— Охо-хо-хо-хо-хо… — закряхтел на это Петрович. — Да разве ж мы знаем. Мы ведь не присутствовали. Может, конечно, врут менты, то-се, — понизив голос, Петрович наклонился ближе к Илье, — Но знаешь, Илюша, говорят они, что шьют тебе дело по изнасилованию, то-се, по групповому. Во!
— Изнасилованию?! — переспросил Илья, в изумлении выпучив глаза. — Кого же я изнасиловал?!
— А хрен его знает, — нас-то после тебя привезли, — встрял Петя с верхней полки.
— Это нам так сказали, но может врут менты.
Заворочался ключ в замке, заскрипели петли железной двери. В камеру вошел человек в милицейской форме.
— Эй, насильник, на выход.
Илья поднялся и, сложив руки за спиной, понуро пошел к выходу. Должно быть, в роду у него были зэки, иначе откуда было взяться этому жесту, как не из генетической памяти.
Рослый милиционер проводил его через небольшую прихожую, в которой были еще две камеры. Слева за стеклом Илья увидел перегородку. Там был вход в отделение. За стеклом он увидел старую свою знакомую девочку Гликерию, по домашнему просто Глюку. Она стояла, повернувшись к стойке, за которой сидел милиционер. На ней было все то же платьице в цветочек, волосы были завязаны "фонтанчиком"… Больше Илья ничего не успел разглядеть, его ввели в коридорчик с двумя — одна против другой — дверями. Они вошли в правую.
В кабинете, напротив двери был установлен стол, рядом — стул. За столом сидел мужчина лет сорока. Когда ввели Илью, он заулыбался, радостно всполохнул руками, словно признал в Илье старого друга, встал и протянул руку.
— Ну здорово. Здорово, здорово! — обеими руками тряс он руку Ильи.
Приведший его милиционер тут же удалился. Илья, не понимая причины столь жаркой встречи, вглядывался в лицо следователя, стараясь вспомнить, может они раньше где встречались, — но вспомнить не смог, из чего заключил, что с памятью у него совсем отвратительно.
— Ну ты молодец! Наслышан, наслышан! Зовут-то тебя как? — довольно улыбающийся следователь отпустил его руку. — Да ты садись, не стесняйся!
Следователь был на седьмом небе от счастья, знакомство с Ильей принесло ему уйму удовольствия. Илья сел, глядя на следователя недоуменно. У него было худое лицо с ввалившимися щеками и небольшие карие глазки, в которых горели лукавые веселые искорки.
Илья, совсем обалдев от радушной встречи, забыл даже ответить на вопрос следователя.
— Зовут-то как, дорогой?! — весело сверкая глазками, повторил свой вопрос следователь.
— Илья.
— А-а! Илюха, ну ты герой! А я Мишка Плюхин. Ну ты молодец!
Следователь подмигнул, щелкнул языком и потер руки; ему не сиделось на месте, от радости он готов был, казалось, пуститься в пляс.
А Илья все еще не мог понять, какой геройский поступок вчера совершил, и смотрел на Мишу с недоумением.
— Ну, брат, — продолжал суетиться Миша, блестя глазками. — Я тебе скажу, видел я эту кралю… Ну ты молодец!! Я бы на твоем месте!.. Хи-хи-хи… Ну рассказывай, рассказывай, — Миша наклонился к самому столу, вперившись в Илью взглядом, с улыбочкой предвкушения услышать что-нибудь необычное, скушать этакую "клубничинку" да и просто приятно провести с Ильей время.
Но Илья как в рот воды набрал. Он не понимал, что хочет от него Миша. Так и не дождавшись от Ильи мужского разговора, Миша махнул рукой, выдвинул ящик стола.
— А у меня тут для тебя кое-что есть, — он заговорщически подмигнул. — Мне как сказали, что ты, Илюха, придешь, ну, думаю, покажу! Ты, знаю, заценишь! — он достал из ящика пачку красочных журналов и, выскочив из-за стола скорым шагом, не переставая улыбаться, подошел к Илье. — О! Ты заценишь — не то что наши сотрудники. Они только морды бить умеют. О! Гляди-ка!
