– Нет? А жаль! – легко отреагировал Владислав. – Это грустно, не считаешь?
– Да. Грустно.
– Слушай, я не хотел тебя обидеть, Кошка. Я был не в себе и пьян к тому же. Ты же меня простишь? Скажи, что простишь? – он говорил так небрежно, так расслабленно. Он был совершенно уверен в том, что сможет уговорить мою дочь на что угодно. Властитель ее сердца. Нет, прав Гришка, нельзя такого спускать. Нельзя! Возмущение переполняло меня, и стоило больших усилий не высказаться прямо в эфир.
– Можешь встретить меня у школы? Или ты сегодня занят? – спросила Варя, и в глазах ее мелькнула сталь – это была Гришкина черта.
– Сегодня я весь твой, – щедро бросил он, видимо, пытаясь компенсировать вчерашнее. – А тебя отпустят?
– Я еще в школе, – сказала дочь. – Мы могли бы поговорить после.
– Отлично! Я подъеду через час, – согласился он. – На нашем месте, да?
– Да, на нашем, – эхом ответила она и отключилась. Ловушка захлопнулась, а мышь, наверное, пошла чистить зубы и пить кофе. Варя стояла в середине кабинета, и руки ее сжались в кулаки.
– Что ж теперь? – спросил Григорий. Следователь собрал документы в папку, на которой уже стоял жирный номер будущего уголовного дела Гуляева. Наша фамилия стояла на нем тоже. Хорошее начало новой жизни.
– Сейчас выпишу постановление о задержании, и можно ехать, – и следователь плюхнулся в кресло с весьма довольным лицом. План, ему надо выполнять план.
Ровно через час Варя стояла около забора своей школы, уже опустевшей до следующего утра. Мы с Гришей и Алевтиной Ильиничной сидели в машине, припаркованной рядом – совсем как когда я пыталась вычислить, куда именно убежала моя дочь из школы на целый понедельник.
Теперь этот вопрос уже не представлял для меня загадки. Были проблемы куда серьезнее.
Сотрудники полиции сидели в другой машине, припаркованной чуть поодаль, так, чтобы перекрыть выезд машине Владислава Гуляева после того, как он въедет в ловушку. С другой стороны улица не имела выезда, была тупиковой. Его «Ниссан» цвета мокрого асфальта появился во дворе школы почти вовремя, Варя прождала не больше десяти минут. И все же – он опоздал. Я знала, что Гуляев скажет ей. Пробки, Кошка.
Какая, к черту, Кошка. Моя маленькая дочка, которая еще совсем недавно бегала по закрытому дворику в военном городке и прыгала по квадратикам классиков. Сероглазка, восторженно глядящая мне в рот в ожидании продолжения сказки о братьях-лебедях.
Что мы сделали не так, что какой-то молодой смазливый наглец так запал ей в душу? Или это участь всех родителей?
Владислав запарковал машину на пятачке, словно специально оставленном там, чтобы потом было легче отрезать ему путь к отступлению. Он вышел из машины и направился к Варе легкими шагами человека, чья совесть либо кристально чиста, либо сдана на хранение в депозитарий швейцарского банка. Вероятнее все же второе. Не может же быть так, что он всерьез не понимает, что делает?
Или может?
Варя стояла около забора, кутаясь в свою курточку – несмотря на яркое солнце по двору гулял ледяной ветер. Весна. Варвара не улыбнулась, не пошла навстречу, не отпряла. Она просто стояла и смотрела, как Владислав приближается неторопливой походкой, как ни в чем не бывало. Я видела его второй или третий раз. Смазливый мальчишка, явно самоуверен, доволен собой. Очень молод, хорошо сложен, чуть выше среднего роста. Просто парень – ничего больше. Таких миллионы. Почему именно он? А почему бы и нет. В пятнадцать лет ты любишь не потому, что твой герой лучше всех, а просто потому, что хочется любить. Так хочется выкрутить себе голову этим чувством, что ты готова полюбить костюм в тонкую полоску и любого, кому он придется впору.
Передо мной отец Вариного ребенка. Немыслимо.
И тут началось.
Глава 15, в которой мы узнаем много нового и интересного, преимущественно о себе
Отчего-то я запомнила время, высветившееся на часах панели приборов, – 16:48. Такой невыносимо длинный день после невозможной ночи. И все мы, в двух машинах, как пантеры, чуть присевшие перед прыжком. Сердце стучало так, что я боялась стенокардии у свекрови. Мы вышли одновременно с полицейскими, когда Владислав почти достиг Варвары. Мы не хотели, чтобы он с ней разговаривал, и поэтому полицейские быстрым шагом бросились ему наперерез, отрезали его от нашей дочери – один вклинился между ними, другой остался стоять со стороны спины.
Григорий подлетел и оттолкнул Варвару в сторону, ближе ко мне.
