– Без сомнения. Мы ведь еще не все фотографии посмотрели. Смотрите, вот снимки моих «друзей», а проще жертв.
Наташа рассматривала лежащие перед ней фотографии. Снятые на них мужчины были удивительно похожи друг на друга нагловатым блеском глаз, позой, поворотом головы.
– Ну как? А теперь посмотрите на обороте.
Наташа перевернула фотографии. Там в одинаковых выражениях похожими почерками были написаны пустые банальные фразы. Даже подписи, казалось, ставил один человек. Разные фамилии были написаны как бы одной рукой, с цветистыми завитушками и длинными росчерками. И все вместе взятое ужасно походило на подпись, почерк и стиль Игоря.
Наташа была умной девушкой. Она знала теорию вероятности и понимала, что здесь уже не случайные совпадения, а жестокая закономерность, в которую ее любимый вписывается очень хорошо. Перед ней встал ужасный выбор: или понадеяться на русский «авось» и простить (вдруг именно на ней эта порочная цепь и прервется?), или забыть его и жить одной.
– Вы опять торопитесь, – сказала Н.Н., поняв ход ее мыслей, – вам нужно научиться понимать и себя, и других. Научитесь отделять себя от толпы. Если вы немного охладите голову, сможете лучше понимать людей. Не влюбляйтесь, а наблюдайте со стороны за мыслями и желаниями других людей, используйте их в своих целях, и жить станет и проще, и интереснее.
– Вы считаете, что манипулировать людьми интересно?
Н.Н. призналась с холодной усмешкой:
– Безумно. Хотя, подозреваю, вы хотели сказать не интересно, а безнравственно. Но нравственность, то есть мораль, так же, как и правда, у каждого своя, не так ли?
Наташа промолчала. Что она могла возразить этой умной, много пережившей женщине? Ничего.
– Надеюсь, теперь вы поняли, что представляет собой ваш избранник? Не сомневаюсь, он будет просить прощения, клясться, что ничего не было.
Наташа встрепенулась с радостным блеском в глазах.
– Но ведь действительно ничего не было!
Н.Н. тут же потушила эту наивную радость.
– А вам какая разница? Ведь главное, что все могло быть! Ведь если бы это зависело от него, то все бы было, не сомневайтесь.
Наташа уныло согласилась.
– Это я понимаю.
– Надеюсь, вы сделаете верные выводы, и проклинать меня не будете.
– Нет, я поняла, что вроде бы как благодарить вас должна.
– Но не хочется?
– Нет.
Н.Н. по-королевски разрешила:
– Ну и не надо. Не в этом дело. Главное – не загнать себя в ловушку. Кто знает, где вас ждет настоящая любовь? Хотя, если честно, в романтические чувства я не верю.
С этими словами Н.Н. поднялась, и Наташа поняла, что визит окончен.
В вагоне метро было тихо и пусто. Напротив Наташи сидел мужчина с чуть наметившейся лысиной и нагловатым блеском в глазах. Он искоса, с прищуром взглядывал на девушку и с намеком кривил узкие губы с тонкими, будто нарисованными, усиками. Он был похож на постаревшего в одночасье Игоря.
В Наташиной голове мелькнула шальная мысль: а не стать ли и ей роковой женщиной?
Сидящий напротив мужчина ей вовсе не нравился, наоборот, был противен. Раньше она бы просто отвернулась, всем своим видом демонстрируя презрительное равнодушие. Но теперь медленно подняла навстречу томный взгляд и улыбнулась тягучей карамельной улыбкой. Не все ли равно, на ком тренироваться?
Рождение роковой женщины состоялось.
Секретарша
Президента весьма престижной фирмы звали Стив Антонович (родители долго думали, как бы назвать долгожданное чадо, и вот результат – «Стив» – симбиоз в честь обоих дедов Станислава и Ивана).
Был он до странности похож на летучую мышь, ходил всегда напряженный как струна, оттопыренными ушами, как локаторами, ловил малейший шум, а уж своей необычайной способностью возникать в самых неожиданных местах был просто страшен. Только соберутся дамы примерить какую-нибудь миленькую обновку, только разоблачатся для этой процедуры, а он уже тут как тут. И невинным шепотком интересуется: – «Я вам, надеюсь, не помешал»?
Или господа служащие потихоньку дегустируют что-нибудь чуть-чуть покрепче чая, всего-то градусов на 40, Стив Антонович уже здесь, коварно глазками своими серыми сверкает: и чего вы здесь собрались? Ведь невдомек ему, бедному, что поводов не счесть, было бы желание.
