А перед ними сидела за обычным офисным компьютером отнюдь не роковая и не сногсшибательная женщина, их, наверное, сверстница — миниатюрная, смуглая от автозагара, с черной атласной челкой до самых бровей, которую она то и дело нервно теребила рукой. Что было у Юлии Олейниковой первоклассным, достойным восхищения и зависти, — так это фигура, точеная и стройная, очень даже аппетитная. В приемной витал аромат «Кристиан Лакруа» пополам с сигаретным дымом. Любовница покойника, как отметила Катя, смолила как хороший мужик — по полторы пачки в день. Она совсем не берегла свои бедные легкие.
Допрос начался после выполнения обычных формальностей: Марьяна заполнила первый лист протокола — «имя, фамилия, отчество, адрес», попросила у Олейниковой паспорт.
— Предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу ложных показаний или отказ от дачи правдивых показаний. — В уголовно-процессуальный штамп Марьяна внесла тонкий нюанс новизны, который, впрочем, Олейникова не поняла и не оценила. — Вы, Юля, конечно, догадываетесь, в связи с чем вас допрашивают?
— Догадываюсь. Владлен Ермолаевич умер, — Олейникова потупилась.
Марьяна отодвинула бланк и положила ручку.
— Так что делать-то будем, а? — спросила она так, словно речь шла о тайне, известной только им двоим.
Олейникова молчала.
— Что будем делать, Юля? — повторила Марьяна. — Штука-то вся в том, что он не просто умер, а был убит. И как раз тогда, когда вы были с ним.
Олейникова молча покачала головой — нет.
— Я не хочу пока ни в чем вас обвинять. И я не враг вам, — Марьяна положила Олейниковой руку на плечо. — Я знаю, обстоятельства складываются по-разному. Все бывает в жизни — самые странные совпадения случаются. Я хочу, чтобы вы поняли — у меня, точнее у нас, — она оглянулась на Катю, — нет никакого предубеждения по отношению к вам. Я хочу, чтобы вы это поняли и доверились нам. И все нам рассказали. Всю правду о том, что произошло в «Парусе».
— А я не знаю, что там произошло, — Олейникова резко дернулась, высвобождая плечо. — Тут у нас бог знает что про его смерть болтают. Что… что он был отравлен! Но я оставила его живого. Он был жив, когда я ушла. Слышите, жив, цел и невредим!
Катя видела: она явно и очень быстро теряет самообладание. А ведь допрос только-только начался. И Марьяна произнесла лишь самые первые, чисто ритуальные фразы. Да, она действительно не хотела начинать этот допрос с конфликта, с вражды и нажима. Она пыталась установить с главной свидетельницей (а быть может, и главной подозреваемой) контакт. Причина таких благих устремлений, возможно, была самой банальной — прямых доказательств того, что бутылку с уксусной кислотой оставила в номере именно Олейникова, не было. Но возможно, все дело было совсем в другом: Марьяна в глубине души не верила в причастность любовницы к отравлению и жаждала от нее любых правдоподобных, исчерпывающих объяснений в подтверждении своего неверия.
А вот Олейникова на открытый контакт, судя по ее тону и виду, идти явно не собиралась. И Кате крайне любопытно и важно было понять — почему она вот так с ходу отторгает самый простой выход из сложившейся ситуации. И отчего так психует?
— Когда вы познакомились с Авдюковым? — спросила Марьяна. Видимо, она решила не спешить.
— Примерно полгода назад, — ответила Олейникова.
— Как же это произошло?
— Очень просто. Я искала работу здесь, в России. Пришла на собеседование сюда, в офис. Меня принял сам Владлен Ермолаевич.
— Вас кто-то порекомендовал ему, да? — спросила Катя.
Олейникова посмотрела на Катю — косо, вбок. Перевела взгляд на Марьяну, снова вооружившуюся ручкой.
— Конечно. Кого же сейчас примут с улицы, без рекомендации? Меня порекомендовал Орест Григорьевич.
