— Куда ни придешь сейчас — всегда так, — сказала Зинаида Александровна. — Везде, всюду только мы. Мы одни.
— Когда же начнется? — спросила Нателла Георгиевна.
На сцене чинно рассаживались музыканты небольшого оркестра. Кто-то настраивал скрипку.
— Зина, я все тебя спросить хотела, — Светлана Петровна обмахивалась программкой. — А вот тот моряк, офицер, про которого ты рассказываешь так часто… Этот капитан Чернобуев… Он что же… Вы так больше с ним ни разу и не встречались?
— Нет.
— Но это ведь не выдумка, не розыгрыш. Он ведь тебя точно спас тогда. Я, правда, не знаю, как это можно было ухитриться свалиться в воду с трапа…
— Я оступилась. Нечаянно. Я же нескладеха. Вон Нателла все видела своими глазами.
— Это ведь был шефский концерт? — спросила Светлана Петровна. — Твоя мать никогда не отказывалась от шефских концертов даже в преклонные годы. Но вас-то с Нателлой каким ветром занесло на тот корабль?
— Командующий Балтийским флотом прислал за мамой машину — мы все жили тогда в «Астории», так получилось, что мы все поехали туда, в Кронштадт. Это был адмиральский крейсер, — кротко пояснила Зинаида Александровна.
— Так с этим Чернобуевым, который тебя из воды вытащил, вы больше не виделись? — переспросила Светлана Петровна. — Ты ж ведь тогда еще не замужем была. Мишки Вирты тогда еще на твоем горизонте не было. Так почему же ты не…
— Потому, — Зинаида Александровна усмехнулась.
— А встретились бы, глядишь, и было бы у вас все хорошо, — вздохнула Светлана Петровна. — По-людски.
— Это вряд ли, — сказала Зинаида Александровна. — По-моему, все было бы точно так же. В конце концов.
Светлана Петровна умолкла.
Свет в зрительном зале медленно гас. Ряд за рядом — сначала балкон, потом партер тонул в темноте. Освещалась только сцена.
— Нитросорбит есть? — спросила Нателла Георгиевна.
Зинаида Александровна сунула руку в театральную сумочку и на ощупь нашарила там пузырек.
— Одну таблетку. Не глотай сразу, Наташа. Светлана Петровна ободряюще положила свою украшенную бриллиантовыми кольцами руку на запястье подруги.
— Наташа, смотри какой молодой, — шепнула она, глядя на сцену. — Совсем как мы.
Было уже так темно в зале, что по лицу Светланы Петровны было не понять — шутит ли она?
Глава 28 ДАНТЕС ПЕЧОРИН
И все же, все же, все же…
Катя была не удовлетворена. Мало ли кто что сказал, а они догадались. Мало ли кто что подумал. Мало ли кто что решил. А что же по правде-то?
Из больницы каждый пошел своим путем. Марьяна потащилась, как на каторгу, в отдел. У следователя только две руки и сто миллионов неотложных обязанностей. Сейф, караулящий своего звездного часа, битком набитый листами исписанной и процессуально-оформленной бумаги, которая почти вся сплошь — гадкие кляузы и доносы, подозрения и скороспелые выводы, идеи фикс, идеи миражи, зависть, доходящая до абсурда, ненависть, доходящая до поножовщины. Весь этот сучий бред воспаленного воображения — слова, слова, слова. Ах, если бы их только не слышать, эх, если бы их только не документировать процессуально!
— А я все же попытаюсь разыскать Мамонтова, — сказала Марьяне Катя перед расставанием. — Дома, наверное, поздно буду. Позвоню тебе завтра.
Вечерело. Парило, как в бане. К счастью, вторая попытка проникнуть в автомастерскую на улице Первопроходцев удалась. Катя еще издали узрела возле ангара знакомое авто Мамонтова — другой такой штуковины на колесах и на свете-то не было.
— Тук-тук, дома кто есть? — Катя, подойдя, деликатно постучала в железную створку ворот.