Семья у него была образцовая. Жена сидела дома, посвящая (или угрохивая?) жизнь налаживанию уюта и красивого быта любимому супругу (они друг друга так и называли – «мой супруг», «моя супруга» – как на посольских приемах), и единственной дочери, которой минуло 14 лет, и которая уже давно была той, что в стародавние времена называли «барышней», но никак не кисейной. Наоборот, девица она была весьма пробивная, усвоила преимущества своего обеспеченного существования вполне вовремя, и конкурентов в виде сестер или братьев совершенно не желала. Вела себя она соответственно. Но речь сейчас не о ней, а об ее великолепном батюшке.
Стив Антонович, как человек положительный, пунктуальный и обязательный, естественно, обладал дипломом достаточно престижного учебного заведения. Именно там он и познакомился со своей будущей женой, и, после всестороннего взвешивания кандидатуры на весах своего благоразумия, на ней женился. И, надо сказать, нисколько впоследствии об этом не жалел. Характер у нее был легкий, веселый, занудство его она легко прощала, а то и вовсе не замечала, и жить с ней оказалось весьма приятно.
Стив Антонович, в принципе, руководителем был неплохим, в меру заботился о подчиненных, самолично дарил цветы на юбилеи, на 8 марта не считал зазорным чмокнуть в щечку какую-нибудь дамочку из особо достойных, и, хотя отцом родным его никто бы не назвал, никто и особо плохого сказать о нем не мог.
Даже в интригах и любовных историях он замечен не был. Все, даже самые любвеобильные дамочки, считали его жуткой занудой и обходили стороной.
Секретаршей у Стива работала дама, чей возраст весьма и весьма превышал бальзаковский. Досталась она ему в наследство от старого президента, покинувшего свой пост шесть лет тому назад. Специалист она была хороший, с обязанностями справлялась отлично, кого не надо в кабинет не пропускала, и Стив вполне был ею доволен.
Но, как известно, все когда-нибудь кончается, и хорошее, и плохое. Как-то в конце дня эта достойная женщина положила перед боссом заявление об уходе и сообщила, что должна помочь только что родившей дочери. Но, поскольку не хочет бросать его в совершенно беспомощном состоянии, рекомендует себе на замену свою племянницу, девушку милую, скромную, весьма образованную и умелую.
Стив Антонович от неожиданности согласился, что ему было вовсе не свойственно, человеком он был основательным, любил выбирать лучшее из лучших, для чего обожал проводить разного рода конкурсы, тендеры, торги и т. п. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха, а слово, да еще президента, не воробей, раз вылетело, значит, вылетело.
И вот на следующий день появилась новая секретарша. Имя ее было Нинель, но все звали ее Ниночкой. Девушкой она была, что называется, средних стандартов, возраст приближался к возрасту старой девы, для тех, кто забыл, или вовсе не знает – двадцать четыре года, – росту среднего, весу среднего, ума тоже среднего, в общем, по всем параметрам это был усредненный вариант того, что зовется «золотой серединой».
Новый начальник ей, в принципе, понравился. Оценила она и его фирму, и служебный мерседес, и пиджачок от Версачи. Она быстро смекнула, что все это могло бы быть ее. Ведь Стив Антонович представлял из себя этакий не тронутый живым огнем страсти, не разбуженный глубоким чувством объект для приватизации.
Что жену он не любил, Ниночке сообщила еще тетя. В самом деле, проживя вместе пятнадцать лет, Стив Антонович понятия не имел, что жена любит, а что нет, и всегда за подарками для нее посылал верную секретаршу.
Нинель девушка была опытная и глубоко образованная, хотя вернее было бы сказать «подкованная». Она полгода посещала курсы по сексуальной психологии, вызубрила дюжину книг типа «Как завоевать мужчину», накопила не только изрядный теоретический, но и практический опыт, и считала себя профессионалом в деле покорения существ слабых, прямо-таки жаждущих быть завоеванными, то бишь мужчин.
Увы, Стив Антонович не стал исключением в списке Ниночкиных побед. Весьма быстро уйдя из семьи и сочетавшись с ней законным браком, Стив Антонович принялся вкушать незнакомые ему доныне плоды буйной страсти, коими Ниночка кормила его досыта.
А она с довольным видом командовала сотрудниками фирмы, с огромным удовольствием каталась по магазинам на служебном мерседесе и делала себе скромные, но необходимые подарки: шиншилловую шубку, изумрудное колье, антикварный сервизик мейсенского фарфора, и другие подобные весьма недешевые мелочи.
Деньги на ее капризы, естественно, брались из кармана фирмы. Чтобы наверняка привязать к себе мужа, Ниночка решила родить ему ребенка, тем более что когда-нибудь это ведь все равно придется сделать. По ее расчетам, Стив должен быть на седьмом небе от счастья. А он не был.