– Что происходит? – спросил Владислав, все еще сохраняя на лице следы легкой улыбки.
– Ты как посмел, сосунок, прикоснуться к моей дочери! – крикнул Григорий, вызвав одновременную реакцию со стороны Варвары и со стороны полицейских.
– Папа, не надо! – крикнула Варя.
– Отойдите, пожалуйста, – сказали наши вежливые люди в штатском, и тот, который подошел к Владиславу со спины, строго покачал головой.
– Ты у меня будешь рыдать на нарах! – все же добавил Григорий, и Владислав побелел, как будто ему на лицо вдруг прыснули старой, еще советской «белизной».
– Что он несет? – спросил Владислав Варвару.
– Не смей с ней говорить, ты! – и Гриша бросился к парню. Только опыт и знания, говорящие о высоком профессионализме полицейского по имени Николай, спасли Владислава от кулаков моего мужа. Он кинулся к супругу и крепко схватил его за запястья.
– Не стоит. Позвольте действовать по закону, а то ведь может дойти до беды, – мягко сказал он. Григорий смотрел на Владислава и тяжело дышал, раздувая ноздри так, будто был быком на корриде. Я даже не уверена, что он слышал слова, сказанные ровным, нейтральным тоном. Он дернулся еще раз, но уже слабее. Затем сплюнул на уже покрытую нежной молодой зеленью землю и отвернулся.
– Отпускаю? – спросил его Николай.
– Отпускай, не трону я этого подонка, – пробубнил Григорий. – Много чести.
– Вы Владислав Гуляев, верно? – спросил Николай, повернувшись к молодому человеку. Владислав ничего не отвечал, только сверлил взглядом Варвару.
– А если нет? – агрессивно бросил Влад и склонил голову набок.
– Предъявите документы, – ответил Николай сухо, по-деловому и совершенно не удивившись такой реакции.
– Нет у меня с собой документов, – пожал плечами Владислав.
– В таком случае мы задерживаем вас для выяснения личности. По закону – до семидесяти двух часов, – вздохнул Николай. Влад застыл в задумчивости. Он поднес ладонь ко лбу и глубоко вздохнул, как от боли. Я могла бы поклясться, что он все еще был немного пьян, во всяком случае, с похмелья. Второй офицер чуть более жестким тоном добавил:
– Вы должны проехать с нами, гражданин Гуляев. Вот постановление о задержании, можете ознакомиться.
– Варя, иди с матерью в машину, – бросил нам Гриша, но дочь стояла как приклеенная. Я обняла ее за плечи и повела к нашему «Рено». Свекровь побежала за нами.
– Ну, ты и тварь! – крикнул Владислав Гуляев нам в спину. – Сука ты, Кошка! Тупая сука!
– Да как ты смеешь! – крикнул Григорий и бросился на Владислава. Я не поворачивалась, тянула дрожащую, как осенний лист, Варю к машине и не смотрела на место, где разворачивались основные события. Но было достаточно и того, что я слышала. Крики, сдавленные возгласы, ни с чем не сравнимый звук удара, вопль Владислава. На этот раз Николай решил не вмешиваться, и мой муж повалил Владислава на землю и нанес ему еще несколько ударов.
– Хватит, достаточно, – бросил ему второй офицер, и все стихло. Мы дошли до машины, я села на водительское сиденье, а Варвара забралась с ногами на заднее сиденье и положила голову на колени к бабушке. Та тоже сидела тихо, явно шокированная этой грубой разборкой. Не думаю, что ей часто случалось видеть своего сына в такой ярости.
Не так часто он получал в жизни настоящие поводы для первобытной мужской ненависти.
Даже через закрытые двери машины до нас доносились возмущенные крики Владислава. Я повернула ключ и включила радиоприемник. Монотонный голос ведущего радиостанции перекрыл происходящее снаружи. Мы старались не смотреть туда, но все равно увидели, как Владислав поднялся с земли и поднес ладонь к лицу, посмотрел на окровавленные пальцы, затем на Григория. Тот стоял рядом и с откровенным презрением смотрел на Гуляева, высоко подняв голову. Гриша был выше его и в лучшей физической форме, несмотря на возраст.
Затем мы невольно проследили за тем, как подавленный и потрясенный произошедшим Владислав был препровожден в машину к полицейским. Нет, его не скрутили, на него не надели наручники, он пошел за ними сам, ежесекундно трогая кончиками пальцев угол разбитой губы. Николай сел с Владиславом на заднее сиденье, и они уехали. «Ниссан» цвета мокрого асфальта так и остался стоять припаркованным на пятачке около выхода из школы. Могу представить себе, сколько раз Влад стоял тут, на этом самом месте, ожидая мою влюбленную дочь с уроков, чтобы отвезти куда-нибудь – на дачу, к друзьям или просто так, приятно провести время в машине.
