Он обошел вертолеты кругом, попинал зачем-то шасси, залез под кожух двигателя «Пчелы». Побывал сначала в одной кабине, затем в другой, проведя внутри в общей сложности около десяти минут. Чем он там занимался, генерал не видел – камер внутри вертолетов не установили, Славута остался снаружи, представителя сопровождал один из майоров.
По завершении осмотра последовал вывод, полностью подтвердивший первоначальное заключение: да, оба вертолета собраны на заводах «МосТех». И тут же из недр папки появился слегка потрепанный документ, оказавшийся сводным списком потерь воздушной техники.
Генералу стало скучно. Не надо быть провидцем, чтобы предсказать дальнейшее: оба вертолета в данном списке числятся.
Угадал. Сличение заводских номеров подтвердило: обе машины потеряны московскими безами во время инцидента на Северной магистрали полтора года назад. Вертолеты преследовали группу боевиков, совершившую нападение на грузовой экспресс, связь с ними была потеряна, и на базу они не вернулись. Обстоятельства исчезновения не ясны до сих пор, обломки, несмотря на тщательные поиски, не обнаружены. Экипажи в течение года считались пропавшими без вести, затем их признали погибшими. Вся информация об инциденте в свое время передавалась в ОКР согласно третьему протоколу Положения об эксплуатации Северной магистрали.
Закончив излагать предысторию, представитель сделал паузу и перешел к делам насущным. Поинтересовался невинным тоном:
– Каким образом я смогу забрать наши машины? Вернуть, так сказать, по принадлежности.
Генерал предвидел такой поворот дела, и офицеры имели соответствующие инструкции. В разговор вступил майор Гольц, тот еще крючкотвор, подвизавшийся на ниве военной юриспруденции.
– Вы ошибаетесь в оценке статуса этих вертолетов. Они никоим образом не ваши. Они в настоящий момент являются боевыми трофеями российской армии, захваченными в ходе операции против незаконных вооруженных формирований. И, согласно пункту семь-бис статьи двадцать восьмой Конвенции о ведении военных действий, подлежат…
– Подождите, подождите… – замахал руками представитель. – Чуть подробнее, пожалуйста. Эти вертолеты действительно против вас воевали? При каких обстоятельствах вы их захватили?
Кравцов понял, что сейчас прозвучал действительно важный вопрос. Все остальное мишура и дымовая завеса… Генерал произнес в микрофон несколько слов, услышал которые лишь полковник Славута.
Реплику генерала, не совсем цензурную, полковник перевел на канцелярит следующим образом:
– Мы не уполномочены здесь и сейчас раскрывать подробности проводимых ОКР боевых операций.
– То есть вы не подтверждаете, что произведенные в «МосТех» вертолеты воевали против России? – гнул свое представитель.
– Точно так же мы это не опровергаем, – уточнил Гольц. – Этот вопрос выходит за рамки нашей встречи. Задача иная: выяснить, каким образом у мятежников появились два мостеховских вертолета не в виде рухнувших с неба обломков, но во вполне работоспособном состоянии.
– В работоспособном? – удивился представитель. – В самом деле? А мне почему-то кажется, что без основательного ремонта эти пташки в небо не поднимутся.
Вертолеты и в самом деле выглядели не лучшим образом: борта зияли большими и малыми пробоинами, винт «Пчелы» был погнут, искорежен, а у десантно-грузовой «Тамани» отсутствовала часть хвостового оперения.
– Повреждения получены в ходе операции по захвату, – пояснил полковник.
– Возможно, возможно… – произнес представитель таким тоном, словно не поверил, но согласился из вежливости. – Однако у «Науком» машины исчезли в целом и невредимом состоянии, что отражено в документах. А как попали они к вашим мятежникам, неплохо бы спросить их самих. Вы захватили кого-то, кто состоял при вертолетах? Что они говорят?
Генерал подумал – сейчас вновь прозвучали действительно важные вопросы. Позже запись разговора не один раз просмотрят лучшие специалисты, анализируя мельчайшие нюансы микромимики представителя. И доложат, когда недомерок болтал, что в голову взбредет, а когда интересовался значимой информацией и напряженно ждал ответа. А сейчас генерал прислушивался только к своей интуиции, редко его подводившей.
– Работа с пленными ведется, – обтекаемо ответил полковник.
– Правильнее сказать, с задержанными, – уточнил Гольц. – Статуса воюющей стороны «Печорская республика» никогда не имела, и речь идет не о военнопленных, а о гражданах России, обвиняемых в совершении ряда уголовных преступлений.
