Это была серия ударов, против которых нельзя было устоять. Сергей знал это. А Транс и не устоял, все так же глядя перед собой, он сделал шаг назад, повалился спиной на "грушу"… но не упал, а вместо этого тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и, увидев перед собой Сергея, застывшего в глухой стойке, махнул здоровенной ручищей, чтобы отбросить его с пути. Сергей ловко отпрыгнул в сторону и снова дал ногой мужику в пах. Но тот, не заметив этого упражнения, вышел из комнаты. Сергей бросился за ним вслед.
В коридорчике Транс, повстречавший на пути Карину, просто без усилия отшвырнул ее в сторону и вошел в кухню наводить "порядок". Со стола посыпалась посуда.
— Илью-у-у-у… — мычал Транс.
— Слушай, ведь он боли не чувствует, — как-то растерянно сказал Сергей Карине, обнимая ее за плечи и заводя в комнату. — Пойду еще разок попробую.
— Не нужно, — взмолилась Карина. — Он сейчас уйдет. Ему только Илья нужен.
— Нет попробую, мне же интересно. Неужели он ни фига не чувствует?
Оставив Карину в комнате, Сергей вбежал в кухню.
— Илью-у-у-у… — мычал мужик, метаясь по кухне, как слепой, не только не чувствуя, но и не видя ничего вокруг.
Басурман стоял, вжавшись спиной в узкое пространство между кухонным пеналом и стеной: там было хоть и тесно, но не так опасно. Где был в это время горбун — не известно.
Поняв неуклюжесть соперника, уже без всяких экивоков и взвизгов, от самой двери Сергей высоко подпрыгнул и красиво как в кино, выбросив вперед правую ногу, нанес непрошеному гостю мощнейший удар в грудь… Это было все, на что был способен Сергей — он вложил в удар весь заряд энергии, все существо востока и запада, всю мощь воспитавшего его буддийского монастыря…
Приземлившись, он глубоко втянул воздух расширенными трепещущими ноздрями.
От удара что-то хрустнуло в груди Транса, он ударился спиной о кухонный пенал, за которым прятался Басурман, и замер так с остановившимся взглядом. Словно умер. Но ноги пока держали его тело…
Так прошло несколько секунд. Транс все так же, как пугало, стоял, привалившись к пеналу, и на мгновение даже показалось, что он мертвый. Против него в красивой боевой стойке замер Сергей.
— Илью-у-у… — вдруг замычал Транс и, не видя, двинулся на Сергея.
— Тьфу! Собака!! — в сердцах воскликнул Сергей, отскочив в сторону, пропустил его в коридор и, повернувшись, вслед дал Трансу под зад пенделя. Не на поражение, а только чтобы выразить к нему свое презрение.
Сергей за ним не пошел. Фиг с ним пусть делает чего хочет. Шум слышался из маленькой китайской комнаты. Транс наводил там "порядок". Через минуту, убедившись в отсутствии Ильи, он протопал через прихожую и вышел из квартиры, оставив дверь нараспашку.
Из комнаты вышла Карина, подошла к расстроенному Сергею. Тот стоял посреди кухни, бессильно опустив руки. С таким вопиющим безразличием к его физическим возможностям он еще не сталкивался.
— Он же боли не чувствует. Я ведь, что характерно, ребра ему сломал, а он хоть бы хны. Как загипнотизированный.
— Да ладно. Плюнь на этого говнюка… Я ж тебе говорила, его ничем не возьмешь, даже трактором.
— Не постигну, я ведь и так, — он сделал легкое движение корпуса, вероятно, прокручивая в голове свои действия, — и этак, — корпус дернулся в другую сторону. — Он ведь боли совсем не чувствует.
Сергей сам был словно в трансе.
— Ну посиди, Сергуня.
Карина, подставив табуретку поближе к Сергею, усадила его.
— Не постигну… Я его и так, и этак… — продолжал медитировать Сергей.
Карина вышла, закрыла входную дверь, вернулась и начала уборку после вторжения Транса.
