Помимо неожиданного источника средств Тиндейл и позднее Коуверлейл и их сторонники основную финансовую поддержку получали от группы состоятельных лондонских купцов, представителей набирающего мощь капиталистического класса, которые не меньше других стремились сбросить давящее ярмо римской бюрократии. Эти люди поддерживали Тиндейла в изгнании, оплачивали печатание новых библий в Германии и устраивали тайный ввоз их в Англию и дальнейшее распространение тиража. Позднее, когда с официальным разрешением властей все стало делаться открыто, расходы на издание Большой Библии, той самой, которую Генрих VIII повелел читать во всех церквях, взял на себя богатый суконщик Энтони Марлер25, который, кстати сказать, неплохо на ней заработал. Он получил эксклюзивное право на торговлю новыми библиями, сумел установить на них твердую цену в десять шиллингов (в обход Томаса Кромвеля, который хотел установить цену в 13 шиллингов и 4 пенса) и получил назад в разы больше, чем первоначально вложил.
Но это будет десять лет спустя, а в то время, когда в Англию тайком провозили первый Новый Завет Тиндейла, купцы рисковали головой, хотя и не капиталом, поскольку спрос превышал предложение. И этот спрос с неослабевающей силой сохранялся и через четыре года после первого появления перевода Тиндейла. Старания архиепископа Лондонского его подавить не увенчались успехом, и архиепископ счел необходимым устроить публичное сожжение книги на паперти собора Святого Павла26. В том же году Тиндейл закончил перевод Пятикнижия, который напечатали в Марбурге и через торговых агентов в Амстердаме переправили через Ла-Манш в Англию.
Тем временем на политическом фронте мастерские интриги Томаса Кромвеля способствовали окончательному разрыву Генриха VIII с Римом. Возвышение Кромвеля началось после казни кардинала Вулси, который не мог или не хотел дать Генриху VIII желаемого и который был казнен в 1530 г. За короткое время Кромвель сумел дать своему суверену новую жену и новый титул. Брак с Анной Болейн был заключен в 1533 г., парламентский акт о подчинении духовенства королю был принят в 1534 г., а в 1535 г. за ним последовал акт о супрематии, утверждающий Генриха в роли «верховного главы церкви Англии». И сразу же были предприняты меры, чтобы снабдить страну официальной Английской Библией. Версию Тиндейла нельзя было признать государственной, поскольку она уже стала слишком скандальной из-за колючих примечаний переводчика, разъясняющих, как именно исходный смысл был искажен Вульгатой в угоду католической доктрине. В 1534 г. духовенство обратилось к королю с петицией о новом переводе, «дабы раздавать и доставлять его людям для их наставления»27. Этому требованию удовлетворила так называемая Библия Мэтью, по сути являвшаяся сводом из тех отрывков, какие успел перевести Тиндейл, и перевода Майлса Коувердейла, который продолжил работу над Ветхим Заветом там, где прервался Тиндейл. Привезенная в Англию отдельными печатными листами и изданная единым томом в 1535–1536 гг., она была выправлена и переиздана под редактурой архиепископа Кранмера в 1538–1539 гг. и стала первой полной авторизованной Библией, опубликованной в Англии. Известная как Библия Кранмера или Большая Библия, как раз эта книга фигурировала в королевском указе 1538 г., и на титульном листе в ней помещалась строка, увенчавшая полтора столетия борьбы и труда: «Эта Библия назначена для церковного пользования». Также она была украшена сложным фронтисписом, по словам некоторых, работы Гольбейна, на котором толпа фигурок принимает книгу к небесам с криками «Vivat Rex!»[29].
И в это самое время Тиндейл, обходительный, благочестивый и упрямый ученый, «апостол Англии», как назвал его Фокс, был сожжен на костре за свой вклад в освобождение Писания от внешнего гнета. Его смерть была не делом рук церкви Англии, а по иронии судьбы явилась как раз результатом того, что церковь Англии стала на его позицию. Император Священной Римской империи Карл V, во владениях которого делались переводы, послал Тиндейла на костер как представителя теперь уже еретической англиканской церкви, посмевшей отложиться от Рима. Опять же по иронии судьбы, всего через несколько месяцев за этой казнью последовала казнь величайшего противника Тиндейла, сэра Томаса Мора, который сложил голову на плахе за то, что отказался признать короля верховным главой церкви. Мор, старавшийся задержать волну протестантства, и Тиндейл, страстно, упорно эту волну распространявший, схлестнулись в ожесточенном, блистательном споре в «Диалогах» Мора и ответных ему письмах Тиндейла. Оба приняли смерть за свою веру, но по разные стороны великого раскола. Невзирая на более широкую славу Мора, Тиндейл оставил в истории больший след, поскольку его труд с тех пор и навечно будет эхом отдаваться в англоговорящем мире.