Тот угар страсти, что оторвал его от привычного быта и захватил ранее неизведанными страстями, как-то очень быстро угас. Нинель стала ему неинтересна, и, более того, день ото дня противнее. Он жалел все сильнее, что так кошмарно прокололся, или, как сказал ему отец, «подорвался на бабе», и с тоской вспоминал свою бывшую жену. С ужасом понимал, что, видимо, всю свою жизнь любил только ее, не отдавая себе отчета в глубине своего чувства, привыкнув к тому, что она всегда рядом.
Лежа с Ниночкой в широкой постели, вспоминал себе то, что не ценил тогда, когда это у него было, – веселые шутки, нежный доверчивый взгляд жены и надежность бытия, которое казалось незыблемым, как гранитная глыба. И все это он умудрился потерять сам, других виноватых искать не приходилось.
Но в своих сожалениях Стив Антонович ничуть не отличался от остальных мужчин, которые, как известно, не в состоянии беречь то, что имеют. Да и как ценить, если не с чем сравнивать. Но теперь-то, заимев объект для сравнения, Стив Антонович стал не в пример больше прежнего ценить свою прежнюю жизнь, и, возлюбив свою истинную, как он себе говаривал, жену, решил вернуться в прежнюю семью.
Однажды вечерком отправился к бывшей жене для решительного объяснения, надеясь, естественно, на прощение и воссоединение. То, что Ниночка ждала ребенка, его как-то не слишком смущало. Мешало, да. Он был недоволен этой помехой, но причиной для изменения своего решения не считал. Жена же, им оставленная, должна его простить, он ведь раскаялся и вернулся, сделал выводы на всю оставшуюся жизнь, что теперь вспоминать былые грехи?
Придя в свой бывший дом, – не надо думать, что он благородно ушел, оставив квартиру жене и ребенку, нет, квартира была куплена жене ее родителями, – он встретил жену, похорошевшую, нарядную, радостно возбужденную. В глазах у нее блистал какой-то незнакомый огонь.
Это Стива сильно обнадежило: как же она его любит, а он никогда этого не ценил! Рассказав ей о своем намерении вернуться в семью, ждал слез благодарности и прощения. И ее слова для него оказались настоящим ударом.
Да, было время, когда она искренне его любила. Но его внезапный и безжалостный уход изменил ее отношение. Она поняла, что он холодный и чужой человек, а пожив без него и освободившись от груза старых привычек, выяснила, что без него жить гораздо легче и приятнее.
Более того, в поездке по Германии она познакомилась с англичанином, симпатичным представительным мужчиной, к тому же весьма обеспеченным. Они понравились друг другу и решили пожить вместе. Английский она знает неплохо и проблем в общении у них не возникает. Пока они живут здесь, ждут, когда дочь закончит учебный год, а затем поедут в Манчестер, где у него свой бизнес.
Стив вернулся к Ниночке несолоно хлебавши. С надеждами о восстановлении семьи было покончено.
Но самое забавное началось потом. В фирму с ревизией приехал владелец, вызванный главным бухгалтером, всерьез озабоченным состоянием финансов. После аудиторской проверки Стив Антонович был выкинут из фирмы, как шкодливый щенок.
Чтобы не попасть под суд за растрату, он был вынужден выплатить огромные деньги, возмещая ущерб, нанесенный фирме непомерным аппетитом новой жены. Ума-то ведь Ниночка была среднего, не потрудилась узнать, кто настоящий владелец фирмы. Была уверена, что президент и хозяин – одно и тоже.
В результате всех затраченных усилий беременная Ниночка оказалась в малюсенькой комнатке в коммунальной квартире, – оставшихся денег едва на нее хватило, – с мужем-занудой, который с трудом пристроился юрисконсультом за гроши на какой-то заводик, без шуб, без денег и без надежды на светлое будущее.
Как говорится, каждому – свое.
Стул Бывальщина
В санаторий «У чистого пруда», или, как его для краткости называли, «Пруд», я попала случайно. Планировала съездить в Прагу, походить по ее старинным узким улочкам, но заболело колено, и от турпутевки пришлось отказаться. Моя подружка Настя, только что вернувшаяся из санатория, настойчиво советовала мне ехать именно в «Пруд».
– Поезжай, подлечись! Лечебные грязи, минеральная вода, прекрасная природа, комфорт, и, главное, очень внимательный персонал! Доброжелательный такой, но без назойливости. На следующий год поеду туда же обязательно!
Последняя фраза убедила меня в подлинной исключительности этой мекки оздоровления, поскольку Настя каждый год ездила в новый санаторий, и знала, о чем говорит.
