После этого поднял крышку сигарной коробки и придвинул к гостю. Альмен отказался.
Клаус Хирт снова откинулся на спинку кресла.
— Ну?
— Во-первых, я хочу кое-что предпослать.
— Предпосылайте.
— Мой личный ассистент… — Насмешливая улыбка, возникшая на лице Хирта при этом титуловании Карлоса, ненадолго сбила Альмена с мысли. Но он твердым голосом повторил: — Мой личный ассистент знает, где я сейчас нахожусь, и знает цель моего визита. У него есть указание информировать полицию в случае, если он не услышит обо мне в шестнадцать часов тридцать минут.
Старик кивнул с насмешливым одобрением:
— Правильно. Осторожность никогда не бывает лишней.
Альмен не дал запутать себя:
— Я здесь для того, чтобы сделать вам предложение.
— Валяйте.
Альмен выдержал некоторую паузу, чтобы усилить действие слов.
— Я отдам вам ваших стрекоз, а вы отзовете вашего киллера.
Хирт поднес ко рту свою рюмку и сделал глоток.
— Какого киллера?
— Того, который вчера стрелял в меня.
— И почему вы еще живы?
— Меня спасла пряжка от подтяжки.
Эта фраза вызвала такой неконтролируемый взрыв смеха, а тот в свою очередь повлек за собой такой угрожающий приступ кашля, что Альмен боялся, как бы Хирт не захлебнулся.
Потребовалось время, чтобы он снова смог говорить.
— Следовательно, вы обязаны своей жизнью вашим подтяжкам. Как себя при этом чувствуешь, если мне позволено будет спросить? Вы вставили их в рамочку? — И он снова затрясся от смеха и зашелся в кашле.
Но когда успокоился, то стал серьезным.
— Извините. В конце жизни человеку иногда трудно сохранять серьезность. Итак, в вас стреляли. У вас есть какие-то предположения или догадки почему?
— Потому что я выкрал ваши вазочки работы Галле.
— А откуда мне было знать, что это были вы?
— Вы наблюдали за мной. И от вашей дочери узнали, кто я такой. Или от Бориса.
Старик затянулся сигарой и смотрел на дым, который выпускал в потолок.
— Заказать убийство из-за пяти вазочек Галле, — задумчиво произнес он, взвешивая вероятность.
Только теперь он заметил, что коньячная рюмка Альмена все еще стоит нетронутой.
— Да вы не пьете. Выпейте. Виноград хорошего года. Тысяча девятьсот тридцать первого. Я тоже родился в том году.
— Спасибо. Мне лучше оставаться трезвым.
— Это не самый простой способ перенести жизнь. — Хирт понюхал арманьяк, отпил маленький глоток и осторожно отставил рюмку на стеклянную столешницу. — Я хочу вам кое-что рассказать.
— Если это не займет много времени. Как я уже сказал: срок — шестнадцать тридцать.
Хирт отмахнулся усталым движением руки. Не сводя глаз со своего визави, он начал:
— Вы правы. Было время, когда я, может, и велел бы кого-нибудь убить за эти вазочки. Если бы я нашел человека, который попадает не только в пряжки подтяжек. — Мысль об этом на сей раз вызвала у него лишь легкий смешок.
— Было время — и было оно не так давно, — когда я прямо-таки подсел на эти пять вазочек. Они для меня — самое совершенное, что когда-либо создали руки человека. Поверьте мне, иногда я запирался в этой комнате на четыре, пять часов и предавался не чему иному, как обожанию моих стрекоз. Я ставил их на этот столик — то одну за другой, то все вместе, то попарно, меняя пары. Часами.
Он сунул руку в угол кресла около своего бедра, достал пульт, похожий на телевизионный, и нажал кнопку.
Стеклянный столик ярко осветился. Свет исходил из маленьких светильников, закрепленных в комнате повсюду. Каждым из них Хирт мог управлять по отдельности при помощи своего пульта, мог прибавлять и убавлять яркость и манипулировать отсвещением витрин.
Он немного поиграл этим, высвечивая предметы на столе и снова пригашая их, меняя тени и подчеркивая их форму.
— Вот так я пробуждал их к жизни, заставлял светиться, лучиться и танцевать. Я был влюблен. Да, влюблен в пять вазочек.
Он снова сделал затяжку и глоток.
— И знаете что? Я не мог делить это удовольствие ни с кем. То была одинокая страсть. Но это не имело никакого значения. Даже напротив: в этом-то и состояло очарование. Было нечто, принадлежащее мне, только мне одному. Господин фон Альмен, перед вами один из тех людей, кто сберегал у себя дома предметы искусства, не подлежащие продаже, поскольку они — краденые. Исключительно для их приватного, личного и безраздельного удовольствия. Вот как выглядит такой человек, если вы когда-нибудь спрашивали себя об этом.
