— По какой же причинѣ?
— Настолько важной, что и одной ея было бы достаточно. Ты вѣдь привязалась къ маленькой Мартѣ? Ну, такъ вотъ, компаньонъ мой хочетъ взять Марту къ себѣ, если найдетъ кого вести хозяйство.
— Онъ такъ сказалъ?
— Да.
— Я не могу, — сказала Роза, качая головой. Маккъ продолжалъ:- По-моему, это такъ прекрасно съ его стороны. Отецъ Марты — милѣйшій Стенъ — не всегда-то былъ хорошъ съ Гартвигсеномъ, но…
— Я не могу, — повторила Роза. — Это невозможно.
— Но хоть бы ты пришла помочь намъ немножко въ лавкѣ передъ праздниками, — онъ бы самъ поговорилъ съ тобой.
— Нѣтъ, я не могу въ нынѣшнемъ году помогать въ лавкѣ,- сказала опять Роза, — мнѣ надо домой.
И Роза уѣхала домой въ пасторскую усадьбу…
Подошелъ сочельникъ.
Но, когда надо было приготовить Макку его обычную сочельниковую ванну, то оказалось, что, хотя новая чудесная перина и вполнѣ готова, да въ огромной цинковой ваннѣ объявилась предосадная дыра. А кузнецъ былъ пьянешенекъ и не могъ взяться за починку. Такъ ничего и нельзя было подѣлать. Традиція была нарушена. Но съ чего это кузнецъ такъ напился какъ разъ, когда самому Макку была въ немъ такая надобность? Кузнецъ еще съ утра былъ не твердъ на ногахъ, а тутъ его пригласили къ Элленъ, бывшей Элленъ Горничной. Свена Дозорнаго дома не случилось, но Элленъ такъ хорошо потчевала гостя водкой, что старикъ свалился. Охъ, какъ сокрушалась теперь Элленъ о томъ, что она натворила, и даже съ отчаянія спрашивала: нельзя ли замазать дыру крутой кашей? — Что ты! — отвѣтила Брамапутра. — Такъ нельзя ли взять иглу съ ниткой да зашить какъ-нибудь? — спрашивала Элленъ и принималась истерически хохотать съ отчаянія, что напоила кузнеца. Но Маккъ сразу придумалъ было выходъ: взять да принести въ его комнату одну изъ небольшихъ лодокъ съ Фунтуса, налить ее теплой водой и постелить на дно перину, — выйдетъ прекрасная ванна. Послали за Свеномъ Дозорнымъ, но, выслушавъ отъ ключницы такой приказъ, онъ сказалъ, опуская шапку до самыхъ колѣнъ:- Помилуйте! Ни одной изъ этихъ лодокъ не спускали на воду съ самой осени; онѣ всѣ разсохлись и дадутъ такую течь, что твои свиньи… — и онъ учтиво поклонился.
Такъ ничего и нельзя было подѣлать.
И все, какъ нарочно, складывалось въ этомъ году не ладно; вскрылъ Маккъ письмо отъ дочери своей Эдварды изъ Финляндіи, ежегодное ея письмо въ родной домъ къ Рождеству, и его такъ всего и передернуло. Онъ сразу отошелъ къ окну и задумался. Письмо было короткое: Эдварда овдовѣла и весною собиралась домой.
Маккъ превозмогъ себя и принималъ гостей, какъ ни въ чемъ не бывало. Принялъ, по обычаю, смотрителя Шёнинга, принялъ и Бенони, ставшаго теперь компаньономъ Макка и хозяиномъ въ Сирилундѣ, да къ тому же баснословнымъ богачомъ. Маккъ подвелъ его къ дивану и нѣсколько разъ поблагодарилъ за посѣщеніе въ такой вечеръ. Потомъ обратился къ смотрителю и спросилъ:- А мадамъ Шёнингъ?
— Не знаю, — отвѣтилъ смотритель, и даже не оглянулся — гдѣ же она.
— Но она, вѣрно, придетъ?
— Кто? — спросилъ смотритель.