Только поздно уже ночью, перед тем как идти спать, вспомнили о Басурмане и, вытащив из угла, где он стоял без движения, уложили спать.
Сергей проснулся от лихорадочных звонков в дверь, ему было достаточно мгновения, чтобы прийти в себя.
— Значит, вернулся, — прошептал он, легко вскакивая с кровати и надевая спортивные штаны. — Ну что ж, сразимся еще разок. Ему было безразлично, когда драться- хоть днем, хоть ночью.
В прихожей Сергею встретилась Карина, заспанная, в халате.
— Что он с ума сошел? — проговорила она щурясь на свет. — Ведь нет Ильи.
Звонки не смолкали.
— Кто? — прорычал Сергей, подходя к двери.
— Милиция, откройте!
Сергей прильнул к глазку.
— И точно, милиция. Зайди-ка на всякий случай в комнату, — приказал он Карине, а сам открыл дверь.
Трое милиционеров вошли в прихожую, и сразу стало тесно от их бронированных туловищ. У двоих на груди висели автоматы, третий держал в руке кулек из газеты.
— Вызывали? — спросил тот, который был с кульком, строго глядя на Сергея в упор.
— Кого, — не понял он.
— Ну если вы не вызывали, значит, соседи вызывали.
— Не знаю.
— К вам мужик вламывался? — решил навести на мысль милиционер с автоматом на груди.
— Да был тут какой-то придурок, походил по квартире, торшер сломал и ушел.
— Что-нибудь пропало? — поинтересовался милиционер с кульком.
— Вы бы еще через месяц приехали, — подала голос Карина, выглянув из комнаты.
— У нас, гражданочка, своих дел навалом. Вон насильника колем, суку, — возразил милиционер с газетным кульком…
— Насильник?! — воскликнула обрадованная Карина, оживившись. Поймали гада?! Вы его, подлеца, покруче! Они, стервецы, сразу не признаются. А потом стерилизовать…
— Да уж раскручиваем, — заверил ее представитель закона. — Уж мы из него такое сделаем. А вашего мужичину мы взяли. Только пока не добились кто он и откуда. Вещи-то у вас после него пропали? Будете иск предъявлять?
— Как взяли? — удивился Сергей, оглядывая милиционеров внимательно, зная, что взять Транса дело нелегкое, если не сказать, невозможное.
— Да обыкновенно. Работа такая. В камере с насильником сидит… Ну так что, иск-то предъявлять будете?
— Да нет, вообще-то у нас ничего не пропало.
— Ну тогда ладно. А это наверное вам посылочка. Угощайтесь, — милиционер развернул кулек, который все время разговора держал в руке, и с улыбочкой протянул Сергею. — Угощайтесь, угощайтесь…
Сергей, не раздумывая, машинально сунул руку в кулек и, схватив первое на что наткнулись пальцы, вынул кошачью голову.
— Спасибо, — сказал он и бросил голову обратно. — Это у вас деликатес в милиции, вы всех, что характерно, угощаете?
— Эта посылочка у вашей двери лежала.
— Да. Нам из мясного магазина на суп присылают, — встряла Карина. — Из кошачьих голов самый наваристый борщец. Пальчики оближешь.
Сергей заглянул в пакет.
— Сколько, две их там?
— Две, — подтвердил милиционер. — Ну мы тогда пойдем. Значит на этого придурка бумагу писать не будете? Ну и ладненько, у него сразу видно не все дома. Пакет-то вам оставить?
— Да нет, спасибо. Мимо помойки пойдете, бросьте туда — нам понадобится, мы за ним спустимся.
— Ну, как знаете. Но учтите, был у меня случай. Тоже вроде вас, каждый день потерпевший… ну тогда-то он потерпевшим не был, это он потом потерпевшим стал, так вот, получал он кошачьи головы каждый день на одну меньше. Заявления нам писал. Мы думали, кто-то шутит. А потом уже так не думали, потому что нашли этого человека с последней головой кошачьей в глотку забитой, распоротым животом и вырванными внутренностями. Вот такая история. И не один такой случай в Питере приключился. До сих пор ни одно такое дело не раскрыто. Секта, что ли, какая в городе трудится. Может вы нам заявление на всякий случай напишите, будем охранять вас.
