– Чушь, – бросила Трой.
– Наверное. Тщеславие самца, пытающегося найти исключительные причины для вполне обычного явления. Просто вы не любите меня. Да и с какой, собственно, стати должны любить?
– Вы не понимаете, – кротко ответила Трой. – Да и с какой стати вам понимать?
Она взяла сигарету и наклонилась к нему, чтобы он дал ей прикурить. Прядь коротких темных волос упала ей на лоб. Аллейн зажег сигарету, бросил спичку в камин и нежно поправил эту прядь.
– Ужасная женщина, – отрывисто пробормотал он. – Я так рад, что вы зашли ко мне в гости.
– Вот что я вам скажу, – уже дружелюбнее проговорила Трой. – Меня всегда пугало все это дело. Любовь и прочее.
– Физическая сторона?
– Это тоже, но и многое кроме этого. Вся эта штука в целом. Слом всех защитных барьеров. Ментальных не меньше, чем физических.
– «Мой разум – мое царство»[50].
– У меня страх, что тогда никакого моего царства уже не останется.
– У меня-то ощущение, и довольно пугающее, что как раз останется. Разве вам не кажется, что в самом тесном союзе, какой только можно представить, всегда есть моменты, когда человек чувствует себя совершенно обособленным, совершенно одиноким. Бесспорно, так оно и есть, иначе нас так не изумляли бы те редкие случаи, когда мы читаем мысли друг друга.
Трой посмотрела на него с какой-то робкой решимостью, от которой у него сжалось сердце.
– А вы читаете мои мысли? – спросила она.
– Не очень ясно, Трой. Даже не отваживаюсь желать этого.
– Я ваши иногда читаю. Это одна из причин, которые заставляют меня обороняться.
– Если бы вы могли прочесть их сейчас, – сказал Аллейн, – вы испугались бы.
Вошел Василий с чаем. С первого взгляда Аллейн понял, что тот на радостях сбегал в свой любимый магазинчик деликатесов за углом и купил икры. Он приготовил множество тостов с маслом, нарезал гору лимонов и заварил чай в огромном стюартовском чайнике леди Аллейн, который взял ее сын, чтобы показать коллекционеру. Василий также нашел время, чтобы надеть свой лучший костюм. Лицо его то и дело расплывалось в нелепо-многозначительной улыбке. Расставляя все эти атрибуты пиршества перед Трой на низком столике, он тихонько что-то шептал себе под нос.
– Прошу вас, прошу вас, – вслух произнес Василий. – Если что-то еще понадобится, сэр… Не надо ли…
– Нет, нет, – поспешно заверил его Аллейн, – все отлично.
– Икра! – обрадовалась Трой. – Вот это праздник – божественное чаепитие!
Василий громко рассмеялся, извинился и, поклонившись, вышел, закрыв за собой дверь.
– Вы привели старого дурака в полный восторг, – заметил Аллейн.
– Кто это?
– Русский. Побочный продукт моего прошлого расследования. Едва не попал под арест. Вы правда можете есть икру и пить чай с лимоном[51]? Вон там есть и молоко.
– Я не хочу молока и съем любое количество икры, – ответила Трой.
Когда они покончили с трапезой и Василий унес посуду, Трой сказала:
– Мне пора идти.
– Еще нет.
– Разве вам не надо в Скотленд-Ярд?
– Мне позвонят, если понадоблюсь. Я должен быть там чуть позже.
– Мы даже ни разу не упомянули Банчи, – заметила Трой.
– Да.
– Вы сегодня ляжете спать пораньше?
– Не знаю, Трой.
Аллейн сел на низкую скамеечку у ее ног. Трой посмотрела сверху на его голову, покоящуюся на длинных, узких ладонях.
– Не говорите о деле, если не хочется. Я просто хотела намекнуть, что если захочется, то я здесь, к вашим услугам.