Миша стал листать перед ошеломленным Ильей порножурналы, такие откровенно-содержательные, что Илью замутило.
— О! Видал сосун! Вош энд гоу!! У меня там целый ящик таких… Да ты бери, смотри, — он совал в руки Илье порножурналы, потом тут же выдергивал обратно и листал перед лицом Ильи, листал… — А твоя вчерашняя на какую похожа. На эту? Нет? На эту? О, какая! Ну твоя телка вчерашняя покруче. Ох, как бы я хотел оказаться на твоем месте!! Ну ты хоть расскажи, как у вас вчера все было-то?! С чего началось-то?! Ну! Ну давай, давай!! Я прямо от нетерпения сгораю!..
— Да я не знаю, что рассказывать. Я ж не помню ничего, — признался Илья, он бы с удовольствием рассказал Мише. — Действительно ничего не помню.
— Ну! Уж и не помнишь! — разочаровался Миша и, усевшись на место, бросил порножурналы обратно в ящик. — Да ты чего? Стесняешься?! Да это ж между нами! Вот я помню, была у меня телка!.. — он закинул ногу на стол, достал пачку "Мальборо", протянул Илье и тоже со смаком закурил. — Такая, с длинными ножищами, мы с ней и в парке на скамейке, и возле гаража!.. Ну, ядрена вошь! А ты вчера где с ней, а?
Миша улыбался во все лицо.
— Да не помню я, — Илье стало хорошо от табачного дыма. — Честно, не помню ни фига. Слушай Миша, а за что… зачем меня держат здесь? Что я натворил-то?
— Как не помнишь? Ну ты прямо разочаровываешь. Я думал, придет Илюха, расскажет что-нибудь этакое. Ты чего, боишься, что ли?! Да чего бояться-то?!
— Да нет, не боюсь, — признался Илья, затягиваясь, кружилась голова, он действительно ничего не боялся.
— И не бойся! Что я тебе зла желаю?! Ну скажи, желаю зла?!
Миша смотрел прямо на Илью правдивыми глазами.
— Нет, конечно, Миша.
— Да я что не мужик, что я не понимаю? Да я сам бывало… Ой, чего только не вытворял!.. Я бы тебе, Илюха, рассказал — ты бы со стула упал! Во! Ну ты извини, брат, дел полно — дрянью вся-кой заниматься нужно. Ты иди, вспоминай! Сам же понимаешь, я тебя отпустить не могу, пока не вспомнишь. Я бы с тобой посидел еще, поболтал, да, извини, дел полно. Но мы еще поговорим. Я тебе такого расскажу… А ты пока вспоминай, — он подмигнул и щелкнул языком.
Вошел дежурный милиционер. Илья в недоумении поднялся.
— Миша, а долго мне здесь еще?
— Ты вспоминай. Еще поболтаем…
Милиционер вывел его из кабинета.
Следователь был, конечно, хорошим парнем, пожалуй, таких бабников Илья еще не встречал. Но как он может вспомнить?
— Ну, то-се, как дела? — встретил его Петрович.
Он, сидя на своей нижней полке, дымил где-то раздобытой за время отсутствия Ильи сигаретой. Илья взял протянутую обмусоленную сигаретку и, затянувшись, передал на верхнюю полку Пете.
— Да хрен его знает. Следователь, вроде, ничего мужик, только порочный какой-то.
— Это хорошо, что хоть со следователем подвезло.
Петя, затянувшись, передал сигарету вниз Петровичу.
— Да. А нас без тебя стражник, то-се, сигареткой угостил. Посидели с ним поболтали. Так он говорит, их отделение самое по раскрываемости лучшее в городе. Он говорил, что и твое дело раскроют.
— Мое?! А чего раскрывать-то, если я ничего не помню.
— Ну, не знаю, — пожал плечами старичок-шестидесятник, — а только так сказал.
Он предложил чинарик усевшемуся на свою койку Илье, но тот отказался.
— Неужели я мог? — тихонько проговорил Илья и вздохнул.