С пленными, как их ни называй, и в самом деле работали интенсивно. Но мало кто из них знал о вертолетах, а те, кто знал, не осознавал уникальность боевой техники, оказавшейся в распоряжении сепаратистов: ну стоит пара вертушек на объекте, расположенном на дальней окраине «столицы». Ну летают куда-то по каким-то делам… Эка невидаль.
Похоже, в курсе всего был один человек – главком ВВС самозваной республики. Именно он руководил прорывом колонны в сторону консервной фабрики, возможно, решив использовать для бегства машины с неограниченным радиусом полета. Там же и погиб, когда колонну громили ударами с воздуха.
Про тех, кто непосредственно эксплуатировал вертолеты, известно еще меньше. Ни с кем не общались, жили замкнутой группой – снимали две квартиры в жилом массиве неподалеку от объекта. И погибли во время ночного авиаудара, превратившего массив в руины. Но не все… Кто-то уцелел и забрал преобразователи. Украл из колоды генерала Кравцова козырную карту. И теперь придется блефовать…
Он сказал еще несколько слов в микрофон – отдал команду на начало блефа.
2. Правосудие эконом-класса
Интересно, где они берут лампы накаливания? Рыскают по антикварным салонам? Или экономно расходуют госрезерв, сохранившийся с давних-давних времен? А может быть, у ОКР имеется небольшая стеклодувная мастерская, производящая ограниченные партии?
Лампы, направленные с трех сторон, слепили. Лампы заставляли обливаться по́том. Меня слепили и меня заставляли, мои визави в количестве трех человек сидели на другом конце обширного стола вполне комфортно. Так и задумано. Так и должно быть в трибунале…
Трибунал заседал неформальный, иногда называемый «черным»: никакой защиты, даже самой номинальной, обвиняемому не полагалось. И протоколы никакие не велись – потом начальство просмотрит запись из «балалайки» председательствующего, и на том все закончится. Но приговоры черный трибунал выносит вполне действенные. Вернее, один и тот же приговор по всем делам, другие попросту не предусматриваются…
Председательствовал подполковник Нехлюдов, он же по совместительству исполнял роль обвинителя. В роли заседателей выступали два незнакомых мне офицера. Вот и весь суд, ни секретаря, ни защитника, про публику и говорить не приходится… Возможно, имелись в наличии исполнители приговоров, но они оставались где-то за кадром.
Обвинение состояло из трех пунктов.
Во-первых, капитан ОКР Руслан Дашкевич обвинялся в неумелом и небрежном руководстве ротой «Гамма-7» батальона «Гамма» Третьей дивизии особого назначения ОКР в ходе проведения операции «Парма», что привело к неоправданной гибели почти всего личного состава означенной роты и потере приданной роте техники (десантного вертолета «Иволга»).
Во-вторых, капитана обвиняли в халатном отношении к захваченным трофеям стратегической важности, выразившемся в недостаточной их охране и повлекшем утрату означенных трофеев.
Ну, и в-третьих, до кучи, мне пришили пособничество в дезертирстве сержанта Багирова, не вернувшегося из окружавшей Печору лесотундры… Последнее обвинение было полным бредом, такие бойцы, как Баг, не дезертируют, попросту не умеют, устроены иначе. Наверняка сержант уже мертв, и Нехлюдов понимал это не хуже меня.
Впрочем, первых двух пунктов с лихвой хватало для вынесения приговора. И дальнейшие излияния Нехлюдова, зачитывающего обвинение, я слушал лишь из любопытства: что еще припомнит мне подполковник. Обвинит ли в нецензурном, порочащем честь и достоинство, оскорблении офицера, старшего по званию и должности?
Не обвинил. И на том спасибо.
Закончив прокурорскую речь, Нехлюдов немедленно вернулся в ипостась председателя трибунала и поинтересовался, что я могу сказать в свое оправдание. В тоне его ясно слышалось: что бы я ни сказал, все равно не оправдаюсь.
В принципе, если отвлечься от того факта, что речь шла о моей судьбе, подполковник прав. То, что для выполнения поставленной задачи сил и средств явно не хватало, – не оправдание. У нас по-другому не бывает… Извернись, сделай невозможное, прыгни выше головы, но выполни невыполнимый в принципе приказ – или сдохни.
Не сдох, уж извините. Вроде и не прятался за спинами парней, однако опять не получил ни царапины. Такое вот цыганское счастье… Парадокс: погиб бы под развалинами «консерватории» – орденок посмертно и торжественные похороны, остался жив – черный трибунал.
