Сегодня Анне хотелось апатичного ничегонеделания. Валяться и читать, валяться и слушать музыку, валяться перед телевизором, валяться с бутербродом в руках. Ключевое слово: «валяться». Вялый день.
Ревизия морщин, крайне придирчивая по причине меланхоличного настроения и избытка свободного времени, неожиданно порадовала. Морщин не прибавилось, вроде даже наоборот… По поводу «наоборот» Анна радоваться не стала. Чего там радоваться, просто морда лица опухла от долгого контакта с подушкой, кожа натянулась и чуток разгладилась местами. К среде все вернется на круги своя, обязательно вернется.
Все никак у людей — в дождливую погоду тянет на дачу, в сырую прохладу, а в погожий денек, подарок бабьего лета, не хочется и носу из квартиры высовывать. Хочется слушать Билли Холидэй и холить-лелеять свою меланхолию.
Ann Ronell, «Willow Weep for Me»Под музыку Анна выпила кофе, привычно пожалела о том, что так и не выучилась играть на фортепиано (для себя, не на публику, в такие вот дни, как сегодня), а затем достала из книжного шкафа том Диккенса и завалилась с ним в кровать. Меланхолия совершенно не гармонировала с электронной читалкой, меланхолии требовался шелест перелистываемых страниц, причем лучше бы пожелтевших, старых. Тридцатитомное собрание сочинений английского классика, изданное полвека назад и доставшееся Анне по наследству от родителей, соответствовало как нельзя лучше.
«А на даче уже папоротник порыжел, — подумала Анна, на середине второй главы. — Может, собраться (имелась в виду мобилизация внутренних резервов, а не сборы как таковые) и съездить?».
Хорошая погода обещала наплыв соседей, но у любого явления есть как плохие, так и хорошие стороны. Чем больше приедет народа, тем больше вероятность встречи с кем-нибудь из приятных соседей с перспективой вечернего шашлычка под красное вино.
Борьба с собственной ленью растянулась на час. Половину этого времени Анна провела в постели, а другую половину — у окна, втайне надеясь на то, что созерцание солнечных дворовых пейзажей придаст ей решимости. Решимость и впрямь появилась. Захотелось открыть бутылку красного из скудных домашних запасов (из этой самой одной-единственной бутылки и состоявших) и выпить полбокала, лишив себя тем самым возможности садиться за руль. Меньше возможностей — меньше искушений, недаром же кто-то из знаменитых, кажется Довлатов, сказал: «С утра выпил — весь день свободен!».
Кульминационный момент близился, Анна уже мыла закуску — три бархатных персика и одну крупную, замечательно желтую грушу, как из ванны донеслась надсадная трель мобильного телефона. Восприятие телефонного звонка зависит от настроения и обстоятельств. Одна и та же мелодия может быть и приятной музыкой, и надсадной трелю. Когда ты с мокрыми руками возишься в раковине, приятной музыкой прозвучит только какой-нибудь долгожданный звонок.
Суббота, двенадцать часов пять минут. Вариантов ответа на вопрос: «кто звонит?» было всего два. Кузина Виктория (значит — жди ее в гости или иди с ней в люди) или шеф Аркадий Вениаминович с известием о том, что доцент Хрулева внезапно застрелилась (внезапно эмигрировала в Канаду, внезапно влюбилась и столь же внезапно переехала к любимому в Хабаровск, внезапно заболела пятнистой лихорадкой Скалистых гор и т. п.), в результате чего ее нагрузка переходит к Анне, которой надо «срочно подъехать», «разобраться», «впрячься и тянуть». Нет, пусть только это будет не Аркадий Вениаминович, лучше уж с Викой на шопинг в качестве консультанта. Только бы не шеф…
Незнакомый номер, судя по коду — мобильный. Приподнято-оживленный мужской голос.
— Анна Андреевна, добрый день! Не обеспокоил?
По легкому грассированию Анна сразу же узнала Панферова, ведущего научного сотрудника из Новосибирского института клинической иммунологии. Насколько она помнила, Панферов занимался экспериментальной иммунотерапией. Познакомились они давно, лет пять назад на конференции в Петербурге. Однажды вечером даже прошлись по Невскому, причем Панферову удалось поразить начитанную Анну своей эрудицией. Так, например, она не знала, что существовала, оказывается, некая схема раскраски домов на Невском проспекте, во многом дошедшая до наших дней, была составлена не «от балды», а в соответствии с теорией цвета, сформулированной художником Матюшиным, одним из лидеров русского авангарда первой половины двадцатого века. Дальше прогулки дело не пошло, хотя по взглядам, которые иногда ловила Анна, чувствовалось, что Панферов, как говорится, «не прочь». Познакомившись, они встречались на конференциях и симпозиумах один-два раза в год, обсуждали новости, могли поболтать на отвлеченные темы. Панферов все сокрушался, что множественные научные дела (он был трудоголик и карьерист) никак не позволяют ему устроить личную жизнь, а Анна шутила, что до пятидесяти лет сокрушаться по этому поводу не стоит. Панферов был немного старше ее, во всяком случае институт он окончил на три года раньше.