— Ну, а чего же не мог — все люди, все мужики. Меня вон Зинка, курва, бросила, так я до сих пор в себя прийти не могу.
— Так не вернулась Зинка-то? — спросил Илья, он был рад отвлечься от своих невеселых мыслей.
— Да, уж, куда там! Я ей, падле, цветы каждый день дарил, — зло бросил сверху Петя.
— У нас, то-се, вон на соседнем чердаке китаец прижился, тоже ничего не помнит, только молчит да светится.
— Как это светится? — спросил Илья.
— А фиг его знает, сидит в смирительной рубашке и светится.
— Почему в смирительной рубашке-то? — не переставал удивляться Илья.
— Так а в чем, то-се, ему сидеть, раз я ему свою смирительную рубашку дал. Я ее на помойке больничной нашел. Хорошая, то-се, добротная такая. Психов-то, видно, гуманитарными рубахами усмиряют, а наши отечественные, то-се, на помойку. А чем они плохие? Добротные — сносу нет. Все бомжи себе расхватывали, ну и я несколько штук взял. Снизу подогнул, рукава закатал и ходи… О чем я, то-се… Ах, о китайце. Так вот, китаец этот несколько месяцев назад появился без рубашки, я сжалился, и дал. А он сидит у себя на чердаке и светится.
— Почему светится, — не отставал Илья.
— Да кто ж его знает. Я думал сначала заболел человек, то-се, температура поднялась. Так нет. При нем, если глаза вострые, книгу читать можно. Вот и Петя подтвердит…
— Загадка природы, — вяло подтвердил Петя. — Но я в газете желтой еще не такое читал. Там племя под городом обнаружили, прямо под землей, с петровских времен живут. Вот это чудо!
— Этот китаец наверное из монастыря. Тут летом китайцы из буддийского монастыря приезжали. Сергей говорил, что они тоже в темноте светились…
— Ну, скоро баланду-то принесут? Жрать охота! — бросил сверху Петя.
И тут дверь, скрипя петлями, открылась.
— О! Баланду, то-се, несут.
Вошел все тот же рослый милиционер, но без баланды.
— О! Баланду, то-се, несут.
Вошел все тот же рослый милиционер, но без баланды.
— Насильник, эй! К следователю.
— Я же только что от него…
Илья поднялся и пошел к двери.
— Не разговаривай, иди давай.
Охранник положил свою массивную руку на плечо Илье и проводил в знакомый коридорчик. Шедший впереди Илья, зная дорогу, повернулся к правой двери. Но милиционер поворотил его к левой и ввел в точно такой же кабинет, в каком Илья встречался с Мишей.
За столом сидел широкоплечий мужчина в костюме, с галстуком и писал что-то на листе бумаги, не обращая внимания на вошедших. Сопровождавший Илью милиционер удалился. А Илья стоял посреди кабинета и не знал, что делать. Он кашлянул тихонько, но следователь не обратил на него внимания. Тогда Илья подошел к стулу и сел. Следователь поднял глаза от листа и посмотрел на Илью.
— Я что приказал сесть? — изумился он так, будто увидел на стуле не Илью, а инопланетянина с бластером в перепончатой лапе. — Я что приказал сесть?! — громкость его голоса с каждым словом возрастала.
Илья поднялся со стула, не понимая, чем так рассердил следователя.
— Теперь садись, — следователь, немного умерил пыл. — Без моего приказа ничего не делать. Фамилия, имя, отчество.
Илья назвался. Потом у него спрашивали прочие анкетные данные. Илья рассказал не таясь, они были занесены в протокол. После чего следователь, назвавшийся Николаем Степановичем, устало сложив руки, уставился в глаза Ильи и сказал:
— Ну что, колоться-то будем? Или дурака корчить из себя начнешь?
— Я ничего не помню, — сказал Илья, упрямо глядя в пол, он недоумевал почему вынужден вторично говорить одно и то же.
— Не помнишь, значит?
— Не помню, — повторил Илья, подняв глаза на следователя.
Крупное, упитанное лицо его с маленькими глазками постепенно багровело. Он глядел на Илью с нескрываемой ненавистью.