– Вы здесь. Я пытаюсь привыкнуть к этому. Вы придете еще когда-нибудь? Знаете ли, что я поклялся себе не вымолвить сегодня ни слова о любви. Что ж, пожалуй, нам лучше поговорить о деле. Я совершу ужасное прегрешение против профессиональной этики и скажу вам, что, возможно, сегодня вечером произведу арест.
– Значит, вы знаете, кто убил Банчи?
– Мы полагаем, что да. Если намеченный на сегодняшний вечер спектакль пройдет как надо, мы сможем арестовать преступника. – Он повернул голову и заглянул ей в лицо. – Ах, опять ненавистная моя работа! Почему она вызывает у вас такое отвращение?
– Это совершенно иррационально, – ответила Трой. – Нельзя найти этому разумное объяснение. Просто я испытываю ужас перед смертной казнью. Я даже не уверена, что согласна с обычными аргументами против нее. Это нечто из области кошмаров. Вроде клаустрофобии. В детстве я обожала легенды Инголдсби[52]. Однажды мне попался рассказ о милорде Простаке и повешении. Эта история произвела на меня неизгладимое впечатление. Она мне снилась по ночам. Я не могла избавиться от нее. Я без конца перелистывала страницы книги, зная, что наткнусь на нее, страшась ее, но тем не менее перечитывая вновь и вновь. Я даже нарисовала ее.
– После этого должно было стать легче.
– Я бы так не сказала. Полагаю, большинство людей, даже наименее впечатлительных, держат в голове какую-то страшилку. У меня всегда была вот эта. Я говорила о ней и раньше. И поэтому, понимаете, когда мы с вами столкнулись в том расследовании и оно закончилось арестом знакомого мне человека… – Ее голос дрогнул. – А потом суд, и в итоге… – Трой нервным движением коснулась его головы. – Вы не виноваты. Но все равно, мне не нравится, что вы в этом участвовали.
Аллейн потянул ее руку к губам.
Наступила полная тишина. Все, что он когда-либо чувствовал: нервная дрожь и трепет предвкушения, глубокая скорбь и мелкие неприятности, величайшая радость и крохотные удовольствия, – все лишь предвосхищало этот момент, когда ее рука таяла как воск в тепле его губ. Аллейн склонился над ней. По-прежнему прижимая ее руку к губам, словно талисман, он пробормотал:
– У нас все получится. Клянусь, что получится. Не может быть, чтобы я один это чувствовал. Трой?
– Не сейчас, – прошептала Трой. – Остановитесь. Прошу вас.
– Нет.
– Пожалуйста!
Он взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал в губы, чувствуя, как она пробуждается от его поцелуя. Потом отпустил ее.
– И не думайте, что я стану просить прощения, – сказал Аллейн. – Вы не имеете права вот так взять и похоронить все это. Вы чересчур разборчивы, моя дорогая. Я – тот, кто вам нужен, и вы это знаете.
Они молча смотрели друг на друга.
– Вот то, что требовалось, – прибавил Аллейн. – Самоуверенный самец.
– Самоуверенный индюк, – нетвердым голосом вымолвила Трой.
– Да, да, я знаю. Но во всяком случае, вам это не показалось невыносимым. Трой, ради всего святого, неужели мы не можем быть честны друг с другом? Когда я целовал вас, вы вспыхнули, как пламя. Мог ли я представить себе это?
– Нет.
– Словно все ваше тело кричало, что вы меня любите. Как же мне после этого не быть самоуверенным?
– Как же мне не содрогаться?
Когда он увидел, что она действительно потрясена, его вдруг захлестнула нестерпимая волна сочувствия.
– Простите. Простите, – пробормотал он.
– Позвольте мне сейчас уйти, – проговорила Трой. – Мне надо подумать. Я постараюсь быть честной. Уверяю вас, мне не верилось, что я могла бы вас полюбить. Меня всегда приводило в негодование, что, когда бы мы ни встречались, вы так настойчиво утверждали свои чувства. Я не понимаю физической любви. Не знаю, как с ней быть. Я напугана, и это факт.