Внутри сумрак. Бетонный пол, бензиновая вонь. Катя вошла в ангар. Почти все его пространство занимала какая-то механическая доходяга — железный скелет без кузова, без салона, без колес. Какие-то сплошные автовнутренности, вывернутые наружу.
— Эй, кто-нибудь! — Катя бочком стала протискиваться дальше, вглубь и… застыла как вкопанная.
Василий Мамонтов был от нее в пяти шагах. Он стоял на руках. Тело его, вытянутое в струну, подрагивало от усилий и от напряжения. А снизу, с бетонного пола, целился ему прямо в лицо клинок ножа, вставленный рукояткой в пустую жестяную банку из-под краски. Мамонтов увидел Катю, переступил руками. На какую-то секунду острие приблизилось к его глазам.
— Ты чего это? — Катя наклонилась. — Привет.
— Здорово, если не шутишь, — Мамонтов пыхтел от усилий.
— А кинжал-то зачем? — спросила Катя.
— Огра…ничитель.
— Ограничитель? Вот выколешь глаз… И давно так стоишь? Может, примешь нормальное положение? У меня к тебе разговор.
— П-погоди маленько, — Мамонтов снова переступил руками, вытянулся вверх.
— Я из больницы только что. Приятеля твоего проведала, — Катя оглянулась, увидела у стены грубо сколоченную деревянную подставку, села на нее. Все же так удобнее, чем склонившись в три погибели. — Тебя мы, Василий, вспоминали. Кстати, а давно вы с Буркиным дружите?
— С первого клас-с-са.
— Ничего не скажешь, прелестный дружок у тебя.
— К-какой ес-с-ть.
— Осторожнее, сейчас ведь наткнешься! — Катя вскочила — уж очень подозрительно начал Мамонтов клониться вперед.
— Порядок. Ништяк.
— Зачем ты все-таки это делаешь?
— Мус-с-скулатуру тренирую. Пресс.
— А без ножа нельзя?
— Весь кайф пропадет, — Мамонтов пыхтел как паровоз.
— Буркин дуэль признал, — деловито сообщила Катя. — Косвенно, с увертками, но признал. Ему по пистолету вопросы были заданы. По пушке вашей переделанной. Знаешь, а он у тебя простодушный. У него все на лице написано. Тебя он нам словами не назвал — это ты будь спокоен, а то снова потащишь его в рощу стреляться. Но врать он совершенно не способен с такой физией. Читаешь ответы как по книге. Я у него спрашиваю: Олег, ты у кого пистолет взял? Это ведь Мамонтова Васи штучки, так ведь? А он…
Мамонтов пружинисто оттолкнулся руками, сделал сальто-мортале и предстал перед Катей, как все нормальные люди, — кверху головой. Он тяжело дышал.
— Это ведь твои штучки? — тихо повторила Катя. — Или не твои? Это ведь из мастерской Долидзе вещи вышли? Он сам переделывал газовые пистолеты для вас с Буркиным? Ты только, ради бога, не ври, а то я в тебе разочаруюсь, Мамонтов. А это будет жаль. Это будет скучно. Мне ведь учитель твой дражайший Варлам Автандилович все рассказал. Не про пистолеты, нет. Про дуэль. Что она из-за Светланы Петровны Авдюковой была, с которой ты познакомился в его доме и убийство мужа которой мы так активно и так успешно расследуем. Долидзе сказал мне, что, мол, произошло все, потому что дружок твой Буркин по простоте сморозил пошлую гадость на ваш счет. А ты счел это оскорблением дамы. И к барьеру, к барьеру сразу. Между прочим, не многие бы так поступили сейчас. Девятьсот девяносто девять из тысячи просто забили бы на все это спокойно и пошли пиво пить. И только один Вася Мамонтов прореагировал как рыцарь. Это ведь сейчас вид такой вымирающий — рыцари, что-то вроде бронтозавров… Поэтому ты не ври мне, Мамонтов. Не отвечай враньем на мои вопросы, а то я подумаю, что тогда на дуэли рыцаря-то никакого не было. А был просто Вася-дурак. Идиот отмороженный.