— Добрый день, Михаил Александрович, — церемонно ответила Анна, несмотря на то, что они с Панферовым были между собой на «ты» и по именам, без отчеств. — Вы в Москве?
— Да, приехал вот на несколько дней по делам. Очень хотелось бы встретиться. Вы сегодня вечером не заняты?
— Нет, — ответила Анна, хотя, наверное, полагалось ответить что-то вроде: «Подождите, пожалуйста, я посмотрю в своем органайзере».
— Так, может быть, поужинаем вместе? Или лучше пообедаем, а то многие дамы не едят ничего после шести…
— …а только пьют, а потом их бренные останки приходится транспортировать домой, — пошутила Анна. — Я ем после шести, так что давайте поужинаем. Где?
Почему бы не поужинать с приятным интеллигентным мужчиной, да еще и коллегой-ученым?
— Я в московских ресторанах разбираюсь плохо, — признался Панферов, — так что полностью полагаюсь на ваш выбор.
— А где вы остановились?
— В «Космосе».
— Тогда давайте встретимся… в семь вечера на «Сухаревской» в тупике…
— …и поужинаем в буфете института Склифософского! — рассмеялся Панферов.
— Нет, в чебуречной напротив института, — поддержала шутку Анна.
— Я, конечно, небогат, но не настолько, чтобы угощать вас чебуреками.
— Угощать? — удивилась Анна. — А я думала, что каждый платит за себя.
— У нас в сибирской глуши эти европейские новшества еще не прижились, — отшутился Панферов.
— Но мы-то не в сибирской глуши…
Шутливая перепалка растянулась на целых десять минут. Попутно перешли на «ты». Панферов мельком упомянул о том, что в столицу его привели «радужные перспективы», но развивать эту тему не стал, не иначе как побоялся сглазить раньше времени. Под конец разговора докатились до откровенных фривольностей. Панферов принялся сыпать комплиментами, а Анна предложила познакомить его с кем-нибудь из свободных кафедральных дам, находящихся, как сейчас принято говорить, «в поиске». Если бы Панферов согласился, то пришлось бы знакомить его с Долгуновской, больше не с кем.
Закончив разговор, Анна съела грушу и отправилась в ванну — приводить себя в порядок. На все про все вместе с ароматической ванной ушло два часа. Сглупила — надо было хотя бы в среду записаться к косметологу, знала ведь, что выходные будут относительно свободными и не записалась. Теперь уже и звонить бесполезно, потому что косметолог Жанна была не абы кем, а профи из востребованных и к пятнице, если не к четвергу, ее «выходной» график был забит плотно, под самую завязку.
Когда никуда не торопишься, одежду можно выбирать бесконечно долго. Выбирать Анна умела и любила, потому что в выборах, поисках наилучшего варианта из всех возможных, находила отраду ее перфекционистская душа. Да и увлекателен этот процесс.
Выбирай не выбирай, а все равно остановишься на чем-то практичном и не очень броском. В конце концов, это не званый вечер в Кремлевском дворце, а всего лишь ужин с знакомым в совершенно не пафосном месте. Был у Анны на Сретенке любимый кабачок, точнее — не на самой Сретенке, а в Даевом переулке. Недорогой, по центровым московским меркам, конечно, уютный, со «сборной» русско-европейско-кавказской кухней. Недавно, не иначе как из желания идти в ногу со временем и соответствовать модным тенденциям, в меню заведения включили суши с роллами. Эстетствующие ценители незамутненного стиля страдальчески поморщились бы и бежали прочь, даже не потрудившись захлопнуть меню, но Анна напротив находила определенное удовольствие в том, чтобы после солянки по-архиерейски съесть толму, политую смесью мацони с чесноком, а на десерт взять профитроли со сливочным кремом и клубникой. Странно, но в опровержение постулата, гласящего, что ни один повар не может одинаково хорошо готовить блюда разных кухонь, местному повару удавалось все, даже суши с роллами у него были кондиционными, а не какими-то там колобками из полусырого риса и мелко порубленных крабовых палочек. Суши ценны в первую очередь своим изысканным минимализмом, но минимализм не имеет ничего общего с минимизацией затрат, столь любимой столичными рестораторами, да и нестоличными тоже.
