С начала 1925 года Зорге работал в информационном отделе Коминтерна, был знаком с Бухариным, Мануильским, Пятницким. Проявил себя как талантливый журналист. Заслуживает быть отмеченной его рецензия "Ленин как политик и человек" на одноименную книгу норвежского социалиста О.Шефло. В 1929 году Зорге переводят в военную разведку СССР. Он выезжает в Германию, затем Китай, Японию. Его донесения В Москву, особенно из Токио, носят исключительно глубокий и важный характер. Но кремлевское руководство, захваченное бесовством поиска врагов, уже не верит никому. На одном из агентурных сообщений, направленных в 1936 году Зорге в Москву, Сталин наложил резолюцию: "Прошу мне больше немецкой дезинформации не присылать".
Зорге продолжает направлять исключительно ценную информацию в Москву. Однако там уже решили, что талантливый советский разведчик — двойной шпион, и в январе 1939 года на него заводится дело-формуляр для "разработки" как предателя. Не случайно его донесения, особенно в 1941 году, остались без внимания. Зорге в январе, марте, мае предупреждает Москву о готовящемся нападении на СССР со стороны Германии. А 15 июня он точно указывает дату нападения — 22 июня… Если бы Сталиным были приняты необходимые меры, война была бы совсем другой, и для Советского Союза не было бы катастрофического начала.
Тем временем жена Зорге Максимова Екатерина Александровна попадает в застенки НКВД как шпион, ссылается в Сибирь и здесь 28 мая 1943 года загадочно умирает "от кровоизлияния в мозг". А женщине было всего 38 лет.
НКВД просто расправилось с женой "немецкого шпиона".
Лишь после войны и смерти Сталина в Кремле вспомнили о Зорге и его сверхважной информации.
На примере Рихарда Зорге мы лишь хотели показать, что Коминтерн был придатком спецслужб НКВД, где никогда в прежние времена не ценили эти кадры. "Бдительность" и подозрение — прежде всего.
В сталинские времена расходы на нужды Коминтерна были поставлены под более жесткий контроль. "Великий вождь" практиковал выделять финансовые средства не только "массовидным" порядком, но и весьма целенаправленно. Допустим, приехал Анри Барбюс и заявил, что хочет написать книгу "Сталин", естественно, нужно поощрить писателя. Специальным решением Политбюро французскому биографу отпускается "аванс" в 40 тыс. франков. Немного. Более крупно поощрить писателя следует по выходе книги в 1936 году…
А о бюджете теперь нужно было Г.Димитрову лично просить Сталина. Диктатор, разочаровавшийся в организации, давал лишь на содержание аппарата, а компартиям выделял почти исключительно через НКВД, минуя Коминтерн. Так, например, в 1937 году Сталину доложили смету ИККИ в сумме 12 048 028 в инвалюте и 18 658 762 рубля советскими денежными знаками. Расходы НКВД на Коминтерн шли особыми статьями, ибо речь здесь шла о деятельности далеко не партийной, а шпионской и террористической.
Димитров был вынужден по каждому случаю дополнительных расходов лично обращаться к Сталину. Это раздражало вождя. Теперь Коминтерн был больше нужен для НКВД как "человеческая база" подрывной работы в капиталистических странах, чем коммунистическому движению. Правда, иногда Коминтерн как-то "подыгрывал" Москве в ее внешнеполитических делах. Ф.И.Дан писал по этому поводу, что международный коммунизм — один из рычагов советской внешней политики. Но рычаг был слабый, ибо никто уже не сомневался относительно того, что кроется за вывеской Третьего Коммунистического Интернационала. Сталин все больше охладевал к этой организации, оказавшейся в конце концов сектой на содержании Москвы. В 1943 году Сталин без особого сожаления, без чьего-либо давления пошел на ликвидацию этого ленинского детища, хотя союзники не раз намекали ему о "неуместности" Коминтерна в условиях войны с Германией.
Очень скоро после смерти Ленина его надежда — Коминтерн, предназначенный для реализации самой гигантской фантастической идеи — создания Мировой Федеративной Коммунистической Республики, — будет низведен до роли придатка спецслужб. Очень послушного и исполнительного. Например, когда потребовалось убрать Зиновьева, Сталин дал команду: "Организовать поддержку" — и посыпались постановления "независимых компартий" с "одобрением" пленума ЦК ВКП(б) об отзыве Зиновьева как председателя Коминтерна и ликвидации этого поста.