— Спасибо за заботу. Но я уж как-нибудь сам.
— Ну ладненько, тогда как знаете. Пойдемте, братцы.
Молчавшие весь разговор ОМОНовцы стали выходить на лестницу.
— А все-таки я бы вам посоветовал… Всего-то у вас один денек для раздумий остался.
Милиционер с кульком многозначительно поднял вверх указательный палец и, шурша газетой, удалился.
— Слышал, чего они сказали, — покачала головой Карина, когда Сергей закрыл за блюстителями закона дверь. — Ну, насчет голов. Может действительно написать? Пускай мента с автоматом у двери поставят.
— Сам разберусь, — бросил Сергей. — Но как они Транса взяли? Не ясно. Давай спать, уже три часа ночи.
Г л а в а 12
ПОБЕГИлья находился в изможденном состоянии тела и души. На протяжении всего дня через каждые пять-десять минут его вызывали следователи и изнуряли угрозами, уговорами… Почему Илья не подписал проклятую бумагу, он не знал, но в тот самый момент когда он запуганный и сломленный, уже готов был поставить свою подпись, он вдруг отключился. Что такое вдруг щелкнуло в его организме? Неизвестно. Но только он обнаружил себя сидящим на койке камеры предварительного заключения. К Илье сразу вернулась способность размышлять и если бы он был свободен от мыслей на определенную тему, то наверное удивился бы повторяемости происшествий его жизни. Ведь когда-то его мучили в психбольнице вынуждая вспомнить то чего он вспомнить не мог, и снова от этого зависела его жизнь и судьба. И вот сейчас в милиции. Но похоже им и не требовалось чтобы он вспомнил, они вытягивали из него признание. Сейчас на проясненную сном голову Илья разгадал их хитроумные приемы и обрадовался, что отделался так легко. Сейчас он возьмет себя в руки… Сейчас…
Илья заходил по камере, взад-вперед. Потом остановился у тумбочки на которой стояла миска с простывшей баландой. Взял ложку. Зачерпнул и подавляя рвотный спазм заставил себя проглотить три ложки мутной жидкости.
— Что они из червяков суп варят?
Илья съел еще три ложки, пока не почувствовал что после следующей его точно вырвет. Он снова заходил по камере. Положение его было безнадежным… Нет, Илья не верил в безнадежность — сколько раз он убеждался в том, что из любой ситуации есть выход. Самое главное, что он саморучно не подписал себе приговора. Илья чувствовал какой-то подвох в этом деле, что-то здесь было не так. Но зачем?! Зачем Марине потребовалось сажать его за изнасилование?.. Конечно, следовало бы допросить ее с пристрастием. Но как дать весточку Сергею?..
Разгуливая по камере, Илья ощущал какое-то неудобство. Он думал сначала, что это происходит от угрызений проснувшейся совести. Но нет… Илья остановился и вдруг понял: ощущение было таким, словно за ним наблюдают.
Он посмотрел на дверь камеры. Глазок на ней, конечно, имелся, но в слабом свете горящей под потолком лампочки было не разглядеть смотрит ли кто-нибудь в него. Вглядываясь, Илья стал подходить к двери ближе. И тут замок заскрежетал… Илья подошел к своей койке и сел.
— Ишь, снова как надрызгали.
Уборщица в синем рабочем халате вошла в камеру.
— Ишь, напакостили.
Она оглядела давно не мытый пол, намотала тряпку на швабру и начала старательно тереть его.
Она терла его сосредоточенно, иногда сняв тряпку, мочила ее в ведре. Это выглядело как-то обыденно, по- домашнему: уборщица в синем рабочем халате с косынкой на голове, словно была это не камера для невольников, а детский садик. Уборщица была похожа на нянечку, простую и добрую нянечку.