А еще в кабачке была мощная вентиляция, ввиду чего дым из курящей зоны не доходил до зоны некурящей, и не было живой музыки с традиционным для общепита репертуаром, надрывающим душу и выносящим мозг. Упоминание о тающих лучах забытого заката, о девушке Прасковье из Подмосковья или о подаренном любящей матерью вязаном жакете, отбивали у Анны не только аппетит, но и само желание развлекаться. Первое же место по антипатиям стойко удерживала «Москва златоглавая», не столько из-за текста или музыки, сколько из-за принятого повсеместно оглушительнейшего исполнения и дикого топота, призванного изображать не то бег залетных коней, не то грациозное сбивание снега с каблуков гимназистками. Ну и публика в кабачок ходила соответствующая — тихая и сдержанная, в основном парочки от тридцати и старше.
Анна остановила выбор на потертых стрейчевых джинсах и свободного кроя красном пуловере с рельефным узором, стилизованным под кольчугу. Тогда можно будет надеть светло-коричневую замшевую куртку и такого же цвета «мартенсы». И сумка с бахромой есть коричневая, только малость темнее куртки и ботинок. Кэжуал стайл. Удобство ради удобства.
Ювелирка под этот прикид подходила всего одна, но, зато идеально — тонкой работы серебряный гарнитур с искрящимся авантюрином. Серьги, подвеска, колечко — и все такое ажурное, невесомое.
Белье, изгаляясь в иронии над собой, выбрала самое соблазнительное, еще ни разу не надеванное.
— Не на всякий случай, а просто потому что мне идет! — сказала Анна, глядя в зеркало на себя, такую красивую и возбуждающе чувственную в прозрачной эфемерности кружев. — А раз идет, то что бы себя не порадовать?
От утренней меланхолии не осталось и следа. Правильно говорит Виктория, что светская жизнь — лучшее лекарство от скуки. А кто разбирается в лекарствах от скуки лучше неработающих бездетных женщин? Разве что только охранники.
Панферову заведение понравилось или просто сказалось хорошее воспитание.
— Классное местечко, — похвалил он еще на улице, поняв, что Анна ведет его именно сюда. — Притягательное.
— Нет швейцара с бородой и галунами! — было сказано в вестибюле. — Отдельный плюс.
— Здесь даже гардеробщика нет, — похвасталась Анна. — Напольные вешалки стоят прямо в зале. И антураж простецкий, стилизован под старые каменные стены.
Анна вспомнила китайский ресторан с вычурным названием — не то «Жемчужина красного дракона», не то «Красный дракон у жемчужной реки» — в который ее затащила Виктория. «Та-а-акое изысканное место, Ань, прям умереть — не встать! Получишь незабываемые впечатления!».
Оказалось не столько изысканно, сколько роскошно. Тяжелые вызолоченные двери, внутри все красно-золотое, горит, слепит. Сопровождаемые метрдотелем и двумя официантами (по уму вполне хватило бы одного), они проследовали через огромный зал, прошли по узкому, изобилующему поворотами, коридору и очутились в большой комнате, в центре которой стоял прямоугольный стол, а по его бокам, вдоль стен, были расставлены плетеные ротанговые стулья. Над стульями висело несколько картин, изображающих эпизоды из китайской истории или же из какого-то знаменитого китайского классического романа, может из «Сна в Красном тереме» или «Троецарствия». Один из официантов, стоило клиентам только усесться, уточнил, какой чай они предпочитают, и ушел за чайником. Другой священнодействовал, настраивая кондиционер, висящий на стене. Метрдотель с поклоном подал каждому меню и почтительно замер в ожидании заказа… Чай оказался паршивым, еда невкусной, а из горки маринованной капусты на стол важно выполз упитанный таракан… незабываемые впечатления, Виктория не обманула.
— Это вообще здорово! — восхитился Панферов. — А то очень неудобно вытряхивать все из карманов в гардеробе. Вам, женщинам, удобнее…
Помогая Анне снять куртку, Панферов мягко и словно невзначай коснулся пальцами ее шеи. На какое-то мгновение, но Анну будто током ударило. «Жуть!» — смущенно подумала она, не желая даже вспоминать, сколько времени она не была с мужчиной. И в ресторане, и вообще.
С мужчинами, несмотря на их кажущееся изобилие, дело обстояло не лучшим образом. Избранник должен был подходить по ряду критериев, установившихся давно, в самом начале студенчества. Критериев было немного, по пальцам пересчитать, но ни одним из них Анна не могла и не собиралась поступиться.
Он должен был быть умным. С дураками скучно. Это раз.