Первой, естественно, верноподданнически отреагировала компартия Германии, которая решением своего Центрального Комитета "безоговорочно поддержала постановление пленума ЦК ВКП(б) и призвала членскую массу партии к яростной борьбе с новой оппозицией… Считать уклон т. Зиновьева от ленинизма несовместимым с его дальнейшим оставлением во главе Интернационала…". Запев был поддержан дружным хором подобных постановлений вассальных компартий из Болгарии, Франции, Великобритании, Польши, других стран.
В ноябре 1926 года первый председатель Коминтерна был освобожден от поста, который когда-то он тайно видел как пост главы будущей Мировой Социалистической Федерации. Сталин тут же быстро нашел ему новую, совершенно малозаметную работу: "членом президиума Госплана РСФСР для наблюдения за деятельностью культурно-административных наркоматов".
Накануне войны Коминтерн уже прозябал. Сталин разочаровался в его возможностях. Только для НКВД (вербовка для разведки) он еще приносил какую-то пользу. Димитров лично слезно выпрашивал деньги у Сталина на содержание аппарата Коминтерна. Если в 1937 году он утвердил смету этой "международной организации в размере 21 млн. рублей и 3,5 млн. золотых рублей в валюте", то в 1938 году сократил почти на одну треть.
У Сталина менялся взгляд на мировую революцию. Цель — сделать планету "красной" — оставалась прежней, но методы следовало пересмотреть.
А ведь еще в январе 1924 года (когда Ленин был жив) Коминтерн получал от РКП в сто с лишним раз больше. Когда наступила пора административного умирания международной организации, Коминтерн был уже почти незаметен. Г Димитров 31 октября 1941 года, чувствуя его никчемность, писал своему патрону: Дорогой товарищ Сталин!
С переводом ИККИ в Уфу возник ряд вопросов юридического положения нашего учреждения… Целесообразно ли при нынешней ситуации, чтобы все проделывал ось под флагом Коминтерна, или лучше будет, если бы мы дальше существовали в Уфе как какая-то другая организация.
Я лично считаю, что незачем нам сейчас выпячивать Коммунистический Интернационал. Лучше проводить всю работу под флагом другой фирмы, например, "Института изучения международных вопросов…"
Мог ли думать об этом Ленин? Конечно, он обещал именно к этому времени полный коммунизм… Ну а Димитров, руководитель былой всемирной коммунистической организации — "международной партии пролетарского восстания и пролетарской диктатуры", стал слабой тенью ленинского грандиозного замысла и мелкой пешкой Сталина. Чтобы слетать на, два-три дня, 6–8 июня 1942 года, в Уфу и Куйбышев к своему аппарату", Димитров униженно просит на поездку сталинского разрешения…
Сталин, правда, еще раз попробует, борясь с коммунистическим ослушником Тито, реанимировать Коминтерн в виде Коминформа. Но затея окажется бесплодной. Сталин даже намеревался было ввести пост генерального секретаря Информбюро и предложил его в конце 1950 года Пальмиро Тольятти. Однако неожиданно получил вежливый, но твердый отказ: "Сов. секретно" Дорогой товарищ Сталин!
Я долго думал над предложением о назначении на пост генерального секретаря Информбюро. Мне очень тяжело выражать мнение, не совпадающее с Вашим. Но мне кажется, что Итальянская компартия не может согласиться с этим предложением…"
Далее следовали семь пунктов, которые должны были благопристойно аргументировать этот отказ. Но главного пункта в письме Тольятти, конечно, не было: он уже давно не верил в ленинскую утопию "мировой революции", никто вслух о ней уже давно не говорил. Это стало просто неприлично.
Я убежден: и Сталин не верил больше в успех "мировой революции". Только убитый им второй вождь Октябрьской революции Троцкий за полгода до своей смерти по— прежнему писал: "Моя вера в коммунистическое будущее человечества сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности".