Во время всего этого монолога Альмен почти не видел старого коллекционера. Весь свет помещения был направлен на стеклянный стол между ними. Лишь тени некоторых предметов ложились на лицо Хирта.
— Любовь, — заметил Альмен, — любовь — это классический мотив для убийства.
— Тут вы, пожалуй, правы. Но лишь до тех пор, пока любовь горит. Моя погасла.
— Почему?
Хирт пожал плечами:
— Уж такова любовь. Она как приходит, так и уходит. Вам ли этого не знать. Как одному из ежедневно растущего множества «бывших» моей дочери.
Он потянулся было за сигарой, но передумал и отдернул руку:
— Так что вам со мной не повезло: я больше не интересуюсь вашими заложниками. Можете оставить их себе. И еще раз не повезло: я не могу отозвать киллера. Поскольку я его не посылал.
Теперь Альмен все-таки сделал глоток арманьяка. Он благоухал всеми восемьюдесятью долгими, созерцательными годами и на вкус был мягкий и полный.
— Тогда кто же?
Старик посмотрел на свои наручные часы:
— Время у нас еще есть, прежде чем ваш личный ассистент начнет действовать.
Он наполнил коньячные рюмки и откинулся на спинку кресла.
— Нынешним летом исполнилось десять лет, как вазочки со стрекозами исчезли. Они были выставлены в музее «Лангтурм» на Боденском озере на выставке работ Галле и арендованы для этой выставки из частной коллекции семьи Веренбуш.
— Та самая семья Веренбуш?
— Она самая. То было варварское злодеяние. Вы знаете тот музей?
Альмен не знал.
— Он расположен немного на отшибе, в старой мельнице за городом. Воры протаранили дверь на джипе, как показали следы, и попутно разрушили восемь уникальных объектов. И только стеклянные кубы над пятью украшениями выставки были тщательно разобраны. Все дело сделано меньше чем за одиннадцать минут. Столько времени нужно службе безопасности, чтобы прибыть по сигналу тревоги. Воры до сих пор не найдены. Вазочки для выставки были, разумеется, застрахованы. Страховая премия составила почти четыре миллиона франков.
У Клауса Хирта оказалось хорошо развито чувство времени. Он пригубил свой стаканчик и стряхнул с сигары пепел. И только после этого сказал:
— Почти вдвое больше того, что заплатил я.
Он выждал, пока сказанное подействует на Альмена.
— Не вы были заказчиком похищения?
— Я бы никогда не потерпел, чтобы уничтожались произведения Галле ради того, чтобы создать впечатление, будто в деле новичок.
— Но купили добычу все же вы.
— То была ситуация win-win, как говорят сегодня; ситуация, при которой все выигрывают. Для меня это — исполнение мечты. А для продавца — превосходный гешефт.
— Два миллиона менее чем за одиннадцать минут работы. Неплохо.
— Шесть, — поправил Клаус Хирт.
— Шесть минут? Еще лучше.
— Шесть миллионов. — Хирт многозначительно посмотрел на Альмена.
— Шесть миллионов? С чего бы вдруг?
— Два от меня и четыре от страховой компании.
Альмен и в слабом свете различил, что рассказчик улыбается. Тут до него дошло.
— Вы хотите сказать, что имелись владельцы?..
Хирт кивнул.
— Но вы же говорили, что Веренбуши…
— Семья тогда находилась в крайне затруднительном положении, и если бы дело раскрылось, их положение стало бы еще хуже. Один из сыновей, очень практичный и бессовестный, придумал, как им выбраться, и взял на себя проведение операции. Он и вышел со мной на контакт после этого. Мы были знакомы. Коллекционеры Галле знают друг друга.
— Как его имя? Я учился с одним Веренбушем в Чартерхаусе.
— Терри.
— Терри Веренбуш! — Альмен сразу увидел перед собой образ властного, тонкогубого мальчика со скошенным подбородком, который учился на три класса младше. На втором году обучения его выгнали из школы. Из-за какой-то истории, о которой сейчас он не мог вспомнить.
— Вы его знаете?
— Знаю — это было бы преувеличением. Вы считаете, он сам провел ограбление музея?
— Меня это не удивило бы. Он головорез. Армейский офицер, игрок в «Base Jumper», любитель скоростного спуска на санях, охотник.
Альмен сделал большой глоток арманьяка. Хирт наблюдал за ним и хотел ему подлить. Но его гость прикрыл стаканчик ладонью.