Подъезжая к санаторию на рейсовом автобусе, убедилась, что окрестности очень даже неплохи. В ухоженном парке расстилался давший название санаторию пруд с небольшой купальней, за ним высилась чудом уцелевшая дворянская усадьба. Едва я с другими отдыхающими вышла из автобуса, к нам навстречу устремился толстенький улыбающийся человечек в светлом летнем костюме и громко представился:
– Я Петр Афанасьевич, генеральный директор этой здравницы! Рад приветствовать вас в нашем маленьком раю!
И сказал небольшую вычурную речь. Во время этой речи шустрые мальчики с тележками увезли наш багаж в здание. Когда я зашла в просторный прохладный вестибюль, меня ждала горничная. Проводив в номер, где уже стоял мой чемодан, рассказала, что где лежит и вышла, на прощанье мило улыбнувшись и пожелав приятного отдыха.
Я удивилась. Учитывая опыт посещения подобных учреждений, я приготовилась к долгой процедуре регистрации и самостоятельному подъему тяжелого чемодана по лестнице на нужный этаж. Здесь, действительно, все было продумано до мелочей.
Отдых и лечение были организованы великолепно. Меня все устраивало, и я даже не жалела о несостоявшемся вояже в Прагу. Контингент отдыхающих был пестрым, от простых работяг до научных работников, при этом, как водится, преобладали женщины. Редкие мужчины чувствовали себя бриллиантами среди мелкого речного жемчуга и взирали на дам с чувством ярко выраженного превосходства.
Мне их оценивающие взгляды были до фонаря, я сюда лечиться приехала, а не амурничать, и собственное общество мне нравилось куда больше, чем ухаживания нудного типа с комплексом Аполлона.
Я с удовольствием бродила по этажам санатория, больше похожим на музей. В фойе и коридорах стояли огороженные шелковыми шнурами исторические реликвии, оформленные табличками типа: «на этой софе любил отдыхать А.П.Чехов», или «тут сиживал граф А.Н.Толстой». Не слишком образованные постояльцы считали, что отдыхают там же, где некогда бывал создатель «Войны и мира», и никто их в этом разубеждать не стремился, подумаешь, инициалы не те! Мелочи жизни.
Кругом царили изысканность и роскошь, поэтому сиротливо стоящий в дальнем углу вестибюля заурядный металлический стул с черным сиденьем из кожзаменителя резал глаз. Ничего примечательного в нем не было. Выпуска восьмидесятых, драный, с наискось сточенными задними ножками, он вносил в это царство элегантности явный диссонанс. Возле него были прикреплены две нелепые таблички «не сидеть» и «руками не трогать», написанные кричащим красным шрифтом. Уборщицы, чрезвычайно добросовестно драившие все вокруг, к стулу даже не прикасались, и он, вызывающе пыльный, стоял в кругу грязи. В чем дело?
На мой невинный вопрос о странном стуле побледневший портье понес явную ахинею. У него получилось, что на этом стуле сидели Луначарский, Толстой и Достоевский, причем все одновременно. При этом он так заискивающе улыбался, что я прекратила расспросы, решив разузнать подробности у кого-нибудь другого, не столь слабонервного.
После обеда в мой номер пришла горничная для ежедневной уборки, и я снова спросила о стуле. Она зачем-то посмотрела по сторонам, заставив меня вспомнить о прослушках, скрытых видеокамерах и прочей шпионской чепухе. Потом напустила на себя нарочито простодушный вид и заявила, что никогда не обращала внимания на стоявшие в вестибюле стулья, чем заинтриговала меня еще больше. Что за таинственность?
На следующий день, увидев в вестибюле Петра Афанасьевича, я подошла к нему и задала тот же сакраментальный вопрос. Он широко улыбнулся и небрежно взмахнул пухлой ручкой.
– Да ерунда! Не обращайте внимания! Давно надо бы его выбросить, да все руки не доходят! – и умчался без оглядки, будто я по меньшей мере выпытывала у него государственную тайну.
Стоявший неподалеку дядя Миша, местный дворник, шкодливо оглянулся по сторонам и осторожно показал мне глазами на дверь. Я вышла на улицу и остановилась возле тумбы с объявлениями, поджидая его. Он вышел за мной только через несколько минут и остановился в паре метров от меня. Как заправский конспиратор, не глядя на меня, произнес в сторону каким-то утробным голосом, почти не разжимая рта:
– Идите к пруду. Встретимся через десять минут у зеленой скамейки.
Проникнувшись духом конспиратизма, я не спеша пошла в другую сторону. Лишь убедившись, что за мной никто не следит, рванула к пруду. Зеленых скамеек вокруг него было несколько, но я остановилась на самой ближней. Из-за разросшихся кустов сирени ее почти не было видно, и я сочла ее самой подходящей для конфиденциальной беседы.