– Вам надо идти. Я поймаю такси. Подождите минутку.
Он выбежал и остановил такси. Когда вернулся, Трой стояла перед камином, держа в руке свою шапочку и выглядела маленькой и потерянной. Он принес ей пальто и бережно накинул на плечи.
– Я проявила слабость, – сказала Трой. – Согласившись прийти, я думала, что смогу держаться спокойно и равнодушно. Вы выглядели таким усталым и задерганным, почему было не доставить вам удовольствие? А теперь видите, что получилось?
– Небеса разверзлись, и звезды упали на землю. Я чувствую себя так, словно за последний час обежал вокруг земли. А теперь вы должны покинуть меня.
Он проводил ее до такси. Закрывая дверцу машины, Аллейн сказал:
– Ваш самый преданный самоуверенный индюк.
Аллейн командует парадом
Когда Аллейн вошел в кабинет помощника комиссара, часы пробили без четверти девять.
– Приветствую, Рори.
– Добрый вечер, сэр.
– Как вы, без сомнения, заметили своим наметанным глазом, мой секретарь отсутствует. Так что можете сойти с официальной ноги. Садитесь и раскуривайте трубку.
– Спасибо, – сказал Аллейн.
– Немного нервничаете?
– Немного. Я буду выглядеть отъявленным ослом, если они окажутся не на высоте.
– Бесспорно. Это крупное дело, старший инспектор.
– Разве я не понимаю, сэр!
– Кто пойдет первым?
– Сэр Герберт и леди Каррадос.
– А кто-нибудь уже приехал?
– Все, кроме Димитри. Фокс рассадил их по разным комнатам. В своем кабинете, в моем, в приемной и в комнате регистрации арестованных. Как только явится Димитри, Фокс придет и доложит.
– Хорошо. А тем временем еще раз повторим план действий.
– Сэр Герберт и леди Каррадос.
– А кто-нибудь уже приехал?
– Все, кроме Димитри. Фокс рассадил их по разным комнатам. В своем кабинете, в моем, в приемной и в комнате регистрации арестованных. Как только явится Димитри, Фокс придет и доложит.
– Хорошо. А тем временем еще раз повторим план действий.
И они стали повторять план действий.
– Что ж, – произнес помощник комиссара, – рискованно, но может сработать. Мое мнение: все зависит от того, как вы за них возьметесь.
– Благодарю вас, сэр, за эти ободряющие слова, – мрачно сказал Аллейн.
Часы в кабинете пробили девять. Аллейн выбил трубку. Послышался негромкий стук в дверь, и вошел Фокс.
– Мы все готовы, сэр, – сказал он.
– Хорошо, Фокс. Проводи их сюда.
Фокс вышел. Аллейн бросил взгляд на два стула, установленные под центральным освещением, а затем – на помощника комиссара, неподвижно сидящего в полумраке, за лампой с зеленым абажуром. Сам Аллейн встал перед каминной полкой.
– Сцена готова, – послышался негромкий голос из-за зеленой лампы. – А теперь: занавес поднимается.
Наступила короткая тишина, а потом опять дверь отворилась.
– Сэр Герберт и леди Каррадос, сэр.
Они вошли. Аллейн двинулся им навстречу, приветствовал в официальном тоне, затем представил помощнику комиссара. Манера Каррадоса, в которой тот он обменивался с ним рукопожатием, представляла собой любопытное сочетание снисходительности вице-короля и стойкости раннехристианского мученика.
Помощник комиссара был тверд с гостями:
– Добрый вечер, леди Каррадос. Добрый вечер, сэр Герберт. Принимая во внимание полученные нами новые данные, мы со старшим полицейским инспектором Аллейном решили пригласить вас сюда. Поскольку дело находится в компетенции мистера Аллейна, я предоставляю вести беседу ему. Присаживайтесь, пожалуйста.