Мамонтов молчал.
— А быстро можно переделать газовый на базе «Макарова», чтоб стрелял патронами девятого калибра? — спросила Катя, помолчав.
— Смотря как работать, — Мамонтов сплюнул.
— У тебя-то… точно такой?
— Был такой же, как у Олега.
— Ты правда его потерял тогда, а не припрятал?
— Обыскивай, — Мамонтов сделал широкий жест.
— Не буду я тебя обыскивать. Кто ж рыцарей обыскивает?
— Ну, тогда слушай, что тебе говорят — ствол я потерял, когда… Ну, в общем, когда мы из этой долбаной рощи к тачке шли. Ямы там, все заболочено. Там и днем ни хрена не найдешь, не то что впотьмах.
— Ты знал такого Игоря Лосева? — спросила Катя. Мамонтов нахмурился, потом покачал головой нет.
— А мужа Светланы Петровны Владлена Ермолаевича ты знал?
— Нет. Я его в глаза не видал.
— А она хорошая — Светлана Петровна?
— Она…— Мамонтов снизу вверх (рост — коротышка, такая беда!) глянул на Катю. — Все равно ты этого не поймешь.
— Почему? Ты объясни.
— Она хорошая. Несчастливая она.
— Вообще-то она тебе в матери годится.
— Да, это точно, — Мамонтов кивнул. — Ну, е-кэлэмэнэ, сейчас спросишь — ты с ней спал?
— Не спрошу. Но ты все-таки мне объясни. Интересно.
— Я не знаю, как объяснить, — Мамонтов пожни плечами. — Учитель сказал: вот женщина, а вот клинок Материал один и тот же — закалка разная. И оба и вечность нацелены. Служения ждут. Служения, понимаешь? Ей плохо было, я ж по лицу видел. Сплошное паскудство на сердце. А мне, чтобы таким мастером стать, как Варлам, не только молотом по наковальне надо научиться дубасить. Мне еще кое-что узнать и понять надо. Я хотел помочь ей, прийти ей на помощь, понимаешь? Я ничего плохого, грязного не хотел. Дала б она мне — я бы взял. Я ж мужик. Но она мужу своему, Авдюкову, изменить не могла. Я ей его заменить не мог. Молодой еще, наверное, сынок, — Мамонтов усмехнулся.
— Ну и все. Мы тогда поговорили с ней, я от Варлама домой отвез. Опять мы разговаривали. — Муж ее тогда был еще жив. А вот после похорон зачем ты к Светлане Петровне приходил?
— Она мне позвонила. Сама, я не набивался. У них пес был. Здоровая такая зверюга. Он заболел, затосковал. Светлана Петровна попросила, чтобы я свез его к ветеринару — ну, усыпить чтоб. Сама она не в силах была. Должен был я ей помочь?
Катя смотрела на Мамонтова: правда — ложь?
— Ты точно Лосева не знаешь? — спросила она.
— Что еще за Лосев?
— Охранник из «Паруса». Его застрелили в тот день, когда ты навещал вдову. Кстати, застрелили, по всему видно, из переделанного газового «Макарова». Почти такого же, как ты… потерял.
Мамонтов скрестил руки на груди:
— А при чем этот Лосев из «Паруса» и Светлана Петровна? — спросил он.
— Хотела бы я разобраться, — вздохнула Катя. — Да не даете, темните.
— Ты что, Светлану Петровну в убийстве мужа подозреваешь? Она собаку вон не могла в лечебницу сдать, а ты…
— А ты, Василий, если бы она тебя очень, очень попросила — за деньги большие или так, в порядке служения даме, — ты бы не…
— Что я? — перебил Мамонтов.
— Дантес Печорин зарядил пистолет. Дантес Печорин вызвал весь свет. И вся милицейская конница, и вся фээсбэшная рать не может Дантеса поймать, — Катя покачала головой. — Ах, как же не хочется разочаровываться, Вася! Если бы ты только знал, как мне не хочется.
— Чудная ты пацанка, погляжу, — усмехнулся Мамонтов.