«Чудесно было видеть, — писал о Большой Библии столетие спустя Страйп, — с какой радостью принимают эту Божью книгу не только среди людей ученых, но и вообще по всей Англии, среди простонародья, и с какой жадностью читают слово Божие. Все, кто мог, купил эту книгу и проводил время за чтение сам или вслух другим, или просил ее себе почитать». Будучи биографом архиепископа Кранмера, Страйп высказывал предвзятую точку зрения, на самом деле добрая половина или больше Англии в душе оставалась верной католичеству, а к Библии на простонародном языке относилась с тем же ужасом, с каким относятся к змее. Примером тому может послужить история из «Книги мучеников» Фокса, где рассказывается о пятнадцатилетнем Уильяме Молдоне из Челмсфорда в Эссексе, который своим чтением Библии практически до детоубийства разгневал собственного отца. «Я и подмастерья моего отца, — повествует мальчик, — сложили наши сбережения и купили Новый Завет на английском и спрятали в нашей постели…. тогда к нам поднялся мой отец с большой палкой… Тогда, сказал мой отец, скажи-ка, кто твой школьный учитель; прости, отец, ответил ему я, у меня нет учителя помимо Бога». Разъяренный отец, не сумев добиться от сына признания побоями, воскликнул: «Несите мне веревку, я повешу негодяя… и мой отец пришел с веревкой, а матушка вмешалась, заклиная, чтобы он меня отпустил, но он не отступился и надел мне петлю на шею, пока я лежал на кровати, и почитай что стащил меня с кровати, тогда моя матушка закричала и потянула его за руку, а брат мой Ричард заплакал и лег по другую сторону от меня, и тогда отец отпустил веревку и оставил меня и лег спать. Думаю, четыре дня у меня болела шея от той петли»28.
Симпатизируя скорее отцу Уильяма, чем самому подростку, король Генрих и его епископы вскоре пришли в ужас от потока лютеранства, какой выпустила на волю их авторизация Большой Библии. Сам Генрих был протестантом лишь с том смысле, что хотел избавиться от папы римского, но в вопросах доктрины оставался католиком. Он допустил перевод Библии только потому, что Английская Библия стала бы символом замены власти папы на его собственную. Самого себя он более или менее считал английским папой и так же стремился подавить доктринальный раскол, как если бы был самим папой римским. И действительно, в 1540 г. он отправил на костер в Смитфилде трех лютеран за ересь в тот самый день, когда казнил за государственную измену трех папистов29. Лютер по этому случаю заметил: «Что пожелает сквайр Гарри, должно стать догмой для англичанина в жизни и в смерти»30.
Но плотина уже была сорвана, и остановить потоп не мог даже «сквайр Гарри». Невзирая на указ, призывающий его подданных читать книгу «смиренно и с почтением», читать ее только тихим голосом и не спорить о сложных ее отрывках в питейных заведениях, «и не рассуждать о ней прилюдно в кабаках»31, люди, которым наконец открыли доступ к Писаниям на родном языке, были охвачены возбуждением и любопытством. Они собирались вокруг огромных томов, цепями прикованных к кафедрам, и жадно слушали того, кто мог прочесть им вслух, так сегодня слушают результаты мировых чемпионатов. Энтузиазм простонародья в соборе Святого Павла, где шесть библий были прикреплены к «различным колоннам, закреплены на них цепями, дабы читать их мог каждый, кто пожелает», привел власти в ужас. Фокс пишет, что вокруг этих библий часто собирались люди, «особенно если могли найти кого-то с громким голосом, чтобы читал им». Некий Джон Портер, «молодой человек высокого роста», стал весьма искусен в этом «божьем занятии», и «великие множества стекались послушать этого Портера, ибо он мог читать хорошо и имел громкий голос». Духовенство едва ли обрадовалось таким «проповедям» мирян. Портера арестовали, обвинили в том, что он в нарушение королевского указа толкует Священное Писание, собирает толпы и провоцирует волнения. Его бросили в Ньюгейтскую тюрьму и «посадили в самый нижний каземат, задвинули засовы и заковали в кандалы, где через шесть или восемь дней он был найден мертвым»32.