— Усольский, да? — Марьяна записывала. — А с ним вы как познакомились?
— Мы познакомились через его жену — Нателлу Георгиевну. Я встретилась с ними в Риме. Они там отдыхали, а я работала. Я несколько лет проработала в Италии, в совместной туристической фирме. Так вышло, что как раз тогда у меня возникли сложности с местом. Я должна была вернуться домой. — Олейникова отвела взгляд от ручки, скользящей по бланку протокола. — Нателла Георгиевна сказала, что нельзя возвращаться к разбитому корыту. И предложила мне место здесь, в фирме своего мужа и Авдюкова.
— А вы что же, сопровождали Усольских в Риме, были их гидом? — спросила Катя. — Раз так близко сошлись с Нателлой Георгиевной?
— Я их гидом не была. Они вообще к нашей турфирме никакого отношения не имели, просто они жили в отеле «Савой» на Виа Людовизи, где был наш офис-бюро по обслуживанию клиентов. Если хотите знать, мы познакомились совершенно случайно.
— Усольская в беседе с нами обмолвилась, что вы,Юля, оказали ей какую-то услугу — ей, кажется, стало плохо, а вы…
Катя осеклась и не договорила. На смуглом лице Олейниковой появилась кривая, недобрая улыбка.
— Это она вам так сказала? М-да… А как именно ей поплохело, она не уточнила?
— Нет.
— До того, как все это случилось, я их видела в отеле только мельком. Она, Нателла Георгиевна, всюду за своим благоверным таскалась, как нитка за иголкой — куда он, туда и она. А потом был этот самый вечер — я подругу-итальянку ждала на верхней террасе отеля, в кафе. И вдруг крики, шум, все из-за своих столиков повыскакивали, заметались возле ограждения. Я подошла и увидела ее, Усольскую, белую как мел, рядом с ней были официанты, ее окружила целая толпа. Они все ужасно кричали — итальянцы тихо разговаривать не умеют, тем более в такой ситуации. Я пыталась успокоить ее как могла. Толпу этих доброхотов тоже пыталась успокоить, перекричать — они все были точно сумасшедшие…
— У нее что, сердечный припадок случился? — спросила Марьяна.
Юлия достала сигарету:
— Какой там припадок! Она пыталась броситься вниз с террасы, с шестого этажа. Пыталась покончить с собой, еле ее поймали, удержали. По крайней мере, тогда это выглядело именно так — попытка самоубийства. Вы бы видели всех этих итальянцев! Они с испуга хотели тут же вызвать карабинеров, врача-психиатра. Я упросила метрдотеля этого не делать, закончить все тихо, миром. Отвела Нателлу в номер. Она была совершенно невменяемой. Рыдала как истеричка. Муж ее был в шоке от всего происшедшего. Вот так и состоялось наше знакомство. Усольский на следующий день поменял билеты, и они улетели в Москву. Перед отъездом мы виделись с Нателлой. Она благодарила меня за… ну, в общем, за то, что я оказалась там, на этой террасе с ней рядом. Дала свой московский телефон. Когда спустя полтора месяца я приехала из Рима, я ей позвонила.
— А с чего же это она вдруг решила с жизнью распроститься? — недоверчиво спросила Катя.
Олейникова не ответила. Они ждали, выдерживали паузу. Она хмыкнула, пожала плечами.
— Ну, а ваш босс Авдюков, как скоро он предложил вам сожительствовать с ним? — спросила Марьяна. — Ведь он сам вам это предложил? Не на том ли первом собеседовании?
— На следующий день после того, как я вышла на работу, — ответила Олейникова и выпрямилась.
— И вы согласились?
— И я согласилась.
— Сразу.
— Ну, не сразу. Помучила слегка патрона, — Олейникова прищурилась. — Поломалась, как пай-девочка.
— Чувства вы хоть какие-нибудь к нему испытывали? — спросила Марьяна.