— Позвольте, я налью. Вдруг вам еще понадобится.
Альмен убрал ладонь.
Хирт подлил ему и продолжил:
— Вы как-нибудь объяснили себе тот факт, что вазочка, которую вы украли в первый раз, ко второму разу снова оказалась здесь?
— У Галле было несколько таких. Или это была копия.
Хирт с улыбкой покачал головой:
— Нет. Через два дня после того, как вы прихватили вазочку, мне позвонил Джек Таннер, которого вы также знаете. Знали, должен я сказать с сожалением. Он рассказал, что у него есть для меня нечто сенсационное, и я попросил его зайти. Речь шла о моей вазочке. Таннер знал, что она из похищенного в музее «Лангтурм» и ее не так-то просто продать. Разве только — в кругу фанатичных коллекционеров вроде меня.
Ага, значит, Джек Таннер. Как же он раньше об этом не подумал?
— Но почему вы выкупили эту вещь? Ведь любовь уже остыла?
— Если я этого не сделал бы, Таннер продолжал бы предлагать ее дальше и разбудил бы спящую собаку. Это стоило мне девяносто тысяч.
Что-то в лице Альмена заставило Хирта добавить:
— А сколько он вам заплатил? Сорок?
— Пятьдесят.
— Ну, это даже честно. Итак, я выкупил у него эту вещь. Но с условием. Он должен был мне сказать, откуда она у него. И тут всплыло ваше имя.
Альмен почувствовал, как кровь прихлынула к его щекам. Он попытался скрыть это глотком из коньячной рюмки.
— Это значит, во время моего второго посещения вы знали…
— Конечно. Я был здесь ночью и обнаружил исчезновение всех пяти.
— И, несмотря на это, вы дали мне беспрепятственно уйти?
— Я рад, что избавился от них. Ваше здоровье! — Он поднял свою рюмку в сторону Альмена, но тот ограничился кивком и спросил:
— И кто же хочет меня убить?
— Теперь начинается неприятная часть истории. — Он взял сигару с пепельницы, обнаружил, что она уже погасла, выбрал себе новую из коробки и привычно раскурил ее.
— После того, как Таннер продал мне вашу добычу, я позвонил Веренбушу и рассказал ему обо всем. Я хотел, чтобы он знал, что теперь есть двое посвященных. Два человека, которым известно, что по крайней мере одна из вещиц находится у меня. Я полагал необходимым и честным это сделать. Теперь я понимаю, что это была моя ошибка.
У Альмена холодок пробежал по спине.
— Вы думаете, это Терри?..
— А кто еще? Терри любой ценой должен был воспрепятствовать тому, чтобы обнаружилось, что сами же Веренбуши стоят за похищением их же заемных экспонатов. Это погубило бы их. Без сомнений: Терри стоит за убийством бедного Таннера и покушением на ваше убийство.
Альмен потянулся к коньячной рюмке, заметил, что рука у него дрожит, и отдернул ее.
— И для чего вы мне все это рассказываете?
— Я фанатичный коллекционер предметов искусства. — Хирт поправил себя: — Был им. Готовым ради своей страсти пойти дальше, чем разрешает закон. Но с убийством я не хочу иметь ничего общего.
Источники света, озарявшие стол между ними, погасли, и зажглось освещение витрин. Теперь собеседники могли лучше видеть друг друга.
— Делайте с этой информацией что хотите. На меня внимания не обращайте, я мертвый человек.
— Как это понимать?
— Я хотел бы избавить вас от расшифровки латыни моего диагноза. Но одно могу вам сказать: если все пойдет по-моему, следующую неделю мне не пережить. А пойдет все по-моему, об этом я позаботился. Никакая пряжка от подтяжек меня уже не спасет.
Старик засмеялся, и его смех опять перешел в приступ кашля. Альмен подождал, когда приступ пройдет.
— Я знаю, вы предпочитаете выход через ванную, но я распорядился завинтить его наглухо. Моя дочь в этом отношении слишком халатна.
Хирт нажал на кнопку пульта, и дверь, через которую Альмен вошел сюда, открылась с легким жужжанием.
Альмен направился к выходу, но остановился и обернулся к старому человеку:
— Где живет Терри?
— По-прежнему в фамильном гнезде на Боденском озере. В маленьком охотничьем замке, который отец купил во время войны. Он, старый Варенбуш, впрочем, тоже там живет, ослепший, оглохший и злой.
Альмен пожал больному человеку худую ладонь:
— Спасибо.
По коридору навстречу ему шел Борис. Должно быть, Клаус Хирт подал ему электронный сигнал, что его гость хочет распрощаться.
