Я тогда ответила, что всему есть предел, что ничего подобного делать не стану, что человеку этому не верю, да и камень в эти самые минуты уже покидает монастырь, потому что стала известна его подлинная ценность. Человек, назвавшийся Сережиным товарищем, выказал сожаление, но настаивать ни на чем не стал. Задал пару вопросов и ушел. А вскоре стало известно об убийстве и краже изумруда, что привело меня в ужас, я бросилась к сестре Евдокии и обо всем ей рассказала. Та и раньше относилась ко мне с огромным сочувствием, не обошла им и в этот раз. Более того – рассказала, что обо мне приходило в монастырь сообщение из полиции, где говорилось, что в Красноярске меня подозревали в причастности к совершению преступления. Сестра Евдокия посоветовалась с настоятельницей, они поверили в мою непричастность к свершенной гнусности, но также поняли, что подозрения обязательно падут на меня. И они сами отвезли меня в город, чтобы я могла бежать. Но случились две вещи, которые заставили меня остаться в Томске. Я получила письмо от Сережи – через неделю он должен быть здесь. К тому же, переодевшись в оставленную мною в городе одежду, я решила, что моя внешность очень сильно изменилась, и меня навряд ли смогут опознать. В дополнение ко всему я покрасила волосы. К тому же у меня был паспорт на чужое имя, очень хороший паспорт, выправленный как раз для подобных случаев.
Лариса умолкла, собираясь с мыслями, да и с силами.
Да уж, подумала я, если полиция ищет послушницу из монастыря, то эта яркая и модная молодая женщина обратит на себя внимание в самую последнюю очередь.
– Два дня тому назад, вернувшись в номер, я обнаружила, что кто-то копался в моих вещах. Была возможность, что так поступила нечистая на руку горничная или кто иной из служащих гостиницы, но я ее отвергла, обнаружив, что за мной следят. Я ездила на почтамт, и всю дорогу туда и обратно за мной следовал довольно странный возок. Полицейским незачем было устраивать за мной слежку, они бы просто арестовали меня. Выходило, это именно тот человек, что приходил к стене монастыря. Я вновь растерялась: уехать нельзя, вернее, слишком нежелательно – ведь уже через три дня должен приехать Сережа, – но и оставаться страшно. Я посоветовалась с одним человеком…
– С матушкой Серафимой?
– Совершенно верно. И она рекомендовала мне обратиться к вам. Вы пришли очень вовремя, чтобы спасти мне жизнь.
– Странно все это, – сказала я. – Зачем вы нужны, если изумруд у них?
– У них? – переспросила Лариса.
– Мне точно известно, что тот человек, с которым вы встречались, был не один.
– Возможно, они боятся меня как свидетеля?
– Возможно.
В этот момент в дверь тихонько постучали, она приоткрылась, и в палату заглянул фельдшер. Он укоризненно покачал головой.
– Ухожу, ухожу, – ответила я на этот немой упрек и, дождавшись, когда дверь закроется, спросила: – Лариса, вот вы сказали тому человеку, что приходил к стене монастыря, будто камень скоро покинет обитель. Как вам самой это стало известно?
– Да после приезда княгини все только об этом и говорили, – пожала она плечами. – Игуменья на эту тему не распространялась, но и тайны не делала. По правде сказать, монастырь, к тому же женский, для хранения секретов никак не приспособлен. Все про все всегда знают, все обсуждают. И все равно не прощу себе собственную болтливость! Хотя в тот миг я была уверена: сказав о том, что камень в ближайшие минуты покинет пределы обители, я отважу этого человека от преступных замыслов. А вышло…
Мы помолчали несколько мгновений, а потом я сказала:
– Вам в самом деле необходимо отдыхать. Что вам привезти?
21
Весь недолгий путь от клиники до гостиницы у меня ушел на то, чтобы прийти в себя. Это перед Ларисой, чтобы она чувствовала себя спокойно, я вела себя сдержанно, будто такие происшествия мне не в диковинку. А вот оставшись одна, я прежде всего жутко перепугалась, хотя, казалось бы, бояться нужно было раньше. Короче говоря, ни одной умной мысли мне в голову не пришло, и я так и вошла в гостиницу с пустой головой.
– Тут у вас проживает Лариса Ивановна Тихонова, – обратилась я к швейцару. – Ей стало плохо, и я отвезла ее в больницу. А сейчас она попросила привезти ей некоторые вещи…
– Да, конечно же, сударыня, я же сам извозчика кричал и вас видел, как вы постоялице нашей помогали. В один момент все устроим, – пообещал швейцар и умчался за горничной.