Советский диктатор придерживался другой стратегии. Сталин хотел, шаг за шагом, отрывая от старого мира одну за другой страны, используя заговоры и силу, тонкий расчет и коварство, в максимальной степени использовать для утверждения тоталитарной диктатуры результаты второй мировой войны. Сталин по инерции клялся Лениным (ведь он так ему пригодился в течение трех десятилетий!), но отчетливо видел утопичность ставки вождя на прямой штурм капиталистической цитадели. "Первый ленинец" предпочитает долгую, но верную осаду. Он будет более осторожен в пророчествах, чем Ленин. Особенно в сроках явления народу коммунизма.
Ленинские пророчества грядущей победы мировой коммунистической революции стали сумерками его интеллекта.
Инесса Арманд
Перед Лениным лежала телеграмма, смысл которой не сразу дошел до сознания. Он снова и снова читал и не хотел верить страшному сообщению. "Вне всякой очереди. Москва, ЦЕКА РКП, Совнарком, Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело перепроводим Москву Назаров".
За окном уже было сумрачно, конец сентября заметно укоротил дни. Ленин долго и неподвижно сидит за столом, отсутствующим взглядом смотрит на лист страшной бумаги с наклеенными телеграфными лентами потрясающе неожиданного текста. Еще днем он разговаривал с Г.К. Орджоникидзе, который докладывал о положении в Баку… Тот сказал, что у Инессы, как ему позавчера доложили, все в порядке… Ведь именно Сергo он поручил опекать пребывание Инессы с сыном на Кавказе.
Ленин не мог отрешиться от мысли, что именно он, он настоял на ее поездке для отдыха на Кавказ… Ведь она должна была отправиться во Францию… Он ее отговорил. Как все нелепо… Бессмысленно нелепо. Почему не помогли врачи? Почему холера?
Ленин был потрясен. Как говорила впоследствии А.Коллонтай, "смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой…".
У Ленина не было близких друзей, хотя и было много товарищей по партии. По выражению А.И.Солженицына, Арманд Инесса Федоровна (Теодоровна) "была его подругой", и очень близкой. Во всяком случае, трудно выделить еще кого-то, о ком бы он так трогательно заботился, кроме своей матери.
Да, сам Ленин настоял на этой роковой поездке на Кавказ. Он это помнит. В своем последнем письме к Инессе, где-то в середине августа 1920 года, Ленин писал:
"Дорогой друг! Грустно было очень узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли помочь Вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь: побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают), или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию.
Отдыхал я чудесно, загорел, ни строчки не видел, ни одного звонка. Охота раньше была хорошая, теперь все разорили. Везде слышал Вашу фамилию: "Вот при них был порядок" и т. д.
Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное устроит. Он там власть. Подумайте об этом.
Крепко, крепко жму руку.
Ваш Ленин".
В тот же день на бланке Председателя Совнаркома Ленин написал:
"17 августа 1920.
Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению писательницы, тов. Инессы Федоровны Арманд, с больным сыном.
Прошу оказать этим, лично мне известным, партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие".
Еще раз телеграфировал Орджоникидзе, чтобы тот побеспокоился о безопасности и размещении Арманд в Кисловодске. Поручил своим секретарям помочь с отправкой на Кавказ. Казалось, все будет хорошо, хотя в России еще не закончилась гражданская война, но большевики — руководители довольно часто отдыхали и во время войны ("отдыхал я чудесно"), поэтому Ленин настоял на роковой поездке. Как знать, если бы не его настойчивость из самых благих побуждений, не Ленин бы шел за гробом Арманд 11 октября 1920 года, а эта красивая, стройная женщина провожала бы в 1924 году в последний путь вождя большевиков, с которым она была очень близко знакома с 1909 года.
Целое десятилетие Инесса Арманд занимала огромное место в жизни человека, который был фанатиком идеи, способным отрешиться и отказаться от всего во имя целей, в которые он верил. Но она смогла затронуть какие-то глубокие, скрытые от всех струны интимных чувств революционера, почти пуританина. Он постоянно ощущал потребность общаться с ней, писать ей, говорить, видеть…
Насколько нам удалось познакомиться с материалами и свидетельствами об отношениях Ленина и Арманд, они были озарены высокими чувствами и большой человеческой близостью. Самое парадоксальное, что этому не помешала Надежда Константиновна Крупская, большой друг и товарищ революционера. Как свидетельствовала позже А.Коллонтай, беседуя с Марселем И.Боди, Крупская была "в курсе" этих отношений. Она знала, что Ленин был очень привязан к Инессе, и не раз выражала намерение уйти. Ленин удержал ее.