Снаружи лежал снег. Черный «Флитвуд» стал белым. Теперь «дворники» размели свои полукружия на лобовом стекле, и машина тронулась.
Сидя на заднем сиденье, Альмен поймал в зеркале заднего вида озабоченный взгляд господина Арнольда.
— Все в порядке?
— Все.
11
На обратном пути они попали в пробку (рабочий день подходил к концу), которая из-за раннего снегопада в некоторых местах превращалась в настоящую катастрофу: проехать было нельзя. Многие автомобилисты еще ездили на летних шинах, и движение останавливалось то из-за перевернутых машин, то из-за мелких аварий.
Любимая музыка господина Арнольда постепенно начала действовать Альмену на нервы. Но между ними существовала старая договоренность, что им обоим нравится Гленн Миллер. Альмен не хотел ее нарушать. Поэтому он сидел на заднем сиденье молча, рассматривал серо-белый хаос на дороге и предавался своим мыслям.
Терри Веренбуш! Неужто и в самом деле смерть Джека Таннера на его совести? И его собственная жизнь — на волоске от смерти? На совести? Если все верно, то никакой совести у Терри Веренбуша не было.
Альмен не встречал его со времен Чартерхауса. Однажды он видел его на фото журнала People. Но узнал его лишь благодаря подписи под картинкой, поскольку выросший Терри отпустил усы и бороду, чтобы скрыть тонкие губы и скошенный подбородок. Однажды он видел его играющим на турнире в Medium-Goal-Polo, играл он напористо, но без элегантности.
Сейчас ему также вспомнилось, из-за чего Терри выгнали из школы. Однажды тот в холодный зимний вечер запер одноклассника в чулане на площадке для регби. Вся школа, полиция и половина соседней деревни искали его, и Терри активно участвовал в поиске. Только в ранние утренние часы полузамерзшего мальчика наконец обнаружили. Терри, который в тот день был материально ответственным, упорно отрицал, что сделал это намеренно. Но его жертва смогла убедить школьное руководство в обратном. Терри по глупости за пару дней до этого написал ему записку, в которой грозил: «Я тебя прикончу, поганая свинья!»
Было почти семь часов, когда господин Арнольд проводил своего пассажира под зонтом сквозь снежную пургу ко входу в отель и на полдороге передал его швейцару, который вышел им навстречу со своим зонтиком.
12
Карлос был одет в этот вечер в один из почти не ношенных костюмов, от которых Дон Джон отказался. Альмен от случая к случаю передавал ему такой костюм, хотя Карлос был на целую голову ниже. Но он знал одного колумбийца в статусе просителя политического убежища, профессионального портного, работавшего уборщиком в офисе и занимавшегося к тому же ремонтом и подгонкой одежды. Он распарывал костюмы Альмена и заново сшивал их так, как будто они были скроены по меркам Карлоса.
Альмен позвонил ему и пригласил на ужин в «Конфедерацию». Такого не случалось еще никогда, и Карлос тоже среагировал соответственно удивленно и искал всяческие отговорки для отказа. Но Альмен настоял на своем. Он объяснил Карлосу, что это важно и что речь пойдет о борьбе.
Когда шеф сервиса препровождал Карлоса к столу Альмена, было заметно, что Карлос чувствует себя не в своей тарелке.
Ресторан «Конфедерации» назывался «Гельветик», специализировался на швейцарской кухне из всех частей страны — и представлял собой элегантный, обшитый панелями зал с нишами и разделительными перегородками, декорированный с национальным швейцарским колоритом. Скатерти — крахмалены, а все столы расточительно накрывались с фарфором, серебром и хрусталем. Такая обстановка могла вогнать в робость и людей с куда большим ресторанным опытом, чем у Карлоса.
Он сел напротив Альмена и принялся изучать меню. Но очень скоро отложил его в сторону.
— Уже выбрали? — спросил Альмен.
— Я возьму то же, что и вы, Дон Джон.
Когда кельнер хотел налить и ему из бутылки «Dézaley», которая стояла в ведерке со льдом на приставном столике, он отказался. Карлос никогда не употреблял алкоголя. Его отец умер от этого, когда Карлосу было пять, а самому младшему из шестерых детей — два года. Захлебнулся в уличной канаве — уснул там и ничего не знал про сильный ливень. Одна из немногих личных историей, которую он однажды доверил Альмену.
Ввиду столь рано разразившейся зимы Альмен заказал для обоих эмментальский картофельный суп и бернское мясное ассорти, а на десерт — крем с виноградным вареньем из кантона Во.
Альмен выложил Карлосу без утайки всю историю вазочек со стрекозами. После этого они обсуждали план действий.