Та проводила меня до номера, и я открыла его ключом, который дала мне Лариса. И как только я умудрилась не забыть закрыть за нами двери? Не успела я это подумать, как в голове мелькнула совсем иная мысль: а зачем я, собственно говоря, эту дверь запирала? В номере царило совершеннейшее разорение, будто кто специально сюда забирался, чтобы устроить погром. Вещи разбросаны, обивка на креслах вспорота, даже притолока у двери оторвана. Увидев это, горничная взвизгнула, а я бессильно прислонилась к косяку. Хорошо это или плохо, что я пришла к тому времени, когда злоумышленник закончил свое дело и убрался восвояси? Скорее, хорошо. И не только оттого, что он мог быть вооружен, но еще и потому, что его могли бы схватить, и тогда Ларисе было бы не избежать встречи с полицией.
На шум прибежал кто-то из гостиничных служащих рангом выше, чем простая горничная, и застыл в дверях, по-рыбьи раскрывая и закрывая рот. Видимо, пытался что-то сказать, но от потрясения не мог произнести ни слова. Вскоре появился метрдотель ресторана, самый главный на сию минуту человек в отеле. Я объяснила, когда и как мы покинули номер, уверила, что тщательно заперла дверь и что по возвращении обнаружила то, что он и сам прекрасно видит.
– Сей момент все приберем и вычистим! Лично прослежу! – пообещал метрдотель и смущенно умолк. – Сударыня, огромная просьба – давайте обойдемся без полиции. Ежели какой урон причинен, так мы возместим.
– Полагаю, что ничего ценного не украдено. Покидая номер, мы взяли с собой сумочку, в которой находились бумажник, документы и украшения. Здесь оставались лишь обычные вещи, но в точности об их наличии или отсутствии вам сможет сказать только сама ваша гостья. А по поводу полиции решайте сами. Если позволите, я все же соберу то, что меня просили принести в больницу?
– Конечно же! Само собой, собирайте, что вам необходимо! – обрадовался метрдотель. – Лизавета! Помоги барышне!
Горничная уже пришла в себя и помогала толково, быстро отыскивала в разбросанном белье то, о чем я спрашивала, и вообще оказалась очень сообразительной особой.
– А скажите, пожалуйста, – поинтересовалась я. – Коридорный, что доставлял нам шоколад, он у вас давно работает?
– Какой коридорный? – не поняла Елизавета. – У нас горничные передают заказ в буфет и сами его доставляют. Вот ежели чего в ресторации заказывают, тогда официанты приносят.
– А кто нам приносил шоколад? Заказ же вы принимали?
– Верно, я. Так я буфетчику все обсказала и ушла. Мне Остап Порфирьевич велел срочно перестелить в седьмом. Я как закончила – обратно в буфет, а столика уже нету. У нас буфетчики, как заказ приготовят, на столик колесный все составят и записку, в какой номер. А горничные, кто свободен, развозят по номерам. По правде сказать, неудобно это и не наше дело. Да и были у нас коридорные, так их всех Второв себе в гранд-отель переманил. Жалко, меня не позвал, у него не в пример выгоднее служить. Ох, простите, сбилась. Так на чем я остановилась? Ну да, перестелила я, значит, в седьмом – и в буфетную, а столика уже нету, а буфетчик сказал, что все уж исполнил. Ну, я и решила, что это Татьяна столик укатила, вторая горничная. А что, есть какие претензии?
– Да нет. Мы не видели, кто шоколад приносил, вот я и подумала, что это коридорный. Ну и хотела, чтобы вы у него спросили, не видал ли чего.
– А! Так Остап Порфирьевич ужо всех расспросит и виноватого, кто чужого сюда пропустил, сыщет.
Мне отчего-то стало казаться, что никаких чужих сюда и не впускали, но говорить об этом я не стала.
Лизавета помогла мне увязать все собранное в аккуратный узелок, я вновь вышла из номера и спустилась вниз, где и столкнулась с Петей.
– Здравствуйте, Даша, – заулыбался он. – Никак не ожидал встретить вас здесь.
– И я вас не ожидала здесь встретить.
– Так я же завершаю обход гостиниц, вот эта самой последней оказалась. И вы не поверите, но именно здесь, скорее всего, проживали наши подозреваемые.
– Петя, давайте возьмем извозчика и поедем в больницу. И по пути друг другу все расскажем.
– В больницу? Э-э-э… Ну, хорошо. Только извозчик нам не нужен. Папенька разрешил нашими санями пользоваться, так я и прикатил на них. Так что извольте прокатиться, сударыня, со всем удовольствием и с ветерком, ежели пожелаете.
Вот когда я стала пересказывать последние события Пете, у меня в голове начало хоть что-то проясняться. И некоторые мелочи, которые на первый взгляд показались мне незначительными, стали обретать важность и придавать дополнительный смысл происшедшему.
