Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька) - Лагин Лазарь Иосифович 6 стр.


– У меня есть предложение, – сказал Волька, щёлкая зубами.

– М-м-м? – вопросительно промычал Хоттабыч.

– Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.

– С любовью и удовольствием, любезный Волька! Сколь поразительна зрелость твоего ума!

Ковёр, хлюпая набрякшими кистями, тяжело взмыл вверх, и вскоре над ними уже открылось чистое темно-синее небо, усеянное редкими звёздами, а под ними покоилось белоснежное море облаков с застывшими округлыми волнами.

Теперь наши путешественники уже больше не страдали от сырости. Теперь они страдали от холода.

– Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды! – мечтательно сказал Волька, не попадая зуб на зуб.

– П-по-по-жалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша! – ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.

Волька уснул, а ковёр-самолёт неслышно пролетал над горами и долинами, над полями и лугами, над реками и ручейками, над колхозами и городами. Всё дальше и дальше на юго-восток, всё ближе и ближе к таинственной Индии, где томился юный невольник Женя Богорад.

Волька проснулся часа через два, когда ещё было совсем темно. Его разбудили стужа и какой-то тихий мелодичный звон, походивший на звон ламповых хрустальных подвесков. Это звенели сосульки на бороде Хоттабыча и обледеневшие кисти ковра. Вообще же весь ковёр покрылся противной, скользкой ледяной коркой. Это отразилось на его лётных качествах и в первую очередь – на скорости полёта. Кроме того, теперь при самом незначительном вираже этого сказочного средства передвижения его пассажирам угрожала смертельная опасность свалиться в пропасть. А тут ещё начались бесчисленные воздушные ямы. Ковёр падал со страшной высоты, нелепо вихляя и кружась. Волька и Хоттабыч хватались тогда за кисти ковра, невыносимо страдая одновременно от бортовой и килевой качки, от головокружения, от холода и, наконец, – чего греха таить! – просто от страха.

Старик долго кренился, по после одной особенно глубокой воздушной ямы пал духом и робко начал:

– О отрок, подобный отрезку луны, одно дело было забросить твоего друга в Индию – для этого потребовалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до десяти, – совсем другое дело – лететь на ковре-самолёте. Видишь, мы уже сколько летим, а ведь пролетели едва одну десятую часть пути. Так не повернуть ли нам обратно, чтобы не превратиться в кусочки льда?

– …И оставить товарища в беде? Ну, знаешь, Хоттабыч, я тебя просто не узнаю!

Через некоторое время Хоттабыч, посиневший от холода, но чем-то очень довольный, снова разбудил Вольку.

– Неужели нельзя дать человеку спокойно поспать! – забрюзжал Волька и с головой накрылся халатом.

Но старик сорвал с него халат и крикнул:

– Я пришёл к тебе с радостью, о Волька! Нам незачем лететь в Индию. Ты меня можешь поздравить: я уже снова умею расколдовывать. Бессонная ночь на морозе помогла мне вспомнить забытое своё мастерство. Прикажи возвращаться обратно, о юный мой повелитель!

– А Женя?

– Не беспокойся! Он вернётся одновременно с нами или даже чуть раньше.

– Тогда не возражаю, – сказал Волька и снова прилёг вздремнуть…

И вот продрогшие, но счастливые пассажиры ковра-самолёта финишировали наконец в том же самом месте, откуда они накануне отправились в свой беспосадочный перелёт.

– Волька! – услышали они тотчас же мальчишеский голос, доносившийся из-под старой развесистой яблони.

– Женька! Ой, Женька!.. Хоттабыч, это ведь Женька! – крикнул Волька и сломя голову помчался к своему приятелю. – Женя, это ты?

– Я, а то кто? Конечно, я.

– Из Индии?

– А то откуда? Ясное дело, из Индии.

– Ой, Женечка, а как ты там очутился?

– А очень просто. Выхожу из кино «Сатурн», и вдруг, понимаешь, вж-ж-ж! – к-а-ак засвистит! Ка-а-ак зашумит! Смотрю, а я уже в Индии… Ты про Кашмирскую провинцию помнишь?

Волька обиженно промолчал.