— Испытывала. Самые разные.
— Он обещал бросить семью, жениться, да?
— Иногда. Но мне как раз этого от него было не нужно.
— Он вам делал подарки?
— Конечно, а как же? Не стесняйтесь, спрашивайте, я вам, — тут Олейникова снова криво, насмешливо улыбнулась, — все их по порядку перечислю. Их что же, теперь придется отдать его законной семье?
— Нет, почему? С чего вы взяли?
— Ну, вы же подозреваете меня в его убийстве, — сказала Олейникова. — Вы же считаете, это я его прикончила.
— Мы разве это сказали? — Марьяна посмотрела на Катю. — А вы что, были его врагом?
— Нет, я его врагом не была. — А другом?
— Мы вместе спали. Я жила с ним. Меня он устраивал.
— Вы были его личным секретарем. Вы наверняка были в курсе его взаимоотношений с компаньоном Усольским, с другими.
— С Усольским они были хорошие приятели. У них была полнейшая гармония в личном и деловом плане.
— Это было действительно так? — спросила Марьяна.
— Да.
— Или так вам казалось?
— Не знаю, может быть.
— Авдюков вам не жаловался, что его что-то беспокоит, тревожит? Что он кого-то или чего-то боится?
— Он мне жаловался только на радикулит.
— А про жену свою что-нибудь рассказывал?
— Нет. Я ему этого не позволяла. Я терпеть этого не могу.
— Правильно, — Марьяна кивнула. — И я, и я того же мнения. Ну, тогда давайте рассказывайте, как…
— Как я его убила? — резко спросила Олейникова.
— Как дела обстояли у вас с Авдюковым там, в «Парусе», — Марьяна прервала свои записи. — По всему выходит, вы последняя, кто видел его живым.
— Как я его убила? — резко спросила Олейникова.
— Как дела обстояли у вас с Авдюковым там, в «Парусе», — Марьяна прервала свои записи. — По всему выходит, вы последняя, кто видел его живым.
— Последним был его убийца.
— Угу, это самое я и говорю, — Марьяна подперла подбородок ладонью.
Олейникова молчала. Они терпеливо ждали.
— Я не знаю, что вам нужно, — ее голос звучал глухо. — Что конкретно вас интересует?
— Авдюков сам предложил вам поехать в «Парус»? — спросила Катя.
— Сам. Майские праздники он провел с семьей и, видимо, устал от всей этой домашней канители. Мы собирались всего на три дня.
— Вы обрадовались этой поездке?
Олейникова пожала плечами:
— Место неплохое. Парк, бассейн.
— Вечером десятого мая вы приехали в отель вместе?
— Я приехала на своей машине. Мы встретились уже в холле.
— Вы хорошо водите машину?
— Я не представляю себе жизнь без нее.
— Встретившись, вы сразу поднялись в номер? — спросила Катя.
— Да.
— Как же вы проводили время?
— Мы активно отдыхали, — Олейникова криво усмехнулась. — Сидели в баре допоздна, утром были в сауне, потом катались на катерах, обедали, ужинали, танцевали, потом снова шли в бар. Авдюков не скупился…
— Вам было весело, Юля? — спросила Марьяна.
— Я старалась развлекаться, раз уж представилась такая халява.
— Поподробнее опишите день — двенадцатое мая.
— Мы проснулись поздно, потому что легли поздно. Авдюков заказал завтрак в номер. У меня сильно болела голова — от шампанского и потом дождь еще собирался, а я погоду чувствую. Я хотела после завтрака лечь, но он сказал, что дождь — пустяки, ему хочется снова на озеро. Он нанял моторный катер, мы опять катались. Потом он сам встал за штурвал, — Олейникова провела по лбу рукой, словно припоминая все подробности. — Потом… потом мы ужинали в ресторане. Он заказал бутылку «Мутон-Ротшильд». Я такого вина никогда не пила, не могла себе позволить, даже когда работала в Италии и зарабатывала… Потом мы пошли в бар и пили уже там. Я слишком много выпила в тот вечер.