Последовал акт парламента, решительно воспрещающий неуполномоченным на то лицам читать Библию вслух33. Правда, в нем содержалась оговорка, что аристократам и джентри разрешается читать вполголоса членам собственных семей, что женщинам благородных сословий и купеческим семьям разрешается читать ее в частном порядке, но не вслух другим, а вот людям «низшего разбора» — женщинам, ремесленникам, подмастерьям и прочим ниже достоинства йомена воспрещалось читать ее как открыто, так и в своем доме, если только король, видя что это идет на пользу их жизни, не даст им особого соизволения.
Провести в жизнь подобный акт шансов было столько же, сколько сухой закон. Не в том дело, что все население страны заделалось вдруг читателями Библии. Но достаточное число убежденных протестантов, или, как их тогда назвали, лютеран, сделали своим кредо свободный и личный доступ к Писанию, чтобы нивелировать попытку Генриха его воспретить. Особенно при католической реакции в правлении королевы Марии, когда Большие Библии были изъяты из церквей и запрещены, это кредо обрело новую жизнь, какая возникает у слов, которые тираны стараются подавить. Идя на костер, «добрый доктор Тейлор» воззвал к своим прихожанам: «Добрые люди! Я не учил вас ничему, кроме святого слова Божия, и эти уроки я почерпнул из благословенной книги Господа, святой Библии, и сегодня я пришел сюда, дабы скрепить их кровью»34. В ужасном 1555 году 67 протестантов были сожжены в тщетной попытке королевы Марии силой подчинить англиканскую церковь Риму. Одни, как Роуленд Тейлор, окончили свои дни в беспрекословной верности своим принципам, другие, как Кранмер, отреклись от прошлых покаяний, но все через свою мученическую смерть станут жить как герои и мученики. Последние слова епископа Латимера на костре стали сигналом провала политики королевы Марии: «Сегодня мы, Божьей милостью, зажжем в Англии такую свечу, которая, верю, никогда не погаснет»35.
В правление королевы Елизаветы все вновь было перевернуто с ног на голову, реформы были восстановлены, а в церкви вернулись библии. Была заказана новая версия, но ее редакторам предписали следовать Большой Библии и «не отступать от нее, разве что там, где она явно отходит от греческого и иудейского оригинала»36. Тем самым новая версия перенесла традицию перевода Тиндейла в новое поколение. Известная как Епископская Библия, эта елизаветинская версия продержалась до воцарения короля Иакова. К тому времени набрали силу пуританские секты, предпочитавшие кальвинистскую версию, называемую Женевской Библией, и в результате возникла ситуация, когда читаемая в церкви официальная Библия не соответствовала той, которая приватно читалась во многих домах. На так называемой Хэмптон-Кортской конференции в 1604 г. была подана петиция о создании новой версии — так был дан ход невероятному по своему размаху и сложности процессу, в результате которого 44 четыре ученых создали версию короля Иакова.
Почти сто лет прошло с тех пор, как Тиндейл начал свой труд, и за это время результатом прогресса в изучении греческого и иврита стало множество новых исследований древних текстов, множество новых учебников, словарей и трактатов. Среди работавших над Библией короля Иакова были Эдвард Ливли, профессор королевской кафедры иврита в Кембридже, Ланселот Эндрюс, дьякон Вестминстерского собора, знавший иврит, халдейский, сирийский, греческий, латынь и еще с десяток языков, Уильям Бедуэл, профессор Сент-Джон-Колледж в Кембридже, величайший арабист Европы, и еще по меньшей мере девять других, кто были тогда или стали позднее профессорами иврита или греческого в Оксфорде или Кембридже. Ученых разделили на шесть групп, по девять человек в каждой, две таких группы заседали в Оксфорде, две — в Кембридже и еще две — в Лондоне. Для руководства им представили шесть правил, которые ясно свидетельствуют о деловом подходе духовенства и ученых XVII в. Каждой группе был передан в работу ряд книг, и каждый ученый должен был единолично работать над определенным ему рядом глав. Затем все должны были «сходиться, совещаться о том, что успели сделать, и добиваться единства относительно того, что в их частях останется». Затем несколько групп должны были обмениваться законченными текстами «для серьезного рассмотрения и обсуждения, ибо его величество в том был весьма взыскателен». Если впоследствии еще оставались разногласия, то редакторы должны были писать друг другу о своих сомнениях, «указывать место и называть причины того, почему не дает согласия, дабы устранить разногласия на общем совещании глав каждой группы в конце работы»37. Можно было затребовать дальнейших разъяснений от ученого лица вне группы. Каждому епископу было вменено в обязанность передавать новости о проекте любому ученому, посвятившему себя древним языкам, и поощрять его посылать переводчикам полезные замечания.