– Ну так вот, я как раз в ней, в этой самой провинции, и очутился. Смотрю, а я в большущем сарае из бамбуковых палок. Темнота, жарища, как в печке. Что такое? Слышу – шаги, дверь открывается, входят какие-то люди в чалмах, хватают меня за руки и волокут во двор. Я упираюсь, а они волокут. Я упираюсь, а они бьют меня палками по спине и волокут, волокут, волокут… Выволокли. А там уже стоит покупатель. Понимаешь, по-ку-па-тель! Пришёл покупать меня в рабы! Они там людей продают и покупают! Но я не дрогнул. Я говорю: «В чём дело? Почему вы меня держите за руки? Какое право вы имеете драться? Я свободный советский человек». Тогда один из них говорит: «Тут тебе, болван, не Советский Союз, а Британское содружество наций, и ты не свободный человек, а мой раб. И я, говорит, тебя сейчас продам вот этому достойному господину, и ты будешь работать на его чайной плантации». Я тогда говорю: «Ну, это мы ещё посмотрим. Лучше я умру, чем быть рабом. И вообще, я буду на вас жаловаться». А они только смеются: «Попробуй, говорят, жаловаться. Кому, говорят, ты собираешься жаловаться? Уж не этому ли телеграфному столбу? Или, быть может, нашему губернатору? Попробуй только – он прикажет всыпать тебе семьдесят пять ударов бамбуковой палкой но твоим пяткам». А я тут как раз вижу – мимо проходит офицер в белом пробковом шлеме. Я ему кричу: «Обратите внимание! Здесь людьми торгуют! Меня хотят продать в рабство!» А офицер как ни в чём не бывало проходит дальше. Даже глазом не моргнул. А мой работорговец смеётся: «Нашёл, говорит, кому жаловаться – англичанину! Да если бы не англичане, – да продлятся их жизни в счастье! – в Индии давно уже не было бы работорговли и я разорился бы и был нищ, как последний дервиш». Вижу – дело плохо, надо спасаться, пока не поздно, да ка-ак рванусь у него из рук, да ка-ак выбегу на уличку! А они – за мной. А я от них на другую уличку, а оттуда – на третью. А они за мной бегут, кричат: «Держите его, держите его, держите раба, убежавшего от своего господина!» А тут как раз мимо скрипит повозка, запряжённая буйволами, а погоняет этих буйволов какой-то худой-худой гражданин, почти голый. Я вырываю у пего из рук бамбуковую палку да ка-ак размахнусь ею, да как брошусь на моих преследователей!.. И вдруг– бац! – и я вдруг уже не в Индии, а под этим деревом… Но тут что самое главное? Главное, что я не дрогнул, а сразу стал бороться, – вот что самое главное!.. А ещё главнее, Волька… Волька, если бы ты только видел, какие там худущие люди – крестьяне, рабочие!.. А нищих какая масса! Полные улицы нищих – совсем-совсем голые! Тощие, как скелет в нашем биологическом кабинете, только коричневые. Даже смотреть на них невозможно: обидно! Только почему они не борются? Знаешь, если бы я остался там рабом, я бы обязательно организовал восстание, честное пионерское!.. Как Спартак!.. А ты?

– Ясно! Раз там капиталистический строй, надо бороться!

– А я, понимаешь, бегу, бегу… Вот-вот попадусь!.. И вдруг – бац! Смотрю, а я под деревом, и тут вы с этим старичком появились… Да, слушай: кто этот старичок? Что-то я его как будто где-то уже видел…

– Признавайся, – сказал Волька: – хотел ты вчера посудачить с ребятами насчёт моего экзамена по географии?

– А что?

– А то, что он этого не любит.

– Чего не любит?

– А того, чтобы про меня ребята болтали лишнее.

– Фу-фу!

– Вот тебе и «фу-фу»! Р-раз – и в Индию! У него это просто!

– Он тысячу раз прав, мой юный друг Волька ибн Алёша, – скромно подтвердил Хоттабыч, приблизившийся тем временем к яблоне, под которой шёл разговор. – Нет для меня ничего сложного и трудного, когда потребуется услужить ему.

– Кто этот старик? – повторил Женя шопотом свой вопрос.

– Да, будьте знакомы, – сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу своего вновь обретённого приятеля.

Очень приятно, – сказали в одни голос и Хоттабыч и его недавняя жертва.

А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:

– Нет границ моему счастью познакомиться с тобою. Друзья моего юного повелителя – лучшие мои друзья.

– Повелителя? – удивился Женя.

– Повелителя и спасителя.

– Спасителя?! – не удержался и громко фыркнул Женя.

– Напрасно смеёшься, – строго взглянул на него Волька, – тут ничего смешного нету.

И он вкратце рассказал обо всём, что уже известно нашим внимательным читателям.

XIII. Кто самый богатый

– Пойдём погуляем, о кристалл моей души, – сказал на другой день Хоттабыч.

– Только при одном условии, – твёрдо заявил Волька: – при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь. Хотя, пожалуй, я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а честные советские двигатели внутреннего сгорания.

– Слушаю и повинуюсь, о Волька ибн Алёша, – покорно отвечал старик.

– В таком случае, повторяй за мной: я больше не буду бояться…

– Я больше не буду бояться… – повторил с готовностью Хоттабыч.

