Он воздел руки к сводам храма и воскликнул:
– Слуги Антихриста, сидящего в Риме, снова ополчились на нас! Ангел Господень снизошел на меня с небес и поведал о кострах, что сложили прихвостни Сатаны. Дела познаются по плодам их! Или неведомо этим черным душам, что, когда флагелланты приходят в город – там прекращаются убийства и грабежи, а сердца жителей преисполняются покаянием и христианской любовью. Они не хотят, чтобы царствие Божье воцарилось в земных селениях и проросло в сердцах людей прекрасными цветами добродетелей! Они хотят грешить вечно и не видят ничего, кроме своего греха! Потому и преследуют нас! Но мы пребываем в благодати Божьей, и они для нас не более, чем твари, ползающие и смердящие. Для чистого сердца их укусы не опаснее муравьиных. Наша дорога в рай! Благословим же врагов наших, открывающих для нас Небесные врата и приближающих встречу с Богом. Пойдемте к храму Святого Реми, крестившего когда-то Хлодвига, и станем свечами у престола Господа, как первые христиане на арене Нерона, и освятим еще более это святое место!
И он спустился со ступеней алтаря и пошел к выходу из храма, увлекая за собой толпу. Мы вышли на улицу.
Раскаленный булыжник мостовой жжет голые ступни, но я почти не чувствую боли. Мы поем. Мы идем к престолу Господа, и в наших сердцах нет страха.
Уже доносится запах паленого мяса, уже пахнуло раскаленным ветром от огромных факелов из горящих людей у ступеней храма Сен-Реми, перед которыми мы преклоняем колени. Я уже слышу топот коней гвардии, приехавшей за нами…
Но мир меркнет.
Я на кожаном топчане в частном музее пыток Небесного Доктора. Рядом стоит Маркиз.
– Ну что, добилась своего? – бросил он.
Повернулся к Доку.
– Дай мне это средство, ублюдок!
Док убирает в шкатулку маленький пузырек. Рядом лежит пустой шприц. Я смотрю на свои руки: на правом локтевом сгибе след от укола.
– Вы не очень-то вежливы, господин Маркиз, – усмехнулся Небесный Доктор.
– Дайте средство! Все же может повториться.
Док качает головой и запирает шкатулку.
– Я никому его не даю.
И тогда Господин бьет. Там, куда пришелся удар, еще миг назад была спина Небесного Доктора, но теперь – только воздух. Док словно растворился в одном месте и возник в другом – за спиной Маркиза. Но Господин мгновенно реагирует, разворачивается и пытается ударить еще. С тем же результатом. Я не успеваю следить за движениями Дока, они кажутся марой, иллюзией, волшебством.
– Кто ты, черт возьми! – кричит Маркиз.
– Как ты любопытен, право! – раздается голос от двери, где только что никого не было. – Узнаешь в свое время. Пошли!
– Средство!
Док расхохотался.
– Да это обыкновенный кофеин! Кстати, рискованное дело. В следующий раз с твоей сабой это может не пройти.
Господин побледнел, у меня екнуло сердце.
Док открывает шкатулку, вынимает пузырек, и он, словно случайно выскальзывает у него из руки и падает на пол. Звенит стекло, блестят в свете настольной лампы мокрые осколки.
– Ах! Какая жалость! – воскликнул Док.
– Сволочь! – сказал Маркиз и зашагал к выходу. – Пошли, Жюстина!
Я наскоро оделась и поспешила за ним. Он ждал в дверях. Взял за руку, вывел на улицу. Там коротко бросил:
– Ты будешь наказана!
И не проронил ни слова больше.
Знал бы он, какой сладостью прозвучало для меня слово «наказание»!
Возле дома шепчу:
– Прости меня!
– Прощение возможно только после наказания, – цитирует он Кодекс рабыни.
Нас ждет Кабош. На кухне, на табурете, стоит ведро с водой, из которого торчат тонкие палочки без коры.