— Значит, не помнишь?.. — снова повторил он с угрозой в голосе и взоре. — И как гнался за честной девушкой не помнишь?! И как одежонку с нее рвал? А она плакала, просила не позорить ее девичью честь. А ты хохотал и рвал одежонку!.. Рвал! Как за гараж ее, несмотря на слезы и мольбы, тащил. Невинную девицу, юную красавицу!.. Своими грязными лапами хватал! Не помнишь?! — с каждым словом следователь свирепел все больше. — А она, обливаясь слезами, умоляла тебя!.. Мразь!! — вдруг рявкнул он и обрушил кулачищи на стол. — Сволочь!! Тварь поганая! Мерзость!! Таких, как ты, гад, вешать нужно! Мразь!!
Он дико сверкал глазами, наклонившись к столу и оскалив гнилые зубы, бил кулаками по крышке. При каждом выкрике Илья вздрагивал, со страхом глядя на вошедшего в раж следователя.
— Мерзость вонючая!! Ско-ти-на! Говори, гад!! — он, в истерике не жалея, дубасил натруженными кулачищами в стол, не замечая боли. — Говори, как честную девушку насиловал!
— Да я же… Да я же все Мише сказал, что не помню ничего, — заикаясь, проговорил Илья.
— Ах, Миша?! Так он твое дело взял. Черта с два!! Не получит он его. У Миши ни по одному делу насильников не осудили. Устраивает тут либерализм с такой мразью как ты. Пентюх он хренов, а не следователь. Все порнуху там смотрит! — Николай Степанович с ненавистью кивнул на дверь. — Нет уж! Хрен он твое дело получит, — он погрозил пальцем. — Я буду его вести, и ты у меня на полную катушку схлопочешь! Колись, подонок!! — вдруг снова жутко заорал он.
Илья захлебнулся от досады, обиды, страха. Еще никто в жизни не смел так открыто, нагло и беспардонно обзывать и оскорблять его. А он хотя и не знал, но чувствовал свою вину, поэтому не смел ответить на грубость.
— Будь моя воля, — уже не в силах кричать, сквозь зубы цедил следователь, — я бы тебя, подонка… вот этими руками задушил, — он потряс ручищами над столом. — Да знаешь ли ты, гад, что того заявления, которое девушка честная, тебя подонка не испугавшаяся, написала, вполне достаточно, чтобы тебя посадить. Это я все, мразь вонючая, для твоей же пользы стараюсь, чтобы тебе за чистосердечное признание, говнюку, меньше дали. Ну! Будешь говорить?!
Постепенно успокоившийся Николай Степанович снова начал распаляться, потеть, пучить глаза…
— Колись, па-д-ла!! — орал он на Илью, находящегося в предобморочном состоянии. — Сволочь! Тварь! Га-ди-на!! Все, убью сейчас тебя!!
Он вытер со лба пот, нажал кнопку звонка, вмонтированную в стол, тут же вошел милиционер, который привел Илью.
— Уведи эту мразь. Иначе я его сейчас угроблю. Падлу!
На трясущихся ногах Илья вслед за милиционером пошел в камеру.
"Какой страшный человек, — думал он. — Какой страшный".
За время разговора Илья даже вспотел. В камере никого не было.
— А где? Тут были…, — он не мог подобрать от волнения слов.
— Выписали их, чтобы баланду тюремную не расходовать. Выписали бомжей домой, в подвал, — уходя, сказал охранник и закрыл дверь.
На табуретке стояла алюминиевая миска с чем-то жидким и дурно пахнущим.
"Боже мой! — Илья сел на койку и обхватил голову руками. — Боже мой! Может быть, повеситься?"
Он поискал глазами крюк, но не нашел, да и не на чем было. Хотя раньше он слышал или где-то читал, что японские самураи, попав в плен совершали над собой "хара кири" без ножа: откусывали себе язык и умирали от потери крови. Но Илья кусать свой язык не захотел. Положение казалось ему безвыходным. Он постарался вспомнить вчерашнюю ночь, но потом плюнул.