— А Авдюков? — Он тоже был пьян.
— В котором часу вы вернулись в свой номер?
— Не помню точно. Поздно. Уже, наверное, после двенадцати.
— В номере все было как обычно?
— Не понимаю.
— Ну, может быть, вам показалось — кто-то заходил в ваше отсутствие?
— Горничная наверняка заходила — убрала постели, сменила полотенца в ванной.
— Вы пользовались фригобаром? — спросила Катя.
— Естественно.
— Что вы пили из фригобара?
— Все, что там было, — соки, пиво, воду… Я не помню.
— Вы пьете минералку?
— Иногда.
— Вспомните, что пил Авдюков?
— Он пил коньяк, вино, шампанское, — Олейникова нахмурилась. — Потом еще нарзан — это утром, натощак. Ему врач прописал.
— Бутылку нарзана он брал из фригобара?
— Нет, он не любил со льда. Ему горничная ставила на тумбочку рядом с кроватью.
— Когда вы вернулись в номер, бутылка с нарзаном стояла на тумбочке?
— Я не помню, не обратила внимания.
— Вспомните, пожалуйста, это важно.
— Почему? — Олейникова посмотрела на Катю. В ее темных глазах, казалось, не было ничего, кроме удивления.
— Потому что это существенная деталь, — сказала Марьяна.
— Я не видела. Извините.
— А вы с собой в отель какие-нибудь напитки привозили?
— Нет. Для чего? Там же все есть. Можно заказать.
— Вы раньше бывали в «Парусе»?
— Нет.
— Неужели? — в свою очередь удивилась Катя. — Даже на юбилее Авдюкова? Он ведь отмечал его, как я слышала, в ресторане отеля.
— Я на его юбилей не пошла.
— Почему? Неужели он вас не пригласил?
— Мы посчитали, что… В общем, там ведь была его жена.
— Значит, она знала о ваших отношениях?
— Когда мы сошлись, здесь, — Олейникова окинула взглядом стены приемной, — все узнали об этом на следующий же день. Так и пошло — узнал Усольский, проболтался жене, а та доложила дражайшей Светлане Петровне. Они же подруги.
— Но вы ведь встречались со Светланой Петровной на каких-то там праздничных банкетах, — заметила Катя.
— Встречались, в «Годунове» на Рождество и в «Кавказской пленнице» на десятилетнюю годовщину фирмы. Но это было в самом начале.
— Какое она произвела на вас впечатление?
— Дама.
— И это все?
— А что еще? Ну, женщина со средствами. Жена начальника, если хотите. Жирная распустеха.
— Авдюков хотел с ней развестись? — спросила Марьяна.
— С чего вы взяли? Нет.
— Но он же предлагал вам выйти за него замуж. Вы сами это только что говорили.
— Мало ли что они плетут, когда вы им сразу не даете. Кто поверит этой болтовне?
— Ну и что произошло между вами и Авдюковым, когда вы поднялись в номер? Почему вы уехали глубокой ночью, одна? — Марьяна задала этот самый главный вопрос весьма будничным тоном, продолжая записывать.
— Мы поругались, — ответила Олейникова. — Он был пьян.
— И поэтому вы так вдруг уехали?
— Именно поэтому.
— Но он ведь и до этого был нетрезвый. И накануне вы выпивали вместе в баре.
— Это было не так, по-другому. А в этот раз он напился по-скотски.
— Он что, поднял на вас руку, ударил вас? — спросила Марьяна.