— Чудной ты, а не я. Буркин твой чудной. Чудик-юдик. Понимаешь, два убийства уже у нас — два: Авдюков — муж твоей дамы и Лосев — продажный алчный охранник, — Катя перечислила как считалку. — И обоих мне ни капли не жалко. Но убийство — это такая штука проклятая… Скажи мне по совести, все же кто занимается переделкой оружия? Ты или твой учитель Варлам Долидзе?
— Я. Ну я этим занимаюсь, — быстро, сипло ответил Мамонтов.
И по тому, как он это выпалил и как покраснел (совсем как друг его, враг его Буркин), Катя поняла, что вот сейчас он не сказал ей правды.
Странно, но ответ этот скорее пришелся, чем не пришелся Кате по душе, несмотря на всю эту его кривду-бабушку. И особого разочарования Катя не испытала, что тоже было отрадно.
— Болван ты, — повторила она беззлобно любимое словечко Марьяны. — Ох, какой же ты болван, Мамонт. А это что там у тебя за конструктор? — кивнула она в сторону железного монстра у входа.
— Это был один такой машин, который назывался «бумер», — пояснил Мамонтов. У него вдруг прорезался акцент. — Это не есть хорошо, такой машин. И теперь это будет совсем другой машин.
— И как будет называться? — спросила Катя.
— «Бумер». Это уже есть русский традиция.
— Прокатишь меня на своем «бумере» в Москву, домой? Так на автобус тащиться не хочется? За бензин я плачу отдельно.
Мамонтов повернулся, сдернул с железяки в углу красную, как кровь, футболку — та, что была на нем, была непонятного цвета, переоделся.
— Видал я твой бензин знаешь где? — сказал он. — Садись.
Кате подумалось: нет, все-таки он будет со временем хорошим мастером. Только будут ли нужны кому-то тогда все эти рыцарские мечи, доспехи? «Бумера» все же надежнее. Они хоть ездят со скрипом, пожирают километры дорог, сокращают расстояние, потребляют бензин, стимулируя нефтедобывающий бизнес, привозят нас туда, куда нам нужно, где хоть кто-то нас ждет.
Глава 29 КИРПИЧ
Семья Петуховых в полном составе ехала в «Парус». Глава семьи Петухов позаботился забронировать семейный номер с видом на озеро заблаговременно. Петуховы последние два года предпочитали проводить в «Парусе» выходные дни и праздники, когда это позволял семейный бюджет и когда были свободные номера.
У каждого из Петуховых имелись в «Парусе» свои излюбленные развлечения. Глава семьи в хорошую погоду нанимал моторку и с ранней зари уплывал на самую середину озера рыбачить. Его жена проводила время в крытом подогретом бассейне, в джакузи и в салоне восточной релаксации. У нее была сидячая офисная работа, от долгого бдения за компьютером развился остеохондроз, и лечебный китайский массаж был от него истинным спасением.
Младшие Петуховы — двенадцатилетний Борис и восьмилетний Глеб — из всех развлечений больше всего любили аквапарк. Часами бултыхались в бассейне, визжа от восторга, скатывались с водных горок и даже брали у инструктора уроки плавания с маской и аквалангом.
В общем, для каждого из Петуховых «Парус» был желанным местом отдыха. Собирались туда как на праздник. Выезжали обычно вечером в пятницу. Терпеливо парились в многокилометровой пробке на МКАД, не чая момента, когда их новенький «Рено Клио», направляемый твердой рукой главы семейства, вырвется наконец на дорожные просторы Подмосковья. Замелькают вдоль обочины дороги леса, поля, перелески, коттеджные поселки, автозаправки, магазины, закусочные, деревеньки-призраки, частные молочные фермы, бывшие совхозы, огороды, сады.
А потом забрезжит впереди указатель, направляющий на съезд с магистрали на ровную новую бетонку, наткнувшуюся концом своим прямо в дощатую пристань лодочной станции.
Главное при поездке в «Парус» в десятом часу вечера было не прозевать в сумерках этот самый съезд с шоссе — редкие дорожные фонари почти всегда не горели или были разбиты.