Думаю, что это был как раз тот редкий случай, когда все трое поступили, вероятно, нравственно и благородно, хотя с позиций мещанской морали в этих отношениях можно было бы найти немало ущербного. И это при том, что Ленин в главном, основном — в отношении к людям — был безнравственный человек. Хотя бы потому, что по его воле в костре гражданской войны, который он всегда так усиленно разжигал, сгорели миллионы людей.
Чувства высокой привязанности и любви зачастую не поддаются рациональному анализу и объяснению. Поэтому жизнь Ленина, до предела насыщенная в ее конце событиями мирового значения, в личном плане тем не менее долго была однообразной, односторонней и даже скучной. Вторжение этой женщины в строгий, расчетливый и политизированный внутренний мир Ленина было подобно яркому болиду на небосклоне эмигрантского повседневья.
Думаю, бессмысленно гадать, почему Ленина так потянуло к этой женщине. Может быть, просто потому, что она была необыкновенно красива; не исключено, что Ленина восхитила ее энергия, которая в сочетании с неуловимым человеческим изяществом сотворила тот образ, который не оставил потенциального вождя равнодушным. Думаю, что его подкупила и глубокая открытость и увлеченность Арманд всем, чем она занималась: детьми, революцией, рутиной партийных поручений. Это была весьма незаурядная личность, способная загореться, отозваться, взволновать окружающих. Ленин при всей старомодности его семейных взглядов, в духе лучше образцов XIX века, был не в силах погасить волей рассудка вспыхнувшее в нем сильное чувство. Но историку о чувствах писать столь же трудно, как если бы он делал попытку словами передать музыкальные идеи симфонии.
В своих поздних воспоминаниях Н.К.Крупская очень часто упоминает Арманд. Но обычно всегда мельком, мимоходом, вскользь, попутно, в связи с чем-либо. Вот несколько типичных штрихов: "…в доме Инессы жила вся своя публика. Мы жили на другом конце села и ходили обедать в общую столовую…","Владимир Ильич написал речь, Инесса ее перевела", "у нашей парижской публики была в то время сильная тяга в Россию: собирались туда Инесса, Сафаров и др.", на брюссельскую объединительную конференцию "поехать должна была Инесса. Она владела французским языком (французский язык был ее родным), не терялась, у ней был твердый характер…". "В Зеренберге заниматься было очень хорошо. Через некоторое время к нам приехала Инесса…" "Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами, больше походила на студенческую, чем на семейную жизнь, и мы рады были Инессе".
К чести Крупской, взяв однажды выбранный тон отношения к Арманд, как к партийному товарищу, она никогда не изменила ему. Для нее это была неизбежность, которую она приняла с внешним достоинством.
Иногда, правда, Крупская уходит от скороговорки и говорит об Инессе более подробно: "Мы часами бродили по лесным дорогам, усеянным осыпавшимися желтыми листьями. Большей частью ходили втроем — Владимир Ильич и мы с Инессой… Иногда мы часами сидели на солнечном откосе горы, покрытой кустарниками. Ильич набрасывал конспекты своих речей и статей, оттачивал формулировки, я изучала по Туссену итальянский язык. Инесса шила какую-то юбку и грелась с наслаждением на осеннем солнышке…".
Возможно, во время таких прогулок втроем Инесса могла рассказать о своем происхождении, родителях, о своей весьма драматичной, с большими жизненными приключениями судьбе. В выписке из книги записей актов рождения мэрии 18-го округа Парижа значится:
"9 мая 1874 года в 3 часа 15 минут после полудня сделана запись в книге актов о рождении Элизы, девочки, родившейся вчера в два часа дня по улице де ля Шанель, 63, — дочери Теодора Стефан, оперного певца, в возрасте двадцати четырех лет, который признал ребенка, и Натали Вильд, не имеющей профессии, в возрасте двадцати четырех лет, несостоящих в браке". Позже родители узаконили свой брак в приходской церкви святой Марии английского города Ньюингтона, сделав девочку "законной".
Елизавета-Инесса могла рассказать супругам Ульяновым, что ее отец был известным артистом в Париже, правда, театральная карьера его была недолгой — он рано умер. Мать, ставшая учительницей пения, осталась совсем без денег, но с тремя маленькими девочками.