– Маркиз! – взмолилась я. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу розги!
– А наказание не для того, чтобы кайф ловить.
– Кабош будет меня пороть?
– Нет. Мэтр здесь в качестве врача. Чтобы я часом не запорол тебя до смерти. Раздевайся, раздевайся! Чего стоишь?
Ударов было сорок, как в иудейской традиции. До крови Маркиз не бил, но синие полосы остались. На следующее утро я имела удовольствие любоваться ими, глядя на себя в зеркало. Некоторый извращенный кайф я все же словила. Я была к этому подготовлена «путешествием» в запруженный флагеллантами средневековый Реймс.
Олег Петрович
Телефон Небесного Доктора мы нашли в записной книжке Маркиза, конфискованной во время обыска. Номер записан под двумя буквами «Н.Д.».
Я позвонил.
– Извините, вы набрали несуществующий номер, – сказал женский голос.
Подумал, что ошибся, позвонил еще.
– Извините, вы набрали несуществующий номер.
В общем-то, ничего удивительного, номер телефона можно быстро сменить при наличии-то денег. Этот их Небесный Док слышал, конечно, о деле Маркиза и решил залечь на дно.
– Придется ехать, – сказал я Сашке.
Адрес у нас был, его обнаружили в записной книжке Ольги Пеотровской. Удивляло одно мелкое несоответствие: в записной книжке указан тридцать первый этаж, а в дневнике – тридцатый. Наверное, описка. В крайнем случае, проверим оба.
Ультрасовременная сияющая башня на охраняемой территории со сквером у подножия, отдельной диспетчерской и бухгалтерией. Пожилой консьерж (не иначе бывший профессор) смотрит подозрительно, но после предъявления удостоверений в недра башни пускает.
Идем по пушистому ковру, мимо живых пальм и раскидистых монстер к шикарной двери в облицованной мрамором стене. За дверью – всего лишь бухгалтерия.
– Нам нужны сведения о жителях тридцатого и тридцать первого этажей.
Девушка за компьютером удивлена.
– В доме тридцать этажей.
Ну как я и думал, описка.
– Тогда тридцатого.
Вручает распечатки фамилий владельцев – смотрю их уже в лифте. Насчет количества этажей бухгалтерша не обманула. На панели лифта (не иначе черного дерева) только тридцать кнопок.
В пентхаусах живут семьи, ни одного одинокого молодого человека. Впрочем, из того, что Небесный Доктор принимал Ольгу один, еще не следует, что он и живет один. Мало ли, мама в Париж уехала. К тому же регистрация далеко не всегда совпадает с реальным положением дела.
Поднялись на этаж. Я поискал номер квартиры, указанной в записной книжке Пеотровской.
– Мать!
– В чем дело? – спросил Сашка.
– Нет такого номера! Самый большой номер – сто пятнадцать. В записнухе – сто восемнадцатый!
– Может, пятерка так написана?
– Хрен его знает! Может.
В квартире номер сто пятнадцать обитает строгая пожилая дама, явно из бывших. Про себя я окрестил ее «генеральшей».
– Мы буквально на десять минут, госпожа… – Я взглянул в бумажку. – Шацкая. Только поговорить.
Она с отвращением взглянула в наши удостоверения, но в квартиру пустила.
Никакого намека на китайщину, скорее апартаменты напоминают дворец графа Шереметева: стулья с гнутыми ножками, стены, обтянутые шелком, и старинные вазы.
– Госпожа Шацкая… Константин Шацкий – это ваш сын?
– Муж.
Я вздохнул. Явно пальцем в небо! Небесному Доктору вряд ли больше тридцати пяти. Но все же продолжил:
– Интересуется Китаем?
– Нет, никакой ерундой он не интересуется. Он президент строительной фирмы.
– У вас есть сын?
– Дочь. Живет в Лондоне.