Он должен был быть опрятным чистюлей. «Настоящий мужик могуч, вонюч и так далее» — это из другой оперы. Для других. Это два.
Он не должен был быть сквалыгой и крохобором, причем крохоборство рассматривалось глобально, как опора или подпорка жизненной позиции. Швыряние деньгами Анна тоже не приветствовала. Золотая середина — относиться к деньгам разумно, бережно, но без дрожи в руках и прерывистого дыхания. Это три.
Он должен был быть свободным. Женатики (как гражданские, так и юридические) Анну не вдохновляли. Проблематично, неудобно и противно до омерзения. Это четыре.
Он должен был быть приятным. Сюда входила совокупность качеств — от симпатичной, располагающей, внешности, до нежности в постели. Это пять.
Панферов, кстати, был симпатичным. Голубоглазый блондин скандинавско-поморского типа с хорошей фигурой. Глянешь и сразу ясно, что в спортзал и бассейн человек ходит регулярно, а не полтора раза в три месяца, как, например, это делала Анна. Только нос уточкой и маленький, не под стать всему лицу, подбородок слегка портили впечатление. Но ненамного, можно сказать, что и не портили вовсе.
Всего пять критериев. Если считать по пальцам, то можно обойтись одной рукой. А вот поди же, найди кого-нибудь подходящего по всем пяти.
— Сестренка, ты все усложняешь! — учила жизни Виктория. — Надо жить проще. Увидела подходящего мужика — хватай и пользуйся.
— Пользуются вибратором, — поправляла Анна, — а с мужчинами вступают в отношения.
— Чтобы ими пользоваться! — подхватывала двоюродная сестра. — Кому нахрен нужны отношения, от которых нет пользы?
Напоминать, что пользу каждый человек представляет по-своему, было опасно. Виктория ярилась и выливала на Анну столько цинизма, что хотелось немедля бежать и вымыться с мочалкой под обжигающе горячим душем. Выговорившись, Виктория добрела и предлагала по-родственному:
— Хочешь любого из моих мужиков, кроме Гарусинского, конечно?
Виктория была классной родственницей — чуткой, доброй, отзывчивой, щедрой, незлопамятной… Только мозги слегка набекрень. Разумеется, двоюродная сестра была об Анне того же мнения.
Рекомендаций по выбору блюд Анна давать не стала. Заказала себе салат с брынзой и запеченное филе судака с цветной капустой. Оголодавший Панферов выбрал сытное — «купеческий» салат (тот же оливье, только с утиной грудкой) и телятину в горшочке. С грибами. Пить решили красное вино.
— Бордо, Шато, Шантарель, Кьянти… — Официант перечислял марки, уставившись в потолок, словно считывал их оттуда.
Панферов выжидательно посмотрел на Анну. Анна пожала плечами. Панферов дослушал перечень до конца и заказал «кадарку».
— Вкус, знакомый с детства, — прокомментировал он.
— Веселое, наверное, было детство, — улыбнулась Анна.
— Режимное! — хмыкнул Панферов. — Единственный ребенок в академической семье, причем поздний. Папа — профессор, мама — старший научный сотрудник, бабушка — отставной директор лучшей в городе школы…
— Бедняжка, — улыбнулась Анна. — Искренне сочувствую.
— Мне обычно завидовали, — рассмеялся Панферов. — Прочили грандиозное будущее. Как же, такая семья, такие связи. А будущее не заладилось… Но это грустная тема, лучше не начинать.
— Лучше не юродствовать, — посоветовала Анна. — Можно понять гастарбайтера, который жалуется, что у него не заладилось, но тебе, по-моему, просто грешно…
— Это только так кажется, — тоном бывалого, все повидавшего и все испробовавшего человека, сказал Панферов и столько минора прозвучало в сказанном, что Анна сразу же пожалела о своей оплошности; не стоило развивать эту тему. — Стартовал я неплохо, это так, но потом забуксовал. Ведущий сотрудник — хорошо, как этап биографии, но ужасно, как ее итог.
— Какие твои годы?
— Да уж немалые, пора лабораторией заведовать или еще чем-нибудь… У нас не то, что у вас. У нас все по-другому…
«У нас не то, что у вас» — излюбленная тема немосквичей. У вас — кисельные реки, а у нас и молочных берегов нет. У вас — широкие перспективы, а у нас — убогое прозябание. У вас — все, а у нас — почти ничего. И так далее, и тому подобное, и прочая, и прочая… Панферов, надо отдать ему должное, красок чрезмерно не сгущал, коллег и начальство грязью не поливал, только сетовал на стагнацию и отсутствие перспектив для роста.