Не сдох, уж извините. Вроде и не прятался за спинами парней, однако опять не получил ни царапины. Такое вот цыганское счастье… Парадокс: погиб бы под развалинами «консерватории» – орденок посмертно и торжественные похороны, остался жив – черный трибунал.
И никого не волнует, что десантные вертолеты не посылают без прикрытия к объектам с действующей, не подавленной системой ПВО. И то, что десантура с легким стрелковым даже теоретически не может остановить «самураи», а мы остановили, – не волнует. Главная задача не выполнена – трибунал.
Короче говоря, оправдываться я не стал. Коротко, в нескольких словах, признал свою вину. Даже не стал припоминать былые заслуги и просить о возможности искупить и смыть кровью… В обычном трибунале такое иногда помогает. Но только не в черном… Известно об этом судилище очень мало. Можно сказать, толком ничего не известно… Но один вывод из этой неизвестности сделать нетрудно: оправдательные приговоры здесь не звучат, и вообще никакие не звучат, кроме смертных. В противном случае информация так или иначе просочилась бы…
Судьи казались слегка удивленными моей покладистостью, а у меня вдруг зачесалось левое ухо, все сильнее и сильнее. Я бы плюнул на торжественность момента и почесал, терять все равно нечего, но не мог – мои запястья притягивали к подлокотникам кресла браслеты из кевлайкры, выдерживающие, навскидку, пару тонн на разрыв… А проклятое ухо чесалось все сильнее и сильнее. К чему бы? Может быть, именно туда, к уху, приставляют дуло «дыродела», когда приводят приговор в исполнение? Как именно здесь ставят точку, я не знал…
Дело происходило в принадлежавшем ОКР особнячке в Царском Селе – пару раз мне доводилось здесь бывать, но к трибуналу те визиты отношения не имели. Двухэтажный дом, притаившийся посреди небольшого парка, забор, шлагбаум, никакой вывески. Проходя мимо и не скажешь, что принадлежит дом столь серьезной организации. Даже от деревьев в парке остались лишь пеньки, дабы не выделяться среди окружающего пейзажа, хотя кто-кто, а уж ОКР мог обеспечить топливом свой объект.
Предназначался домик для всяких деликатных, не терпящих огласки дел. Вроде сегодняшнего. И вполне вероятно, что здесь, в подвале, оборудовано помещение с хорошей звукоизоляцией и со стенкой, не дающей рикошетов.
Хотя возможны разные варианты… Заседание трибунала проходило в относительно небольшой комнате без окон, зато с мощной вытяжной вентиляцией. А еще имелись там два небольших зарешеченных отверстия в стене, при помощи которых легко и просто превратить комнатушку в газовую камеру. И если вокруг двери есть уплотнительная прокладка… Но дверь с места подсудимого я толком разглядеть не мог.
Впрочем, что ломать голову… Скоро все узнаю.
Трибунал не совещался. Вообще никак – ни в моем присутствии, ни удалившись приличия ради в совещательную комнату… Все решено заранее. Непонятно, зачем при таком раскладе собирать тройку, отрывать людей от дел? Хватило бы одного Нехлюдова.
Даже на чтении приговора они сэкономили… Оглашен он был следующим образом: все трое поднялись, Нехлюдов достал из-под стола небольшой чемоданчик, открыл, выложил содержимое передо мной.
На столе образовался простенький натюрморт: «дыродел», половинка бумажного листа и коротенький, сантиметра три длиной, огрызок карандаша.
Все роли среди членов трибунала были расписаны заранее. Один из заседателей – майор, чье имя я не знал, – тут же занялся «дыроделом»: отстыковал обойму, внимательно ее осмотрел, передернул затвор, вынул из кармана один патрон, вставил в обойму, пристыковал ее на место, дослал патрон в ствол…
Пока он все это проделывал, Нехлюдов заговорил под аккомпанемент негромкого металлического полязгивания:
– У тебя на все пять минут. Можешь написать пару строк родителям или девушке, кому хочешь… Передадим. Официально погибнешь в бою за Печору. Все, время пошло.
Они вышли, не глядя на меня. Дверь закрылась, лязгнули засовы… Почти сразу погасли все лампы, кроме одной, палящей-слепящей слева. Прошло еще несколько секунд, затем в подлокотниках кресла что-то щелкнуло и мои руки почувствовали свободу.
Первым делом я подался вперед и посмотрел на дверь. Ее огибала-таки по периметру резиновая уплотнительная прокладка. Все понятно. Если у клиента не хватает духа самому поставить точку, то в комнату никто не входит, чтобы не подвернуться под выстрел из «дыродела» с одним патроном… Пускают газ, и наверняка не усыпляющий, боевой.