– Понятно… Возможно, у нас не совсем верный адрес… Нас интересует мужчина тридцати-сорока лет, несколько лет проживший в Китае, любящий восточную культуру, возможно, окончивший Институт Стран Азии и Африки. Не знаете такого?
Упоминание элитного вуза, видимо, вызвало в душе «генеральши» толику уважения, и она честно задумалась.
– Нет, молодой человек, такого не знаю.
– А над вами кто живет? – как ни в чем не бывало, спросил я.
– Над нами чердак и крыша с солярием. Слава богу, смотрит охрана – бомжей нет!
Осмотр чердака и солярия, естественно, ничего не дал.
– А может, она выдумала все? – предположил Сашка уже в машине.
– Кто?
– Пеотровская. Скучно ей было в банке работать с ее темпераментом, вот и выдумывала про всяких Небесных Докторов.
Я покачал головой. До сих пор все написанное Ольгой в дневнике неизменно подтверждалось. Можно, конечно, у Маркиза спросить, но я почти не сомневаюсь, что снова нарвусь на его наглое «не помню!».
Комплекс жертвы
Из дневника Жюстины
Сподвигнуть Маркиза на очередное «путешествие» оказалось не таким уж трудным делом. После визита к Доку и наказания розгами я чувствовала себя практически не хуже, чем до. Кабош посмотрел, померил давление и подтвердил.
Мы попросили Кабоша приехать, если он не дозвонится нам в течение полутора суток. Он ругался, отговаривал, но приехать обещал, если уж мы «такие идиоты».
Наблюдая, как Маркиз раскладывает иглы, я поняла, что была еще одна причина его сговорчивости. Мой побег к Доку возымел действие – теперь Маркиз боялся меня потерять.
Все, как обычно. Последняя игла – и мир померк.
Путешествие 4 (Самоубийцы)
Путешествие 4 (Самоубийцы)
Звонок в дверь.
Господин кивнул мне.
– Открой, это они.
Я вышла в коридор.
Визитер один: высокий мужчина в черной шляпе и дорогом плаще. Я приняла шляпу и повесила плащ. Под ним обнаружился дорогой костюм: черный в тонкую серую полоску.
Лицо гостя можно было бы назвать красивым, если бы не слишком холодные серые глаза. Я подумала, что так бы выглядел Люцифер, явись он в наш мир. Дьявол? Или ангел утренней звезды?
А на периферии сознания всплыл еще один образ. Наш странный синолог, наш проводник: Небесный Доктор. Если счистить с него весь богемный налет, если убрать вальяжность, если сделать прическу аккуратнее и правильнее черты лица. Я подумала, что это и есть его истинный облик.
– Проходите, – сказала я.
Ранняя осень, серо и призрачно, на улице моросит дождь.
Господин сидит за столом, предлагает сесть гостю. Он пожимает Андрею руку.
– Игорь.
Господин кивает.
– Андрей, а это Ольга.
Гость раскладывает свои бумаги.
– Прежде чем мы заключим договор, я должен задать вам несколько вопросов.
– Спрашивайте, – говорит Господин.
Гость откидывает верхний лист договора, на следующем – шапка с надписью: «Танатос» и изображением ладьи, под ней – анкета. Он вынимает из внутреннего кармана пиджака дорогую ручку с золотым пером.
– Так, вы, Андрей, ваша мотивировка?
– Я смертельно болен.
– Заключение есть?
– Конечно.
– Покажите.
Андрей достает из ящика шкафа папку со справками, вынимает одну и протягивает гостю. Тот внимательно изучает.
– Вы извините, что я так дотошен, – говорит он. – Но нас здорово штрафуют, если самоубийство недостаточно мотивировано. Лейкемия, значит… Вообще-то с этим живут по несколько лет.
– Редко больше двух, и один я уже прожил. Согласитесь, мое дело, когда уйти.
– Конечно-конечно, это ваше право. А девушка?
– Она моя рабыня.