В предисловии к законченному тексту, который увидел свет в 1611 г., «работники», как назвали себя переводчики и редакторы, просто заявляют, что постарались «улучшить хороший перевод или из многих переводов сделать один принципиально хороший, таково было наше старание, и вот плоды нашего труда». Они утверждали, что не чурались «пересматривать то, что мы делали, и возвращать на наковальню то, что выковали». Не связывали они себя и строгой обязанностью употреблять в точности то же самое английское слово всякий раз, когда в тексте оригинала встречалось то же самое слово, «ибо неужто царство Божие должно превратиться в слова или слоги?» Благодаря такой свободе языка удалось сохранить труд их предшественников. На деле первое из 13 правил закрепляло заданный Тиндейлом стиль, недвусмысленно приказывая «следовать [Епископской Библии] и отступать лишь в малом, когда дозволит истина оригинала». Данные переводчикам инструкции свидетельствуют о том, насколько, по сути своей, честной была попытка как можно ближе подойти к оригинальному смыслу, записанному тысячелетия назад в Палестине, насколько поразительно свободным от догматичности получился перевод. Например, имена пророков и все прочие личные имена следовало «сохранить как есть, в соответствии с тем, как они простонародно используются». Личные толкования воспрещались правилом № 6: «Нельзя создавать никаких заметок на полях, только лишь в разъяснение еврейских или древнегреческих слов». Наконец, в предисловии ученые признавали, что постоянно старались держаться подальше и от «педантичности пуритан», и от «невнятности папистов» и были тверды в своем намерении, чтобы «Писание говорило само за себя, как на языке ханаанском, дабы могло быть понято любым простолюдином». В этом они преуспели, и это увенчало их славой, поскольку их Библия была не только понята всеми, от самых образованных до «самых простонародных», но и снискала широкую известность и любовь англичан.
Глава VI Предприимчивые Купцы в Леванте
В эпоху Великих географических открытий, когда Европа во все стороны раздвигала свои границы, елизаветинские мореплаватели и купцы шли в авангарде. Эти «смутьяны морей и первопроходцы в далеких частых света, — похвалялся автор сборников о путешествиях елизаветинской эпохи Хаклюйт, — превзошли все страны и народы на земле»1.
«Ибо знамена какого короля нашей страны до Ее Величества, — продолжал он, — видели в Каспийском море? Кто из них вел дела с императором Персии, как делала Ее Величество, и заручился для своих купцов великими и выгодными привилегиями? Видывал ли кто до сего правления английского купца на величественной веранде великого синьора Константинополя? Находил ли кто-либо английских консулов и агентов в сирийских Триполи, в Алеппо, в Вавилоне и в Бальсаре? Бросали ли якорь английские корабли на берегах могучей реки Плато… причаливали ли к Лусону, невзирая на происки врага… торговали ли с князьями Молуккских островов… И под конец возвращались домой, богато нагруженные товарами из Китая, как делали это поданные сей ныне процветающей монархии».
Возвращение домой «богато нагруженными» было решающим фактором елизаветинской экспансии. Мотивом первооткрывателей была торговля, а целью — товары Востока. Роль Палестины как Святой земли на время позабылась, а сама Палестина стала всего лишь промежуточным звеном в торговле, открытой с Османской империей. Крестоносцы, погоняемые жаждой рубить головы туркам, уступили место нагруженным дарами послам, которые выманивали у турок торговые привилегии любезными словами и обещаниями. В ходе торговых и дипломатических отношений, завязавшихся между Англией и Османской империей в то время, закладывались основы будущего стратегического вмешательства Англии в дела Ближнего Востока.
Корона вступила в партнерство с купцами и мореплавателями, субсидируя их экспедиции и получая немалую прибыль по их возвращении. Прежде всего от этого выиграл английский флот. По мере того как расширялась торговля, все больше и больше строилось кораблей, чтобы ее вести, и готовилось матросов, чтобы на этих кораблях плавать.