Я взял карандаш, машинально нарисовал на бумаге палочку, рядом другую. Соединил их третьей, получилось нечто вроде буквы «П»… Затем скомкал бумагу.
Пять минут – большой срок. Можно вспомнить всю свою жизнь и пожалеть о впустую растраченных годах… Мне вся жизнь не вспоминалась. Я вспомнил «чернобурку», известную под прозвищем Артистка. Как живая предстала перед мысленным взором: невысокая, смуглая, раскосая, прямо-таки обязанная быть жгучей брюнеткой, однако упорно красящая свой короткий «ежик» в ярко-рыжий цвет…
3. Там на неведомых дорожках…
Растительность здешняя ну никак не подходила для лесотундры. Не кусты, но и травой не назовешь: сочные, буровато-багровые стебли в рост человека, без листьев. Странным растениям – если бы все странности с них начались и ими же закончились – Алька, наверное, не удивился бы.
Много странной, невиданной флоры и фауны появилось за последние годы… Еще в бытность Альки в Заплюсье живший неподалеку рыбак Ибрагим дивился: неправильные какие-то рыбы заходят по весне с Балтики. Вроде на угрей похожи немного – длинные, змееобразные – но пасть совсем другая, здоровенная, зубы чисто собачьи. И ловить таких рыбешек приходится с большой осторожностью, бросаются на все живое – даже вытащенные в лодку, норовят оторвать, откусить кусок плоти… Однако вполне съедобные, даже вкусные.
Да и на суше странные животные встречались. И растения, никем и никогда не виданные. Многие грешили на радиацию – из-за нее, дескать, расплодились мутанты. Алька таким домыслам не верил. Все-таки он в школе специализировался по биологии, собирался поступать на биофак… Естественная мутация дело долгое, какая бы радиация ее ни подстегивала. У сильно облученных особей, конечно, может появиться потомство с самыми разными отклонениями, но это не новый вид – выродки, нежизнеспособные и к дальнейшему размножению непригодные. Много поколений должно смениться, чтобы угри мутировали в зубастых рыб, попадавшихся Ибрагиму.
Легче было поверить в другую версию, обвинявшую во всех природных странностях генетиков-вредителей. Проще говоря – Мутабор. Наплодили, мол, в своих тайных лабораториях всякой нечисти и выпустили в леса, моря и реки. Раньше потихоньку выпускали, осторожно, с оглядкой. Но когда люди разобрались, что к чему, когда покатилась по всему миру волна погромов, направленных против проклятых колдунов, – те как с цепи сорвались, все свои приберегаемые на черный день злокозненные разработки в ход пустили.
В общем, странным багровым растениям Алька не удивился бы. Даже тому не удивился бы, как вспыхнули они, едва Командир поднес к наломанной куче стеблей зажигалку – мгновенно, словно основой их обильного сока была вовсе не вода, а весьма горючая жидкость…
Но здесь все было не так. Неправильно.
Воздух – не тот. Тягучий, плотный, с усилием проникавший в легкие. Казалось, и не воздух это вовсе – какой-то прозрачный кисель, причем весьма питательный. Голод Алька совершенно не ощущал, хотя поесть в последний раз довелось давненько. Наоборот, чувствовался прилив сил, легкость какая-то во всем теле и даже голова слегка кружилась, будто кто-то подмешал в тот кисель алкоголя…
Земля под ногами – не та. Даже и не земля вовсе, сплошной камень, но пористый, как пемза, и легкий, с почти невесомыми обломками. Багровые растения росли на этом как бы камне обильно, словно на самом тучном черноземе.
Кроме того, здесь нечто странное творилось со временем суток. По ощущениям Альки, на протоптанную среди багровых зарослей тропу они вышли часов двенадцать назад или десять, никак не ранее. Вышли в сумерках. И все это время сумерки тянулись и тянулись… Полумрак, видимость метров тридцать и никаких признаков, что хоть когда-нибудь наступит рассвет или стемнеет окончательно.
Такое вот место… Не думал, не гадал Алька, что угодит сюда с берега Печоры, от катера, захваченного сепаратистами.
…Их было на катере и вокруг человек двадцать пять или около того, но уж не меньше двух десятков. В униформе армии мятежников лишь трое или четверо, остальные кто в чем и с самым разным оружием. Может, то были дезертиры, решившие, что жить в своей республике, да еще богатой нефтью, хорошо, но умирать за нее смысла нет. Беглецы с поля боя, уносящие ноги куда подальше и получившие вдруг подарок судьбы – катер, способный принять на борт всю компанию.