– …автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков, самолётов…

– …автобусов, троллейбусов, трамваев, грузовиков, самолётов…

– …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

– …автомашин, прожекторов, экскаваторов, пишущих машинок…

– …патефонов, радиорупоров, пылесосов…

– …патефонов, радиорупоров, пылесосов…

– …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

– …электрических выключателей, примусов, дирижаблей, вентиляторов и резиновых игрушек «уйди-уйди».

– Ну вот, как будто и всё, – сказал Волька.

– Ну вот, как будто и всё, – машинально повторил вслед за ним Хоттабыч, и оба рассмеялись.

Чтобы закалить стариковы нервы, они раз двадцать пересекли пешком самые оживлённые городские перекрёстки, проехали на трамвае много остановок и наконец утомлённые, но довольные залезли в автобус.

Они ехали, блаженно покачиваясь на кожаных подушках сидений. Волька углубился в чтение «Пионерской правды», старик о чём-то думал, изредка благожелательно поглядывая на своего юного спутника. Потом лицо Хоттабыча расплылось в довольной улыбке: он, очевидно, придумал что-то приятное.

Автобус довёз их почти до самого дома. Вскоре они уже были в Волькиной комнате.

– Знаешь что, о достойнейший из учащихся средней школы, – начал Хоттабыч сразу, как только они закрыли за собой дверь: – ты должен был бы, на мой взгляд, быть холоднее и сдержанней в обращении с юными обитателями твоего двора. Поверишь ли, сердце разрывалось у меня на части, когда я слышал, как они встречали тебя криками: «Эй, Волька!», «Здорово, Волька!» и тому подобными, явно недостойными тебя возгласами. Прости мне мою резкость, благословеннейший, но ты совершенно напрасно распустил их. Ну какая они ровня тебе – богатейшему из богачей, не говоря уж о прочих твоих неисчислимых достоинствах!

– Ну вот ещё! – удивлённо возразил ему Волька. – Они мне как раз самая ровня, а один даже из восьмого класса… И все мы совершенно одинаково богаты…

– Нет, это ты ошибаешься, о опахало моей души! – торжествующе вскричал тогда Хоттабыч и подвёл Вольку к окну. – Смотри и убеждайся в правоте моих слов!

Перед глазами Вольки предстала удивительная картина.

Ещё несколько минут назад левую половину огромного двора занимали волейбольная площадка, большая куча жёлтого-прежёлтого песка на забаву самым маленьким обитателям дома, «гигантские шаги» и качели для любителей сильных ощущений, турник и кольца для тех, кто увлекается лёгкой атлетикой, и для всех жителей двора – одна длинная и две круглые клумбы, весело пестревшие ярчайшими цветами.

Сейчас вместо всего этого возвышались сверкающие громады трёх мраморных дворцов в древнеазиатском вкусе. Богатая колоннада украшала их фасады. На плоских крышах зеленели тенистые сады, а на клумбах алели, желтели и синели невиданные цветы. Капельки воды, бившей из роскошных фонтанов, играли в лучах солнца, как драгоценные камни.

У входа в каждый дворец стояло по два великана с громадными кривыми мечами в руках. Завидев Вольку, великаны, как но команде, пали ниц и громоподобными голосами приветствовали его. При этом из их ртов вырвались огромные языки пламени, и Волька невольно вздрогнул.

– Да не страшится мой юный повелитель этих существ, – успокоил его Хоттабыч: – это мирные ифриты, поставленные мною у входов для вящей твоей славы.

Великаны снова пали ниц и, изрыгая пламя, покорно проревели:

– Повелевай нами, о могучий наш господин!

– Встаньте, пожалуйста! Я вас прошу немедленно встать, – сконфузился Волька. – Ну куда это годится – падать на колени! Прямо феодализм какой-то! Да встаньте вы наконец, и чтоб этого больше не было – этого пресмыкательства! Стыдно!.. Честное пионерское, стыдно!

Ифриты, недоуменно поглядывая друг на друга, поднялись на ноги и молча вытянулись в прежней напряжённой позе «на караул».

– Ну, вот ещё что! – сказал Волька, всё ещё сконфуженный. – Пойдём, Хоттабыч, посмотрим твои дворцы. – И, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, он вошёл внутрь дворца.

– Это не мои дворцы. Это твои дворцы, – почтительно возразил старик, следуя за Волькой.

Но тот пропустил слова Хоттабыча мимо ушей.

Первый дворец был целиком из драгоценного розового мрамора. Его восемь тяжёлых резных дверей, изготовленных из сандалового дерева, были украшены серебряными гвоздями и усыпаны серебряными звёздами и ярко-алыми рубинами.