– Так я же завершаю обход гостиниц, вот эта самой последней оказалась. И вы не поверите, но именно здесь, скорее всего, проживали наши подозреваемые.
– Петя, давайте возьмем извозчика и поедем в больницу. И по пути друг другу все расскажем.
– В больницу? Э-э-э… Ну, хорошо. Только извозчик нам не нужен. Папенька разрешил нашими санями пользоваться, так я и прикатил на них. Так что извольте прокатиться, сударыня, со всем удовольствием и с ветерком, ежели пожелаете.
Вот когда я стала пересказывать последние события Пете, у меня в голове начало хоть что-то проясняться. И некоторые мелочи, которые на первый взгляд показались мне незначительными, стали обретать важность и придавать дополнительный смысл происшедшему.
– Знаете, Петя, я ведь видела отражение мальчика-прислужника в оконном стекле: он был одет в белую рубашку и галстук-бабочку…
– …А не в курточку с галунами, наподобие ливреи! – понял меня Петя.
– Вот именно! Здесь в Томске просто мода какая-то одевать всех служащих в эту устаревшую форму. Но я не придала этому значения и даже не обернулась.
– Да что же такого вы увидели бы, обернувшись?
– Полагаю, что лицо мальчика показалось бы мне странным, больше похожим на лицо взрослого человека.
– Ну да, конечно! Вот и мне сказали, что проживали в «Метрополе» папаша с мальчиком лет двенадцати. И что мальчик уж больно тихий, не шумел никогда, не бегал. Да вообще от него никто и слова не слышал. Швейцар посчитал, что это от болезненности. Так и сказал: «Видать, нездоров был. Как куда выходить, так до самых глаз закутанный. И под глазами темные круги, ровно у пьяницы запойного».
– А под каким именем они там проживали?
– Фамилию швейцар не знал, но имя отца вполне русское – Николай Тихонович. Только почему проживали? У них номер вперед на неделю проплачен!
– Вот даже как? – удивилась я. – Впрочем, тогда все сходится. Лариса с этим человеком встречалась в темноте и лица толком не разглядела. Скорее всего, и он ее лица не видел. Но мог ведь и по голосу – голос у нее красивый и запоминающийся – распознать при случайной встрече. А уж встретиться в гостинице ненароком они запросто могли! Вот только с чего возникли все эти непонятные действия: слежка, обыск, да еще и отравление?
– Ну, про отравление все понятно. Для того и пытались отравить вашу новую знакомую, чтобы без помех порыться в ее номере. Вы же сами сказали, что она номер почти и не покидала.
– Совершенно справедливо. Раз в день съездит на почту и обратно в номер. Даже обедала и ужинала в номере, в ресторан не спускалась. Но что им могло в ее номере понадобиться?
– А может, она, ну Лариса, тоже опознала в одном из постояльцев своего ночного визитера… и выкрала у него из номера изумруд!
– Это, конечно, все бы объяснило. Если вор из-за этого изумруда монахиню зарезал, то человека, камень похитившего у него самого, он убьет, глазом не моргнув. – Я не стала упрекать Петю в том, что он перемудрил с выводами. – Но я отчего-то верю в ее искренность и убеждена, что она мне об этом обязательно рассказала бы. А она как раз в полной растерянности от всех этих происшествий. И знаете что, боюсь, ее не оставят в покое!
– Вы полагаете, сотворив такое, они останутся в гостинице?
– Нет, конечно. Но приложат все усилия, чтобы узнать, чем все обернулось. Я же вынуждена была сообщить, что постоялица из четырнадцатого номера в больнице. И еще сказала, что все ценности мы, уходя, забрали с собой!
– Тогда получается, что бандиты могут и в больницу пробраться. Нужно обращаться в полицию.
– Откуда такие благие намерения? Кое-кто совсем недавно попал в полицейскую облаву, – не удержалась я, чтобы не напомнить Пете о его собственных приключениях. – Нет, с полицией мы спешить не станем, а вот охрану обеспечить должны.
– И каким же манером мы это устроим?
– Есть у нас с вами подходящие знакомые.
22
Уговорить циркачей заняться охраной нашей подопечной никакой трудности не составило. И от предложенных денег они отказались, но стребовали с нас обещание рассказать все подробности, как только отпадет необходимость соблюдать конфиденциальность.
Сложнее было добиться того, чтобы нашей охране разрешили присутствовать всю ночь в больничной палате. Но именно та «плата», за которую цирковые подрядились этим заняться, и подтолкнула нас к верному решению. У журналиста Григория Алексеевича Вяткина, с которым мы находились в самых прекрасных отношениях, в знакомых числился буквально весь город. Вот он и организовал все, что нам требовалось, через знакомого доктора. Но пришлось и журналисту дать обещание обо всем рассказать, как только станет можно.