Катя наблюдала за ними. Что ж, этого и следовало ожидать. Любовница выдвинула самый простой аргумент своего внезапного бегства. Сейчас она скажет с подачи Марьяны: «Да, он ударил меня, пьяная скотина, и я не выдержала, ушла». И об эти ее незатейливые показания (правду или, быть может, наскоро придуманную ложь) разобьются все их подозрения. Но отчего она так нервничает? Вон и лицо у нее даже изменилось…
— Он… напился, — сказала Олейникова. — А я не могла этого больше выносить. Мне стало противно, тошно… Я и сама была пьяная, не помнила себя. Это был мгновенный порыв — я выскочила из номера, спустилась вниз, села в машину и уехала.
Это прозвучало так фальшиво, что она и сама это почувствовала.
— Но вы ведь успели собрать свои вещи, — заметила Марьяна.
— У меня почти не было с собой вещей.
— Разве к ужину в ресторане не положено переодеваться в вечернее платье?
— Все, что у меня было, я покидала в дорожную сумку.
— И вы продолжаете утверждать, что это был мгновенный порыв?
Олейникова угрюмо молчала.
— По-моему, Юля, вы все-таки не осознаете, в какой скверной ситуации вы находитесь, — сказала Марьяна. — Ну, что делать, что делать… Когда спохватитесь, поздно будет. Убегая этакой Золушкой с бала, вы закрыли за собой дверь номера?
— Я не взяла ключа.
— Значит, вы оставили дверь незапертой?
— Я ее захлопнула. Он мог сам подняться и закрыть ее на ключ. Я же говорю вам, когда я уходила, он был живой-здоровый!
«А вот это правда, — подумала Катя. — Кислоту Авдюков глотнул уже позднее. Если все же это она подменила бутылку, то она рассчитывала на то, что некому будет оказать ему первую помощь и вызвать врачей».
— Вы видели кого-нибудь внизу, в холле? — спросила Марьяна.
— Не помню, кажется, никого там не было, я вышла и пошла к стоянке.
— Почему вы не хотите сказать нам всей правды? — резко и одновременно укоризненно бросила Марьяна.
— Я говорю то, что было на самом деле. Авдюкова я не убивала.
— Того, что было на самом деле, вы не говорите, Юля, — возразила Марьяна. — Я бы могла вас заставить сказать. И прямо сейчас.
— Как? — Олейникова напряглась.
— Есть разные способы. Есть много разных способов, — Марьяна отодвинула протокол. — Есть вещи, о которых не принято говорить. И которые неприятно, больно вспоминать.
— Но я…
— От ваших показаний зависит очень многое. В том числе и ваше дальнейшее положение. Я уже говорила — я не хочу на вас давить. Вы умная женщина. Вы сами должны подумать о том, что может произойти с вами дальше. Лично мне очень бы не хотелось, чтобы на следующую нашу беседу вас привезли из Волоколамской тюрьмы под конвоем в наручниках.
— Но я не убивала!
— Авдюков умер спустя полтора часа после вашего бегства из отеля. Странного бегства, которое вы почему-то не хотите нам правдиво и вразумительно объяснить, — вмешалась и Катя. — Неужели вы до сих пор не поняли: и там, в отеле, и здесь, на работе, именно вас все в первую очередь и подозревают в убийстве вашего любовника.
— Я даю вам два дня на раздумье, — сказала Марьяна, поднявшись. — Вот мой телефон. Вы позвоните мне. Иначе все для вас и для меня усложнится. И у меня уже не будет ни возможностей, ни желания вытащить вас из этой беды.
Олейникова протянула руку. Жест, каким она взяла визитку, был неуверенным и неловким.
Глава 13 ДЕНЬ
День выдался почти по-летнему жарким. В конце мая такие дни — верная примета грядущего июльского зноя, духоты, пожаров на торфяных болотах. Но сейчас дышалось легко. Небо было голубым и безоблачным.
Светлана Петровна сидела в гамаке в глубине сада. Сад — яблони и вишни владимирка — сохранился за домом еще с прежних, дачных времен. Во время строительства кирпичного особняка на месте старой генеральской дачи она с трудом уговорила Авдюкова пощадить эти тенистые раскидистые кроны и узловатые, корявые стволы, давно уже не плодоносящие.