Минут через десять снова открылась дверь, и тот же охранник бесстрастно сказал:
— Насильник, давай на выход.
— К следователю?..
Илья побледнел и, еле переставляя ноги, двинулся вслед за милиционером. Он приготовился к худшему — следователь не выдержит напора ненависти к Илье и все-таки начнет его жестоко бить.
Илья повернул к левой двери, но снова ошибся — его ввели в правую. За столом сидел доброжелательный Миша Плюхин и улыбался ему, как родному. У Ильи отлегло от сердца. Слава Богу!..
— Ну садись, дорогой. А ты чего такой бледный? — искренне встревожился Миша.
— Да, меня следователь ваш вызывал. Этот Николай…
— Николай Степанович, что ли? Как?! Я же ему сказал, что дело твое беру. А этот придурок сам решил тебя вызвать. Да пошел он, козел! Ты ему, Илюха, ничего не говори. Он только орать да морды бить умеет, — Миша со злостью посмотрел на дверь. — Ты его посылай к едрене фене! Понял?! Ну ты чего, вспомнил?! — Миша опять расплылся в улыбке. — Ну, давай, рассказывай, рассказывай…
Он потер руки.
— Миша, знаешь, я ведь честно ничего не помню, — виновато улыбнулся Илья, ему не хотелось разочаровывать такого хорошего парня.
— Ну, Илюха, елки! Ты пойми, без твоего воспоминания я ничего сделать для тебя не смогу. Вон этот придурок, — он кивнул на дверь, — возьмет тебя и посадит, на фиг! А за что?! За что тебя сажать, а?!
— Не за что.
— То-то и оно, что не за что. За то, что на тебя эта дура заявление написала. Вот дуры-бабы счастья своего не понимают. Нужно было расслабиться и получить удовольствие. Правда?! Ну так что? Отдавать твое дело этому живодеру?!
— Не нужно. Ну, может, что-нибудь сделать можно?
— Ну хрен с тобой, Илюха. Жалко, конечно, что ты не вспомнил. Ну обещай, что вспомнишь. Придешь из дома и расскажешь. Ну обещаешь?! Понравился ты мне, так что я сам за тебя сочинил. Раз ты в этом сочинительском деле слаб, я все за тебя сделал: у меня в школе по этому всегда пятерки были.
Миша протянул Илье мелко исписанный листок бумаги.
— Тут не очень разборчиво…
— Да чего там разбирать. На подписывай и до свидания.
Он протянул ручку, Илья взял ее. Некоторое время он читал, старательно разбирая слова, спрашивая значение некоторых из них у Мишы. Изумляясь все больше и больше. В признании говорилось о том, что он, Илья, напившись для смелости, подстерег жертву около подворотни с целью изнасиловать с извращением, напал на нее, зажимая рот, потащил за гараж… Ну и прочая чушь. В конце Илья чистосердечно раскаивался в содеянном и обещал больше никогда такого не делать.
— Слушай, Миша, ведь тут чушь какая-то написана. Ведь такого не было. Не поджидал я ее заранее. Я ж не помню ничего.
Он положил бумагу на стол.
— Да как не было? У меня ведь заявление этой дуры есть. Да пойми, это ж не изнасилование, это попытка. Ты что, дурень?! Разницы не понимаешь?! Попытка это что? Тьфу! Это все равно что желание. А сколько я баб за день желаю?! Во, сколько! — он маханул ребром ладони по горлу. — Так что подписывай смело. Если б изнасилование совершилось, я понимаю. А тут попытка! Тьфу! Ну ладно, я тут кое-что вычеркну. Ну то, что уж слишком — замечтался, знаешь ли, будто ты с извращением хотел. Ну я понимаю, конечно, хотел, кто ж не хочет-то?! Но чтобы уж слишком не было. Вот, вычеркиваю, — он, действительно, чиркнул пару раз в листке. — Ну, а остальное тут вполне прилично.
Он снова протянул листок Илье. Тот посмотрел в него бессмысленно.
— Нет, я не могу его подписывать, — сказал он негромко.