Они сели. Свет от лампы над головой бил им в лица, создавая темные тени под глазами и скулами. Обе головы повернулись к Аллейну.
– Большая часть того, что я собираюсь сказать, адресована вам, сэр Герберт, – начал он.
– В самом деле? – сказал Каррадос. – Что ж, Аллейн, по-моему, я уже говорил вам вчера, что мое единственное стремление – помочь прояснить это проклятое дело. Как хозяин дома, принимавший лорда Роберта в ту роковую ночь…
– Да, мы вполне понимаем, сэр. Ваше отношение дает основания надеяться, что вы поймете или, во всяком случае, извините, если я повторю что-то из старого, а также открою новую страницу. Сегодня я могу сообщить вам, что мы прошли по очень странному следу, позволившему нам сделать некоторые поразительные открытия.
Каррадос повел глазами – но не головой – в сторону жены, однако ничего не сказал.
– У нас есть основания полагать, – продолжал Аллейн, – что убийство лорда Роберта Госпелла – следствие шантажа. Вы что-то сказали, сэр?
– Нет. Нет! Я не понимаю, я отказываюсь постичь…
– Надеюсь, вскоре мне удастся прояснить мои слова. Пока же скажу, что по причинам, в которые сейчас незачем вдаваться, связь между убийством и шантажом приводит нас к двум возможным выводам. Либо лорд Роберт сам был шантажистом и был убит одной из своих жертв или тем, кто желал защитить жертву…
– Что побуждает вас так думать? – хрипло вопросил Каррадос. – Это невозможно!
– Невозможно? Почему, будьте любезны?
– Потому что лорд Роберт… лорд Роберт не был… это немыслимо… у вас есть какие-то доказательства того, что он был шантажистом?
– Вторая возможность: лорд Роберт выявил личность шантажиста и был убит прежде, чем успел кому-то ее открыть.
– Вы так утверждаете, – задыхаясь, проговорил Каррадос, – но у вас нет доказательств.
– Прошу вас, сэр, пока принять, что, по нашему убеждению, дело покоится на одной из этих двух альтернатив.
– Я не претендую на то, чтобы быть детективом, мистер Аллейн, но…
– Одну минуту, сэр, с вашего позволения. Я хочу, чтобы вы сейчас мысленно вернулись вместе со мной в тот день, около восемнадцати лет назад, когда вы на машине отвезли леди Каррадос в деревеньку под названием Фальконбридж. Тогда вы еще не были женаты.
– Я часто возил ее за город в те дни.
– Вам будет нетрудно вспомнить тот случай. Это было в тот день, когда капитан Пэдди О’Брайен попал в аварию.
Аллейн сделал паузу. В ярком свете лампы он видел, как блестят на лице Каррадоса капельки пота.
– Так что? – спросил Каррадос.
– Вы помните тот день?
– Герберт, – вмешалась леди Каррадос, – конечно же, ты помнишь.
– Помню, да. Но я не вижу, при чем тут…
– Прошу вас, сэр! Через минуту все будет ясно. Вы помните?
– Естественно.
– Вы помните, что капитана О’Брайена сначала отнесли в дом викария, а оттуда «скорая помощь» увезла его в больницу, где он умер несколько часов спустя?
– Да.
– Вы помните, что после его смерти ваша нынешняя супруга очень переживала из-за исчезновения некоего письма, которое, по ее мнению, было при капитане О’Брайене?
– Об этом у меня не сохранилось воспоминаний.
– Позвольте мне помочь вам. Она говорила, что он, вероятно, держал письмо в кармане, откуда оно, должно быть, выпало, и что ей очень хотелось бы найти его. Я прав, леди Каррадос?
– Да… совершенно правы.
Голос ее прозвучал негромко, но твердо. Она смотрела на Аллейна с выражением потрясения и недоумения.
– Вы спрашивали сэра Герберта, наводил ли он справки повсюду относительно пропавшего письма?
– Да.
– А вы помните, сэр Герберт?