Второй дворец был из голубоватого мрамора. В нём было десять дверей из редчайшего эбенового дерева. Они были украшены золотыми гвоздями и усыпаны алмазами, сапфирами и изумрудами.

Посреди этого дворца поблёскивал зеркальной гладью просторный бассейн, а в нём плескались золотые рыбы, каждая величиной с доброго осетра.

– Это вместо твоего маленького аквариума, – застенчиво объяснил Хоттабыч. – Мне кажется, что только таким аквариумом ты можешь пользоваться, не роняя своего высокого достоинства.

«Д-да, – подумал про себя Валька, – попробуй-ка взять в руки этакую золотую рыбку – без рук останешься».

– А теперь, – сказал Хоттабыч, – окажи мне честь и окинь благосклонным взором третий дворец.

Они вошли в чертоги третьего дворца, блиставшего таким великолепием, что Волька ахнул:

– Да ведь это вылитое метро! Ну прямо станция «Киевский вокзал»!

– Ты ещё не всё видел, о благословенный Волька! – оживился Хоттабыч.

Он вывел Вольку на улицу. Великаны взяли немедленно мечи «на караул», по Хоттабыч, не обращая на них внимания, указал мальчику на полированные золотые доски, украшавшие сверху входы во дворцы. На каждой из них были вычерчены одни и те же надписи, от которых Вольку сразу бросило и в жар и в холод:

«Дворцы эти принадлежат благороднейшему и славнейшему из отроков этого города, красавцу из красавцев, умнейшему из умных, преисполненному неисчислимых достоинств и совершенств, непоборимому и непревзойдённому знатоку географии и прочих наук, первейшему из ныряльщиков, искуснейшему из пловцов и волейболистов, непобедимому чемпиону комнатного биллиарда всех систем – царственному юному пионеру Вольке ибн Алёше, да славится во веки веков имя его и имя его счастливых родителей».

– С твоего позволения, – сказал Хоттабыч, которого распирало от гордости и счастья, – я хотел бы, чтобы ты, поселившись в этих дворцах вместе с твоими родителями, уделил и мне уголок, дабы твоё новое местожительство не отделяло меня от тебя и я имел бы возможность во всякое время выражать тебе своё глубокое уважение и преданность.

– Так вот, – ответил Волька после некоторого молчания: – во-первых, в этих надписях маловато самокритики… Но это, в конце концов, не важно. Это не важно потому, что вывески вообще надо заменить другими.

– Я понимаю тебя и не могу не обвинить себя в недомыслии, – смутился старик. – Конечно, надо было сделать надписи из драгоценных камней. Ты этого вполне достоин.

– Ты меня неправильно понял, Хоттабыч. Я хотел бы, чтобы на доске было написано, что эти дворцы являются собственностью роно. Видишь ли, в нашей стране дворцы принадлежат роно… или санаториям.

– Какому такому Роно? – удивился старик.

Волька неправильно истолковал восклицание Хоттабыча.

– Всё равно какому, – простодушно ответил он, – но лучше всего Советскому. В этом районе я родился, вырос, научился читать и писать.

– Я не знаю, кто такой этот Роно, – произнёс Хоттабыч с горечью в голосе, – и вполне допускаю, что он достойный человек. Но разве Роно освободил меня из тысячелетнего заточения в сосуде? Нет, это сделал не Роно, а ты, прекраснейший отрок, и именно тебе, или никому, будут принадлежать эти дворцы.

– Но пойми же…

– И не хочу понимать! Или тебе, или никому!

Волька ещё никогда не видел Хоттабыча таким разъярённым. Его лицо побагровело, глаза, казалось, метали молнии. Видно было, что старик еле сдерживается, чтобы не обрушить свой гнев на мальчика.

– Значит, ты не согласен, о кристалл моей души?

– Конечно, нет. Зачем они мне Дались, эти дворцы? Что я – клуб, учреждение какое-нибудь или детский сад?

– Иэхх! – горестно воскликнул тогда Хоттабыч и махнул руками. – Попробуем другое!..

В то же мгновение дворцы расплылись в своих очертаниях, заколыхались и растаяли в воздухе, как туман, развеянный ветром. С воплями взвились вверх и исчезли великаны…

XIV. Один верблюд идёт…

Зато теперь двор был полон тяжело нагруженных слонов, верблюдов и ослов. В раскрытые ворота продолжали прибывать всё новые и новые караваны. Крики чернокожих погонщиков, одетых в белоснежные бурнусы, сливались с трубными звуками, которые издавали слоны, с воплями верблюдов, с рёвом ослов, с топотом сотен копыт, с мелодичным позвякиванием колокольчиков и бубенцов.

Назад Дальше