Мы знали, что теперь уже ничего нельзя исправить или остановить, даже если бы мы захотели. Да мы и не хотели. Григорий вернулся к нам, я пересела на пассажирское место, и мы уехали.
– Ну что, на экспертизу? – спросил муж так, словно ничего особенного и не произошло. Так, занимаемся рутиной, текущими семейными делами, всякой ерундой.
– Знаешь что, – фыркнула я. – Сначала надо покормить Варю.
– Да, конечно, – кивнул Григорий, и на его лице впервые появилось виноватое выражение. За всей этой свистопляской он совсем забыл, что на заднем сиденье его машины лежит уставшая беременная девочка пятнадцати лет, для которой все происходящее – самый настоящий ад. Кто-то, может быть, сказал бы – сама виновата. Но у меня язык не поворачивался.
Вечером мы добрались до дому, истощенные и уставшие, словно неделю без остановки копали траншею. Уже под вечер мне позвонила Людмила, спрашивала, что за ерунда и почему, если мы с Варькой на больничном, мы не сидим дома. Где нас лешие носят и буду ли я на работе завтра?
– Не думаю. Вряд ли, – призналась я. – Мы были у врача и завтра тоже поедем.
– Что-то серьезное? – спросила Люда, забеспокоившись. Ты даже не представляешь, моя дорогая. Такое серьезное, что от него ни в одну Турцию не убежать.
– Нет-нет, ничего серьезного. Просто нужно сдать анализы, – пробормотала я. – Пара дней.
Мы и в самом деле не знали, что же нам делать теперь, когда все нужные для правовой системы анализы были сданы и тесты сделаны, собрана, как они сказали, «доказательная база».
Новое утро, солнечное и прекрасное – я так ждала этой погоды, этого потепления, но солнце сейчас никого не волнует, у нас в квартире – ураган, землетрясение в десять баллов.
Погода в доме испортилась.
Мы сидим вокруг кухонного стола в полнейшем молчании, чайник закипел, отключился и начал остывать, но никто не хочет пить чай. Варя пока что дома, на нашем сфальсифицированном больничном. Но она не больна, она беременна, и эта проблема не решится сама, не решится за неделю, до пятницы.
– Ты сама что думаешь? – спрашиваю, наконец, я дочь.
– О чем? – Варя водила ложкой по тарелке с кашей и смотрела на овсянку так пристально, словно потеряла там кольцо с бриллиантом в десять карат.
– О чем? Ты еще спрашиваешь мать, о чем? – поразился Григорий.
– Пап, не кричи на меня, ладно? – голос ее тихий, любые слова даются с трудом. Я знаю, что это. Депрессия. Она сделала все, чтобы посадить мальчика, в которого была влюблена, в тюрьму. «Ты сука, Кошка».
– Я буду кричать, сколько вздумается. Мы должны принять решение, и чем быстрее, тем лучше. Пока еще есть время!
– Я не знаю, какое решение ты хочешь, чтобы я приняла, – повышает голос Варя. – Скажи мне, папа! Хочешь – идем, я сделаю аборт. Идем прямо сейчас.
– Успокойтесь, оба! – вмешиваюсь я. – Гриша, иди на работу.
– На работу? – переспрашивает муж, растерянно вспоминая, что до того, как его дочь принесла ему «новость» в подоле, у него была жизнь, график, ответственность. Его черный костюм «суперагента» валяется в кресле, измятый, никто ничего не почистил, не погладил, не повесил на ручку двери. Второй, на смену, тоже не поглажен, валяется в чистом.
– Вот черт, опаздываю! – осознает Гриша, и мы начинаем ругаться, перекапывать наш гардероб в поисках других приличных вариантов одежды. В конце концов, он не на пресс-конференцию к президенту едет, верно? Я достаю с вешалки серые брюки, бежевую рубашку и галстук. Пиджак? Перебьются, выдаю темно-бордовый свитер с ромбиками. Уже можно ехать прямо так, без куртки. Потеплело.
Супруг уходит, а мы продолжаем сидеть и смотреть с дочерью сквозь друг друга. Все, что происходило вчера, происходит сейчас и будет продолжаться дальше, не кажется правильным. Хотя, на деле, мы поступили ответственно, совершили взвешенный шаг, наказали преступника.
Тогда почему я совсем не чувствую воодушевления?
– Ты как себя чувствуешь? – спрашиваю я в надежде хоть на какой-то разговор. О погоде, курсе доллара, да о чем угодно.
– Я хочу спать! – бормочет Варя и уходит в свою комнату, так и не прикоснувшись к каше. И бог весть, что творится сейчас в ее головке, понять хоть что-то по ее колючему взгляду невозможно. До самого вечера дочь сидит у себя и не выходит.