Нам даже разрешили пользоваться кушеткой в соседней пустующей палате, чтобы мы могли по очереди отдыхать.
Мы – это я, Гоша, борец Иван Петров и акробат Алексей. Последнего буквально все ласково звали Лешенька. Он был очень мал ростом, может, всего на полвершка повыше Гоши, худощав и выглядел совсем молодым человеком, едва ли не моложе Пети, хотя был едва ли не вдвое старше его.
При нашем появлении дежурный фельдшер не удержался и немного поворчал:
– Ходют и ходют. Чего ходить, спрашивается? Одного вон только отправил, чтобы больной выздоравливать не мешал, теперь другие заявились, да еще с ночевкой. Что тут у нас, постоялый двор, что ли?
– А кого вы отправили? Он не назвался? – ухватилась я за его слова.
– Назвался! – хмыкнул фельдшер. – Он и слова не сказал, все молчком да молчком. Может, глухонемой. Нет, скорее, просто немой. Потому что слышать-то он точно слышит.
– Так отчего вы решили, что ему госпожа Тихонова нужна была?
– Так пацан этот, ну немой который, с запиской пришел. Там и написано было, к кому. Ну да я не пустил.
– Вот это вы очень правильно поступили, – похвалила я его за усердие.
– Правильно было бы и вас не пускать, – ворчливо ответил фельдшер. – Так нет, вы себе вон каких защитников нашли!
С таким ворчанием он и довел нас до наших палат.
– Ладно уж, располагайтесь. И если чего понадобится, не стесняйтесь беспокоить. Я ж с понятием, – сказал он и стал, загибая пальцы, объяснять. – Дамочку с отравлением привезли. Так? Каких-то странных мальчишек засылают. Тут за вас доктора просят. Выходит, беспокоитесь вы за нее, как бы кто свои дела грешные до конца не довел! Так?
– Так, – согласилась я со вздохом.
– Ну и я о том. Через часок все окончательно утихомирится, так я вас чайком побалую. Располагайтесь пока что.
Лариса сильно удивилась появлению нашей компании, но еще больше обрадовалась. Выглядела она неважно, но крепилась. К великому сожалению, вместо слов утешения мне пришлось ей рассказать о погроме, учиненном в ее номере, и о своих подозрениях. Восприняла она все это сдержанно, почти спокойно. Только и сказала:
– Ну ничего. Вот приедет завтра Сережа…
Гоша в обычной своей манере стал сыпать шутками, а вскоре принялся уговаривать Ларису поспать. Она немного посопротивлялась, но отравление не прошло для нее совсем уж безобидно, и она вскоре действительно уснула.
– Ну и кто у нас лучшая в мире нянька? – спросил шепотом Гоша.
Возражать мы не стали, оставили в палате Ивана, а сами пошли в соседнюю палату. Почти тотчас объявился ворчливый фельдшер, принес обещанного чаю, но при том потребовал погасить электричество, как это положено в столь позднее время. Так мы и сидели в темноте, пили чай и вполголоса переговаривались, обсуждая возможные пути появления убийцы. Мирная атмосфера спящей больницы никак не вязалась с темой нашей беседы.
Гоша достал из кармашка жилета часы, откинул крышку, но, ничего толком не разглядев, подошел ближе к окну, через которое ярко светила почти полная луна.
– Скоро полночь, – прошептал он. – Надо будет Ивана подменить. Эх, красотища-то какая за окном. Правду говорят, что это самое красивое место во всем городе.
Мы с Лешенькой тоже подошли к окну. Пейзаж был действительно прекрасен: вдали белел корпус университета, а ближе тот самый мостик, возле которого Петя впервые проявил хоть какую-то смелость в наших отношениях. Черные тени берез лежали на голубеющем в лунном свете снегу. Неожиданно Алексей, стоявший между нами, толкнул нас с Гошей сразу обоими локтями и приложил палец к губам, а потом указал в сторону калитки, ведущей из рощи на улицу. В ночное время она была заперта, но это не помешало кому-то проникнуть на территорию университета. Серая тень по ту сторону ограды легко подтянулась, перекинулась через решетку и столь же легко и бесшумно спрыгнула по эту сторону. Замерла, прислушиваясь и приглядываясь, прошагала по дорожке и остановилась почти против нас. Мы дружно отпрянули от окна.
– Ты смотри, и впрямь пацан пацаном! – удивился Лешенька.
– Поди, мельче нас с тобой будет, – согласился Гоша. – Если не ростом, так в плечах хлипче.
– И все одно непонятно, как он по стене полезет, хоть она вся и в выступах.