Ему ни до чего и ни до кого не было дѣла. Съ какимъ презрѣніемъ относился онъ ко всѣмъ этимъ вопросамъ, къ этому Фердинанду Макку и всему его дому! А вонъ на диванѣ развалился, во всей своей красѣ, богачъ изъ простыхъ, бывшій владѣлецъ рудниковъ, Бенони Гартвигсенъ, ворочая голубыми глазами. Въ столовой дѣвушки накрывали столъ, не помня себя отъ радости, что наступилъ-таки этотъ завѣтный вечеръ… О, не будь тутъ по стѣнамъ кое-какихъ картинъ, невмочь было бы и оставаться здѣсь.
Но вотъ, явилась и мадамъ Шёнингъ. Она извинилась, что пришла такъ рано.
— Помилуйте, милѣйшая мадамъ Шёнингъ, — сказалъ Маккъ;- мужъ вашъ тутъ уже съ четверть часа.
— Вотъ какъ, — отозвалась она, и даже не поглядѣла, гдѣ мужъ, не видѣла даже тѣни своего мужа.
За столомъ Маккъ произнесъ свои обычныя торжественныя рѣчи. Говоря о дочери Эдвардѣ, онъ высказалъ надежду, что баронесса Эдварда помнитъ свое старое гнѣздо и навѣститъ его весною… Ни слова о катастрофѣ; былъ вѣдь сочельникъ.
Послѣ того Маккъ провозгласилъ тостъ, прекрасный тостъ, за своего компаньона Бенони, который былъ такъ добръ посѣтить его въ этотъ вечеръ. Затѣмъ — за смотрительскую чету съ маяка и, наконецъ, за всѣхъ своихъ людей. И вся эта армія людей, зарабатывавшихъ свой хлѣбъ въ Сирилундѣ, по-дѣтски внимала хватающимъ за душу словамъ Макка, а Брамапутра, по обыкновенію, усиленно сморкалась. Но Фредрика Мензу нельзя было перенести въ постели къ столу. Его, однако, не оставили одного въ такой вечеръ; возлѣ него сидѣла одна изъ женщинъ, кормила его, читала ему молитвы и всячески ухаживала за нимъ. А у другой стѣны каморки лежалъ мальчугашка Элленъ, предоставленный самому себѣ; онъ кричалъ, замолкалъ, улыбался, брыкался ножонками и снова кричалъ. Но онъ сильно мѣшалъ тѣмъ двумъ читать молитвы, и Фредрикъ Менза раза два яростно кричалъ:- Царь Давидъ, царь Давидъ! Чортъ подери! Хо! — на что женщина отвѣчала:- Да, правда ваша, надо помнить царя Давида изъ библіи… — Элленъ для вида забѣжала разокъ съ пира провѣдать ребенка, перевернула его на другой бокъ и опять убѣжала. Она была занята другимъ, тѣмъ, что сейчасъ предстояло: когда гости уйдутъ, вѣрно, начнется обыскъ; но этой дѣвчонкѣ, этой Петринѣ изъ Торпельвикена ни за что не изловчиться припрятать серебряную вилку за подкладку нижней юбки…
Бенони спросилъ Макка:- Значитъ, какъ же? Роза такъ и не знаетъ никого въ ключницы для меня?
Какъ это, видно, мучило его; какимъ растеряннымъ тономъ говорилъ о томъ этотъ богачъ, воротила! Ему не хватало дамской особы вести хозяйство, и никакъ нельзя было отыскать таковой за всѣ свои деньги.
Маккъ попросилъ его обождать до весны.
— Милый другъ, прошу погодить до весны. Весной пріѣдетъ моя дочь, и эти двѣ дамы такъ хорошо знаютъ другъ дружку…
На праздникахъ Бенони вздумалъ прокатиться черезъ общественный лѣсъ въ сосѣднюю церковь. Онъ предпринималъ поѣздку ради развлеченія, — почему бы ему не послушать одну изъ праздничныхъ проповѣдей знаменитаго пастора Барфода? И такъ какъ Бенони уже не подобало ходить пѣшкомъ, то Маккъ одолжилъ ему лошадь и санки да кстати и свою тюленью шубу.