– Кажется… я… что-то припоминаю. Все это было весьма огорчительно. Я старался оказать посильную помощь; надеюсь, я чем-то помог.
– Вам удалось найти письмо?
– Я… кажется, нет.
– Вы уверены?
Тоненькие струйки пота побежали по обеим сторонам его носа на чудесные усы.
– В достаточной степени уверен.
– Вы помните, как сидели в своей машине около больницы, пока леди Каррадос была с капитаном О’Брайеном?
Каррадос долгое время не отвечал. Потом повернулся на стуле и обратился к безмолвной фигуре под зеленой лампой.
– Не вижу никаких внятных оснований для этой странной процедуры. Она крайне огорчительна для моей жены, а меня, сэр, признаюсь, поражает – как чертовски оскорбительная и находящаяся вне полномочий вашего ведомства.
– Я так не думаю, сэр Герберт, – возразил помощник комиссара. – Я, знаете ли, советую вам ответить мистеру Аллейну.
– Должен вам сообщить, – начал Каррадос, – что я – близкий друг вашего начальника. Он еще услышит об этом.
– Надеюсь, что так, сэр, – ответил помощник комиссара. – Продолжайте, мистер Аллейн.
– Леди Каррадос, – спросил Аллейн, – вы действительно оставили сэра Герберта в машине, когда пошли в больницу?
– Да.
– Да. Ну а теперь, сэр Герберт, помните ли, как, пока вы там ждали, к вам подъехала на велосипеде школьница лет пятнадцати?
– Как, черт подери, могу я через восемнадцать лет помнить какую-то школьницу на велосипеде?
– Всего лишь потому, что она передала вам то письмо, о котором мы сейчас говорим.
Эвелин Каррадос издала сдавленный крик. Она повернулась и посмотрела на мужа, как если бы видела его впервые. Он ответил ей одним из самых необычных взглядов, какие Аллейну случалось видеть: обвинение, унижение, даже нечто вроде торжествующего страдания – все соединилось в этом взгляде; это было лицо злобного мученика. «Маска ревности, – подумал Аллейн. – Нет ничего более жалкого и унизительного. Боже, если я когда-нибудь…» Он отогнал эту мысль и снова приступил к допросу:
– Сэр Герберт, вы взяли письмо у той школьницы на велосипеде?
По-прежнему с чем-то вроде улыбки Каррадос повернулся к Аллейну.
– В моей памяти это не сохранилось.
Аллейн кивнул Фоксу, который тотчас вышел. Он отсутствовал минуты две. Все молчали, никто не произнес ни слова. Леди Каррадос опустила голову и, казалось, с глубоким вниманием разглядывала свои руки в перчатках, лежащие на коленях. Каррадос вдруг отер лицо ладонью, потом достал носовой платок. Вернулся Фокс.
Он возвестил о приходе мисс Харрис.
– Добрый вечер, мисс Харрис, – сказал Аллейн.
– Добрый вечер, мистер Аллейн. Добрый вечер, леди Каррадос. Добрый вечер, сэр Герберт. Добрый вечер, – завершила мисс Харрис, бросив сдержанный взгляд на помощника комиссара.
– Мисс Харрис, – обратился к ней Аллейн, – вы помните, как гостили у вашего дяди, мистера Харриса, когда он был викарием в Фальконбридже? Вам в ту пору было пятнадцать лет.
– Да, мистер Аллейн, конечно, – ответила мисс Харрис.
Каррадос бросил что-то вроде проклятия, а леди Каррадос сказала:
– Но… о чем вы, мисс Харрис?
– Конечно, помню, леди Каррадос, – подтвердила мисс Харрис.
– В то время, – пояснил Аллейн, – там произошла автомобильная авария со смертельным исходом.
– Да, с капитаном О’Брайеном. Простите, леди Каррадос. Да, мистер Аллейн.
– Силы небесные! – вырвалось у Аллейна. – Вы что же, хотите сказать, что знали…