь?
— У меня в ремне доза вшита. Развяжи, вмажусь, что надо расскажу. Теперь уже все равно.
— Конечно, расскажешь. Через два часа соловьем запоешь.
— Не факт.
Не факт, то что правду скажет. А узнать надо быстро и многое: сколько бойцов перезомбированы, их дозы, кто и как передает героин от Трахова, один ли он здесь такой диверсант.
Путилин прошел в смежную комнату. На сейфе лежат вещи, изъятые при досмотре одежды Латунова, рация, фонарик, пистолет. Кобура осталась на поясе. На дверце железного шкафа висит знаменитый «гестаповский» плащ доктора. Секунду подумав, Путилин надел плащ. Коротковат, в плечах жмет, зато теплее. Все лучше, чем в подштанниках допрашивать. Ложка, зажигалка, двухкубовый шприц поместились в левый карман, пистолет — в правый.
Латунов поднял голову. Перед глазом черный плащ, из которого торчал Путилин в нательном белье.
— Теперь я точно все расскажу. – Хмыкнул верзила.
— Конечно, расскажешь! – Путилин поднял стул, положил на него наркоманский инструментарий. Из другого кармана достал ПМ.
— Я тебя развяжу. Только без глупостей, я тут нервный с вами стал. – Путилин картинным движением сверху вниз передернул затвор. Отвязал пленника, держа пистолет наготове, приказал:
— Нагнись!
Путилин открыл одну сторону наручников, сделал шаг назад. Бывший медбрат и начальник охраны особого отделения, звеня железным браслетом на правой руке, развязал веревки на ногах. Верзила встал во весь рост, не обращая внимания на конвоира, снял ремень. Зубами надорвал шов, с участившимся дыханием вынул пакетик размером с леденец.
— Большая доза у тебя?
— Не особо. 2 грамма.
— Ну, да: «не особо». Пионерская доза совсем. – Съязвил Путилин.
Латунов высыпал все содержание «конфеты» в ложку, аккуратно налил воды из чайника.
— Не многовато будет?
— В самый раз. На сегодня. – Наркоман уже грел ложку над пламенем зажигалки. На дне ложки образовались пузырьки, серый порошок растворился в кипящей воде.
Латунов пристроил ложку на столе. Не заморачиваясь с фильтром, наполнил шприц теплым раствором. На щелчок курка усмехнулся. «Черный плащ» как будто и не целится в голову. Латунов сел на стул, закинул ногу на ногу. Изогнувшись, просунул между ног предплечье. Набухшие вены примагнитили иглу. Кровь понесла в мозг блаженство смерти.
— Давай, Владимир, исповедуюсь, что ли.
Из динамика у двери раздался возбужденный голос Неймана:
— Путилин, открой, это я!
Нейман ворвался, едва не споткнувшись о могучее тело.
— Что с ним, почему развязан? – С удивлением обернулся к Путилину. – Зачем плащ мой надел?
— Для солидности. – Путилин закрыл дверь.
— Рассказал Василий все. За эвтаназию.
Помутневший глаз смотрит на двухкубовый шпиц, пена изо рта еще пузырится на полу.
— Что делать теперь? — Не успокаивался Нейман. — Его комнату я обыскал, список кодовых слов нашел, больше ничего.
— Значит, самое главное у нас есть. Дальнейший план я уже продумал.
— Тогда плащ мой сними, пожалуйста!
21 октября утро
Лопасти вертолета молотят влажный утренний воздух. Ми-8 со звездой Народно–освободительной армией Китая приземлился в трех километрах от лагеря. Ровная площадка фундамента очередного долгостроя находится недалеко от дороги. Стукнула дверь, из брюха геликоптера посыпался взвод автоматчиков. Непривычная компоновка штурмовых винтовок смягчала грозный вид спецназовцев. Рослые парни бегом окружили вертолет, узкие глаза через прицел всматриваются в окрестности.
В приоткрытое окно Мерседеса доносится свист лопастей. Сверкунов на своей шкуре убедился в действенности буллпап 95. Пуля калибра 5,45 позволила два месяца заигрывать с медсестрами в госпитале. В правом легком рассасывался рубец, курить врачи запретили: «Курение убивает».
— Вот зачем они маски нацепили, Сергей Александрович? — В голосе водителя звучала нотка волнения. — Можно подумать, их опознавать кто будет!
— Дисциплинирует. – Сверкунов выщелкнул окурок, без обращения проговорил в рацию:
— Мы выдвигаемся.
Снайперы с момента высадки в оптику наблюдали бойцов великой армии.
Мерседес на скорости повернул в полуметре от ближайшего военного, остановился напротив двери вертолета. Глаза спецназовцев смотрели не моргая. Первый помощник Ермакова вышел, фуражка плотно села на бритую голову. Воздушные волны мерно холодили щеки. Сверкунов скосил глаза на охрану важных гостей, шевельнул челюстью, крылья носа хищно раздулись. Двухметровый гигант на секунду закрыл глаза. Ладони сжались, на кулаках набухли вены. Как будто вчера поднял взвод в атаку, отвлекая огонь от колонны с ранеными.
В этот момент из вертолета вышли трое. Двое мужчин и девушка. Нашивки на камуфляже огромного китайца указывали на возможность получения генеральского звания, сохраняя спортивную форму. Мужчина постарше чуть пригнулся, придерживая шляпу. Полы кожаного плаща открывали дорогой костюм. Серая ткань отливает серебром. Китаянка плохо вписывалась в состав официальной делегации. Такой место на выставке престижных автомобилей, клиентов завлекать. Высокая, чуть широкоплечая, аккуратная коса черных волос. Девушка модельным шагом шла чуть сбоку и сзади. Джинсы обтягивали длинные стройные ноги. Приталенная куртка подчеркивала высокую грудь. «Переводчица», догадался Сверкунов. Кулаки разжались, мускулы на лице смягчились.
Капли дождя наискось скользили по кузову Мерседеса. Черный полированный металл придавал сходство с хищной глубоководной рыбой. Резким броском за 4 передачи автомобиль покрыл расстояние до шлюза. Не снижая скорости, водитель точно попал в узкий коридор. Огневые точки, охранные сооружения в целях дезинформации скрыты заранее. Китайский военный фотографировал глазами окружающую обстановку. Дипломат спокойно смотрел вперед, пальцы полировали ручку портфеля. На лице китаянки загадочная улыбка, глаза невинно опущены, острые колени повернуты к двери.
Атмосферу в салоне сложно назвать дружественной. Водитель, Сверкунов и зарубежные гости без разговоров проделали путь до резиденции начальника лагеря.
Волжанин выглядел безжизненным. По приказу генерала на время визита пешие и автомобильные передвижения были запрещены. Мерседес остановился на парковочной площадке у входа в здание. Дождь почти прекратился, черное зеркало асфальта исказили скаты колес, затем подошвы военных ботинок, тонких дипломатических туфель, остроносых сапожек переводчицы. Сверкунов подал руку китаянке, в благодарность получил заинтересованный взгляд. Тонкие пальцы нежным шелком легли в ковш капитана. Китайский генерал вышел с другой стороны. Взгляд узких глаз кинжалом пролетел над крышей. Ревнует? В ответ Сергей улыбнулся. Под наблюдением видеокамер делегация двинулась за Сверкуновым.