— Убери ноги-то, сынок, — попросила она, когда добралась до сидящего на нижнем ярусе Ильи.
Илья подогнул под себя ноги.
— За что сидишь-то, милый?
— Да не знаю даже, говорят, за попытку изнасилования.
— Ну-у-у… — уборщица усердно терла пол. — Так сознайся им, да и дело с концом, — от доброты душевной сказала она — с ее позиции жизнь казалась простой и ясной, как половая тряпка. — А то, вишь, чего тут — грязь какая, да и кормят небось плохо. О-ох!
Она вздохнула тяжко, уселась на свободную койку против Ильи и оперлась на палку швабры обеими руками.
— А изнасиловал-то кого хоть? А то знаешь, женщины такие бывают, сама и так и этак фланирует, а потом заявление пишет… Ты смотри с такими не водись, — как-то по матерински погрозила она пальцем. — Я уж тут уборщицей десять лет — наслушалась. Да уж, неприятный случай.
Женщина добро глядела в лицо Ильи.
— Это милиционеры, — продолжала дальше уставшая уборщица, — они человека понять не могут. Вот ты, к примеру. Видать, девки-то тебя не любят, худосочный ты. Так ты на нее и позарился, правда?! Тут человека понять нужно. А кто поймет, как не материнское сердце. Я тебя, сынок, понимаю. Так сама она? Можешь мне сердце облегчить, ваша братва мне всегда все рассказывает. Уж я наслушалась тут.
Глядя в эти добрые глаза, с каким бы удовольствием Илья рассказал ей все, облегчил душу, поплакал бы на плече… Как он устал!
— Если б я что-нибудь помнил… — плачущим голосом заговорил Илья.
— Ну, уж так и ничего? — огорчилась уборщица.
— Ну помню, что пришел к ней в котельную… — начал снова тужиться Илья.
— Ну-ну, — оживилась уборщица, в глазах блеснул нетерпеливый интерес, но она тут же подавила его.
— Больше ничего.
— Жалко. Я конечно не знаю, не моего это уборщического ума дело, но слышала я, что ихний начальник говорил, что если ты им там какую-то бумагу подпишешь, так они тебя выпустят домой. Дома-то мать небось заждалась. Уж я-то знаю каково матери. Подпиши сынок да и иди с миром. Чего тебе тут-то. Здесь всякий люд, это сейчас никого, а то такие драчуны бывают. Не приведи Господь! А тебе что — подписал да иди. Чего тебе тут маяться?..
От доброты душевной уборщица положила Илье руку на колено.
Хоть и был Илья в тяжелом физическом состоянии, но что-то в поведении женщины насторожило его. Он внимательно пригляделся к уборщице. Халат на ее груди слегка разошелся и там что-то блеснуло, в камерном полумраке Илья всмотрелся… Поймав его взгляд, уборщица быстро запахнула халат. Но Илья уже успел рассмотреть, что это была пуговица с гербом российской федерации. По выражению лица Ильи поддельная уборщица поняла, что разоблачена. Ни слова ни говоря, она поднялась и, взяв швабру и громыхая ведром, вышла из камеры.
"Эх, повеситься бы, — подумал Илья, глядя ей вслед. — Все здесь вранье. Одно вранье."
Как он устал за сегодняшний день, он не предполагал, что может так устать. Сейчас казалось уже ничто не способно его пронять, вызвать эмоции. Очень хотелось лечь, закрыть глаза, заснуть; но он боялся ложиться, боялся того, что как только он ляжет, обязательно залязгает замок в двери, его разбудят и поведут к следователю. Почему-то, несмотря на то что оба следователя были совершенно разными, в сознании Ильи они сплотились в единое существо, злое и противное, о двух головах.
Проходило время, но никто не потревожил Илью. Что сейчас день, вечер или ночь он не знал, и такое вневременное состояние угнетало, на душе было тоскливо. Как он будет выбираться из этой ситуации, Илья не знал, но старался уверить себя, что выберется.
Он улегся на койку и, окончательно сломленный стрессом и усталостью, уснул.