Он кивает.
– Понятно. Значит, самоубийство вслед за Господином, – он вздохнул. – Нас просят отговаривать в этих случаях.
– Я уже все решила, – сказала я. – Господин довольно меня отговаривал.
– Ладно, ладно. Ну, заплатим небольшой штраф, не для денег же работаем – для удовольствия. Редко встретишь такую приятную молодую пару.
Он протянул руку.
– Документы на рабыню.
Андрей протянул ему нотариально заверенный договор о передаче прав.
Это было больше года назад, мы договорились встретиться на Арбате. Тогда моя любовь к нему перешла ту сладкую грань, за которой начинается самоотречение.
Почувствовав этот фазовый переход, я попросила его принять права.
Он согласился не сразу, но вскоре мне удалось его уговорить.
Его голос звучал почти весело:
– Нотариальная контора на Старом Арбате. В том же доме, где «Альфа-банк». Жду.
– Не передумала? – спросил он у входа.
– Нет.
– Тогда пошли.
Поднимаемся на второй этаж. Помощник нотариуса смотрит на Андрея оценивающе.
– Вы по какому делу?
– Передача прав, – отвечает Андрей.
Помощник кивнул.
– Вас вызовут.
Нас вызвали минут через десять. Сначала нотариус говорит с Андреем, оставив меня одну на диване у окна.
Ранняя осень. Тепло и солнечно. Ветер срывает первые желтые листья с деревьев во дворе.
Андрей выходит минут через пять. Улыбаясь, обнимает меня за плечи.
– Ну, иди.
Нотариус – полный мужчина лет пятидесяти. Смотрит на меня сквозь очки.
– Садитесь, девушка. Я обязан задать вам несколько вопросов и дать некоторые разъяснения.
Я кивнула.
– Вы передаете все права? – спрашивает он. – С правом на жизнь?
– Да, полная передача.
– Тогда я должен вас предупредить. С момента подписания договора вы лишаетесь всех гражданских прав. Ни избирать, ни избираться. Ваш голос переходит к Андрею Амелину. Он голосует за вас.
– Я аполитична.
– Вы не имеете права подавать в суд на кого бы то ни было, ни в уголовный, ни в гражданский. Со всеми проблемами – только к господину. Он обязан защищать ваши права, но может ими и пренебречь, и никто его не осудит.
– Я знаю.
– Вы не имеете права заключать сделки без доверенности, выданной Господином. Любая ваша самостоятельная сделка будет признана ничтожной. Вы не имеете права выходить замуж, менять работу и покидать город без разрешения Господина. Если уезжаете – запаситесь письменным разрешением. Если вдруг полиции вздумается проверить ваши документы – они будут обязаны вернуть вас Господину. И, наконец, ваш Господин имеет право вас убить, не неся никакой ответственности.
– Любовь предполагает доверие, – говорю я.
– Несколько лет назад был случай. Некий молодой человек принимал права у девушек только для того, чтобы их убить. Сделать ничего не могли – он не нарушал законов. Очередных потенциальных рабынь предупреждали и старательно отговаривали. Но не всех удавалось. «Он сказал, что это клевета, а любовь предполагает доверие».
– Я не передумаю.
– Ладно, дальше. Если ваши отношения с Господином не сложатся или вы начнете тяготиться своим статусом, вы можете получить свободу и вернуть себе гражданские права. Но это довольно сложная и длительная процедура. Тогда вы должны подать прошение в городскую Комиссию по рабству. Как только прошение подано, вы переходите под опеку Комиссии, и ваш Господин не имеет права принять вас обратно. Так что не советую пользоваться этим для того, чтобы уйти от наложенного им наказания. Пока прошение рассматривается, вы можете найти себе другого Господина и передать ему права с согласия Комиссии. Если вы настаиваете на освобождении, Комиссия назначит вам срок адаптации. Как правило, около года. Это необходимо, поскольку в рабстве человек очень быстро теряет способность к принятию самостоятельных решений и ему трудно вернуться в общество. К тому же надо решить имущественные вопросы. При уходе Господин обязан выделить вам имущество не меньше того, с которым вы пришли. Не передумали?