— Лева, не гони так, не так быстро, скоро ведь поворот, — сказала жена Петухову, когда до указателя, по ее расчетам, оказалось совсем немного.
— Не учи меня, — буркнул глава семейства.
— Я не учу тебя. Я просто говорю: не гони.
— Может, сама сядешь за руль?
— Нет уж, спасибо.
— Тогда занимайся своими делами, а мне не мешай. Петухов был неплохим человеком и заботливым, преданным, любящим мужем и отцом. Просто он не выносил, когда жена вмешивается в те сферы деятельности, которые он считал исконно своими, мужскими. Чтобы только не поступать так, как говорит жена, он не только не сбавил, наоборот, даже наддал газа.
Дорога впереди была совершенно свободной. Показался знакомый съезд. И Петухов с особенным небрежным шиком — вот гляди, Ксения, какой у тебя муж, — крутанув руль, свернул направо.
Впереди была темнота. Свет фар словно пробил в ней короткий тоннель.
— Ну вот, где-нибудь через четверть часа будем на месте, — с удовольствием констатировал Петухов. — Номер займем, разместимся, и можно будет в баре по рюмашке. Слышь, Ксень, что я говорю, — он скосил глаза на жену.
— Потише, я прошу тебя. Очень быстро, — она наклонилась, ища что-то в бардачке.
«Ох, какой же голос у нее скрипучий, нудный стал, — подумал Петухов с досадой. — А был-то, как ручеек журчал. Курит много. И чего курит? Нервная работа».
— А мы тоже в бар, тоже в бар! — хором запели сидевшие сзади Петуховы-младшие.
— Я вам пойду! — хмыкнул Петухов.
— Ну, пап!
— Спать ляжете. Завтра как мальки вареные будете, если на рыбалку.
— На фига мне твоя рыбалка, пап, — сказал двенадцатилетний Борис солидным тоном.
— Кому сказал — ляжете спать. Вон этот разгильдяй уже носом вовсю клюет, — Петухов повернулся, со строгим родительским умилением глядя на сонного младшего сына Глеба.
Отчаянный крик жены застал его врасплох:
— Осторожнее! Левка! Тормози! Тормози же!!
Петухов судорожно до упора выжал тормозную педаль — впереди на дороге было что-то, но от неожиданности и испуга он даже не успел толком понять, что это.
«Рено», увлекаемый инерцией, врезался в это «что-то». С грохотом разлетелось лобовое стекло.
Петуховы, спасенные подушками безопасности, были в шоке. Подобный шок испытывает каждый водитель, который на пустой, свободной дороге вдруг нежданно-негаданно со всего размаха въезжает в багажник стоящему в темноте авто с выключенными габаритными огнями.
Когда первое потрясение прошло и Петухов убедился, что все целы-невредимы, только сильно испуганы, он кое-как выбрался из «Рено» и, хромая, бросился к машине, в которую врезался. В свете одной фары (вторая, разбитая, погасла) было ясно только, что это какая-то светлая иномарка. Багажник ее был сплющен ударом. Салон темен.
Петухов невольно огляделся по сторонам, ожидая, что вот-вот откуда-нибудь из темных кустов выскочит как ошпаренный хозяин иномарки, справлявший там неотложную естественную надобность. Встречаются же такие придурки — бросают тачку где попало, лишь бы отлить поскорей.
Но из кустов никто не выскакивал. Вокруг было тихо. Только где-то вдали в лесу ухнул филин. Петухов сразу узнал его — он не раз слыхал уханье филина в детстве, в родной деревне. Но одно дело деревня, а другое — ночная дорога, ведущая в известный загородный отель-клуб.
— Лева, что там? — раздался тревожный оклик жены.
— Ничего. Тут, кажется, шофера нет, — Петухов неуверенно потрогал ручку дверцы, дернул, и она легко, плавно открылась. И почти сразу из салона прямо на руки ошарашенного Петухова выпало, словно тряпичная кукла, обмякшее тело.