Так тихо в нашем доме давно не было. Единственный звук, говорящий о наличии в доме трех женщин, – это бормотание кухонного телевизора. Война – не война, преступления – не преступления, а сериал продолжает идти в то же самое время. Расписание строгое. Исторический фильм по первому каналу, детективно-любовная история по второму, с интервалом в сорок минут. Единственное, что сделала Алевтина Ильинична, – это чуть убавила звук. Но оно и понятно, ведь обычно в квартире шумно. Варина музыка, я бегаю туда-сюда, хлопаю дверцей холодильника. А тут… тишина и покой.
Аж жуть берет. Это правда. Когда люди ругаются, кричат, выясняют отношения, швыряются друг в друга обвинениями или тарелками – это все равно жизнь, движение. Это – семья. Такая тишина означает, что мы – трое отчужденных людей, каждый из которых прячет свой внутренний мир от другого за пятью замками и молчанием.
Если считать с Гришей, то четыре человека – и тишина.
Так что, можно даже сказать, я мечтала о том, чтобы случилось что-то, что разбило бы этот айсберг, внутрь которого мы все вдруг попали. Но о том, что произошло на деле, я, конечно, не просила.
Вечером к нам в дверь позвонили. Вечером – не совсем правильное слово, была уже почти ночь. Мы все лежали по своим кроватям и диванам и делали вид, что это был обычный, ничем не отличающийся от других день.
Никакого секса, конечно. Я читаю книжку, мое лицо намазано толстым слоем увлажняющего, питательного крема. Гриша разгадывает кроссворд. Чем занята Варя – черт ее знает. В последний раз, когда я заглядывала к ней, она маниакально перебирала странички с анекдотами и смешными картинками-демотиваторами в своем компьютере.
Представляете себе такую картину – ребенок читает уморительные подписи к еще более уморительным картинкам, как, например, изображение старого таксофона, на котором написано «Социальная сеть» и подпись – «технология Сколково». И другие прочие, в таком духе. А дочь читает это с каменным выражением лица, и даже улыбка не мелькнет. Даже при виде фотографии мухи на велосипедике. Интересно, кстати, как они его сделали?
В общем, в дверь позвонили. Григорий, завороженный разгадыванием кроссворда, не сразу осознал тот факт, что для просьб о щепотке соли или спичках поздновато. Я встала и пошла открывать дверь на каком-то автопилоте.
Даже не умудрилась спросить кто.
Можете поверить, я глубоко в этом раскаиваюсь, ибо припоминается мне этот промах теперь чуть ли не ежедневно. Во всяком случае, этот факт пришивается к любому удобному случаю. Но, с другой стороны, не открыла бы я – и что бы поменялось? Ничего.
Господа Гуляевы в полном составе, тот самый папаша Гуляев, важная шишка, глава их «хорошей» семьи, мама Гуляева, бухгалтер и любительница культурного отдыха вдали от детей, и их дочь Маша – они что, просто развернулись бы и ушли, если бы я не открыла? Вот уж не думаю. Да они скорее бы дверь снесли, чем ушли. И хотя дверь у нас как бы металлическая, с замками и какими-то задвижками, а снести ее очень даже возможно. Я однажды видела, как ремонтные рабочие из квартиры напротив потеряли ключи или просто забыли где-то. Они приехали к месту выполнения своего ремонтного долга, но отдать его, долг, никак не могли по причине закрытой на все замки типовой металлической двери. Недолго думая, они вывинтили замок, сбили дверь с петель и просто сняли ее.
Наверное, наши двери тоже разработали в Сколково.
Мы всегда утешались тем, что брать у нас дома особенно и нечего, кроме наших долгов по ипотеке, и что вламываться к нам в квартиру будет просто-напросто незачем. Как мы ошибались. Господа Гуляевы, красные, как знамя строителей коммунизма, стояли на нашем пороге и очень сильно хотели вломиться.
А я добровольно открыла им дверь.
– Что за возмутительная чушь! – полетел в меня крик прямо с порога. Честно признаюсь, что я не сразу и поняла, кто именно возник передо мной. Просто открыла дверь, а там обнаружилась дама лет около сорока, одетая так, словно нацепила на себя вещи в случайном, хаотическом порядке. Причем как если бы надевала она их не глядя, в темной комнате и на ощупь. Удобные кожаные полусапожки на плоской подошве, отороченные мехом – нормально. Заправленные в них розовые тренировочные штаны с тонкими полосками стразов по бокам – странно. Серо-голубая водолазка – нормально. Дорогущая норковая жилетка поверх нее – очень странно. Огромные, сияющие и усыпанные опять же стразами часы, несколько браслетов на обеих руках, громоздкое колье поверх водолазки, идеально усаженное под вырез жилетки. И темные очки, единственная функция которых в таком темном месте, как наш лестничный холл, могла заключаться в прикрытии синяка.