– Нет.
Я и представить себе не могла, как недолго продлится мое рабство…
Отгоняю воспоминания, смотрю на гостя: Игорь закрывает заполненную анкету.
– По закону, мы должны ждать месяц между заключением договора и исполнением, – говорит он. Честно говоря, нам это невыгодно – мы теряем клиентов. Так что можно подписать договор задним числом. Когда вы хотите умереть?
– Завтра, – говорит Андрей.
Я киваю.
– Хорошо, – улыбается гость. – Сделаем. Прощальный ужин устраивать будете?
– Пожалуй.
– Помощь в организации нужна?
– Сами справимся.
– Как хотите. А то у нас есть фирма-партнер, которая занимается именно этим. Зря отказываетесь, они хорошо делают.
– Обойдемся.
– Мне приходить к концу? Во сколько?
– А что, находятся люди, которые приглашают вас на последнюю трапезу? – спрашивает Андрей.
– Конечно, – улыбается гость. – Это придает ей остроту.
– Сможете в одиннадцать вечера?
– Да. Как раз к полуночи все сделаем.
Он проставил в договоре число и время.
– Теперь самый главный момент: способ. У нас довольно большой выбор. Сразу не рекомендую электричество: способ ненадежный и мучительный. Даже на электрическом стуле умирают не сразу, а там тысячи вольт. Не советую связываться с цианидами. Гамма ощущений как от инфаркта с удушьем, причем одновременно. На одном сайте, посвященном самоубийству, я видел информацию, что смерть от отравления синильной кислотой наступает в течение нескольких секунд. Вранье! Восемь-десять минут в страшных мучениях. Мы не вешаем. Для разрыва спинного мозга надо вешать на длинной веревке, а в домашних условиях это не пройдет. Можно конечно выехать в лес и найти высокое дерево, но и в этом случае мы не гарантируем быстрого наступления смерти. А строить пятиметровую виселицу долго и дорого, к тому же вызывает неприятные ассоциации у клиентов.
Игорь выложил перед нами листок бумаги с длинным списком.
– Вот, выбирайте. Все методы легкие и достаточно безболезненные, но вы, конечно, можете предложить что-то свое. Для желающих мы организуем даже расстрелы. Арендуем живописный пустырь за городом. У вас же синдзю – вам немаловажна обстановка. Знаете такой термин?
Андрей кивнул, но я смотрела вопросительно, и гость продолжил:
– В конце семнадцатого – начале восемнадцатого века японский драматург Тикамацу Мондзаэмон написал серию пьес, посвященных двойным самоубийствам влюбленных: «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки», «Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей», «Икудама Синдзю». «Синдзю» – по-японски «самоубийство». Сюжет у всех этих трагедий почти одинаков. Молодой купец влюблен в юную куртизанку. Но по каким-либо причинам они не могут соединиться: у него нет денег, чтобы выкупить возлюбленную из публичного дома, у него сильный и богатый соперник, он обвинен в преступлении, которого не совершал (вариант: совершал, но не может примирить человеческие чувства «ниндзё» и моральный долг «гири»). В результате влюбленные решают покончить самоубийством. Все пьесы документальные и написаны через несколько месяцев после реальных самоубийств, всколыхнувших Осаку. Я видел «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки». Там главный герой, приказчик из лавки по имени Токубей, обвинен в подделке печати, растрате да еще вынужден жениться на нелюбимой. По ходу дела выясняется, что он невиновен, и в конце предпоследнего акта за влюбленными организуют погоню, чтобы помешать им убить себя. Но не надейтесь на хеппи-энд! Погоня не успевает. Весь последний акт они поют и плачут о своей несчастной судьбе.