Снилась Илье какая-то блондинка со злым-презлым лицом, кукла в красном колпаке; они мучили Илью и требовали подписать какую-то фотографию похабного содержания…
Илья закричал и проснулся.
Было тихо, все так же горела под потолком лампочка. Илья вспомнил все, что с ним произошло, в чем его обвиняют и тихонько заскулил от тоски. Его мучило чувство голода. Илья встал, подошел к миске с мутной похлебкой, покрывшейся тоненьким слоем застывшего жира, и съел три ложки — больше не смог. Он повернулся к кровати, намереваясь снова лечь. И тут увидел человека, лежащего на верхнем ярусе, который располагался над его кроватью. Вставая, он не заметил нового постояльца — вероятно, подселили его в то время, когда Илья спал.
Сокамерник лежал, повернувшись лицом к стене, и никак не возможно было разглядеть его внешность. Было видно только, что одет он в костюм и широкоплеч.
Илья, стараясь не шуметь, дабы не пробудить его, лег на свою кровать и закрыл глаза. Но ему не спалось, в голову лезли разные ужасы. Илья ворочался, отпугивая их скрипом пружин, но сон все равно не шел.
Он услышал, как что-то большое и массивное грохнулось на пол. Илья тут же открыл глаза, повернулся… и, вздрогнув, отпрянул к стене. Перед Ильей, глядя на него в упор, стоял Транс. Он смотрел на Илью, но по неживому его взгляду можно было подумать, что он его не видит, но так только казалось.
— Илью-у-у-у… — замычал Транс старую песенку.
Илья в страхе инстинктивно закрыл лицо рукой, он уже почувствовал на себе непреодолимую силу Транса и не намеревался вступать с ним в бой. Он был изумлен появлением этого человека настолько, что не мог даже позвать на помощь.
Но Транс не стал обижать Илью, он повернул голову сначала в сторону окна, потом в сторону двери, словно оценивая их крепость, подошел к двери и остановился против нее.
"Этот-то монстр здесь откуда взялся? — подумал спросонья Илья. — Специально менты его наняли, чтобы меня заставить бумагу подписать… А вот фиг им!.."
Странно, но здесь в камере Илья меньше боялся Транса, чем на свежем воздухе. Нет, конечно, в первый момент он сильно перепугался, но сейчас чувствовал к подсадному Трансу больше презрения, чем страха.
Постояв несколько времени перед дверью, словно собираясь с мыслями, Транс вдруг жахнул в ее железную обшивку кулаками, потом жахнул снова и снова…
Илья лежал на месте, не пытаясь вставать, с любопытством следил за действиями Транса.
Немного погодя дверь открылась.
— Ну, чего среди ночи стучишь, падла?!
В приотворенную дверь высунулась заспанная физиономия. Дальше Илье было не видно, Транс закрыл голову своим телом, дверь, скрипя, открылась, и он вышел.
"Ага, за моим признанием пошел. Сейчас притаранит бумажонку. Как же, буду я ее подписывать, держи карман шире! Меня теперь танком не испугаешь, хоть бомбардировщики вызывай…"
Илья чувствовал, как внутри него пробуждается безграничная наглость. Он почему-то думал, что Транс не посмеет обидеть его в стенах камеры, и, что здесь он находится под защитой закона и Конституции Российской Федерации. Илья почему-то не мог допустить мысли, что если Транс будет его бить и мучить, а Илья будет орать, то милиционеры не вмешаются.
Вышедший из камеры Транс оставил дверь незакрытой, и в щель тянуло сквозняком. Лежа на своей кровати, Илья глядел на эту незакрытую дверь, за которой было холодно и темно, сначала с безразличием, но постепенно в душе просыпалось чувство тревоги. Отчего была эта тревога? Ну, подумаешь, дверь забыл закрыть… И все же казалось ему, что сделано это неспроста, а умышленно. Кто войдет сейчас в эту открытую дверь?.. Для кого ее оставили? Тревога переросла в страх. Как далеко еще простирается ментовское коварство?! Что они еще придумали?