— Я еще не обзавелся шубой, — сказалъ Бенони Свену Дозорному, который сидѣлъ кучеромъ позади. Бенони колебался было посадить Свена кучеромъ, — Свенъ былъ вѣдь теперь человѣкъ женатый и къ тому же произведенъ въ шкипера большого судна. — Тебѣ, пожалуй, мало охоты везти меня? — спросилъ Бенони.
— Срамъ былъ бы мнѣ, коли бы я не повезъ Гартвигсена, — отвѣтилъ со своей стороны Свенъ.
Это еще произошло на дворѣ Сирилунда.
По дорогѣ они завернули къ Бенони и захватили изъ дому дорожную сумку со съѣстнымъ и корзинку съ напитками. Бенони досталъ свои высокіе сапоги и предложилъ Свену надѣть ихъ. А это были тѣ самые знаменитые сапоги съ лакированными бураками, въ которыхъ Бенони щеголялъ столько разъ.
— Возьми ихъ, — сказалъ Бенони.
У него вошло въ привычку говорить мягко, но рѣшительно; богатство придавало ему и увѣренность въ себѣ, и осанку, и умѣнье носить одежду и даже какъ будто преобразило его рѣчь. Ахъ, эти деньги! Онѣ таки сдѣлали изъ Бенони человѣка.
Но когда Бенони предложилъ Свену Дозорному надѣть сапоги, тотъ отвѣтилъ по своей старой привычкѣ:- А сами-то вы въ чемъ будете?
Бенони сунулъ ноги въ бергенскіе ботфорты съ отворотами изъ собачьяго мѣха, и тогда Свенъ надѣлъ на себя высокіе сапоги, словно святыню какую.
— Ежели они тебѣ впору, такъ и оставь ихъ себѣ,- сказалъ Бенони.
А Свенъ Дозорный отвѣтилъ:- Это ужъ совсѣмъ мнѣ не по заслугамъ. Они всю жизнь будутъ у меня праздничными сапогами.
Потомъ выпили по рюмочкѣ-другой и поѣхали.
Дорогой они бесѣдовали о томъ, о семъ. Дорога шла все мѣстами, гдѣ Бенони знакомъ былъ каждый кустикъ можжевельника, каждая сосна, каждая гора. Тутъ онъ хаживалъ и въ дождь и въ вёдро, нося королевскую почту въ чумкѣ со львомъ. А вонъ, къ сожалѣнію, и та пещера, гдѣ онъ отдыхалъ тогда съ пасторской Розой. Охъ, эта пещера!..
— Не споешь ли что-нибудь? — спросилъ онъ черезъ плечо.
— Спѣть? Гм… Я какъ будто разучился, — отвѣтилъ Свенъ. — Столько теперь всего…
Когда же они въ глубинѣ лѣса открыли корзинку съ напитками, да хлебнули хорошенько, Свенъ Дозорный какъ-то странно размякъ, и языкъ у него сталъ заплетаться, — словно онъ выпилъ крѣпкаго натощакъ.
— Оно въ сущности-то я не закусывалъ сегодня, стыдно сказать, — признался онъ.
Достали сумку съ рождественскими яствами, хлѣбъ.
— Почему жъ ты не закусывалъ?
— Да самъ виноватъ. Но тутъ столько всего… — отвѣтилъ Свенъ.
И далъ понять, что они съ Элленъ маленько повздорили поутру, такъ что ему потомъ и кусокъ въ ротъ не шелъ.
Они все ѣхали да ѣхали. Свенъ Дозорный опять заговорилъ:- Будь у меня мой алмазъ, да удалось бы мнѣ какъ-нибудь выклянчить у васъ въ лавкѣ ящикъ стеколъ, я бы опять пошелъ бродить.
А Свенъ Дозорный отвѣтилъ:- Это ужъ совсѣмъ мнѣ не по заслугамъ. Они всю жизнь будутъ у меня праздничными сапогами.
Потомъ выпили по рюмочкѣ-другой и поѣхали.
Дорогой они бесѣдовали о томъ, о семъ. Дорога шла все мѣстами, гдѣ Бенони знакомъ былъ каждый кустикъ можжевельника, каждая сосна, каждая гора. Тутъ онъ хаживалъ и въ дождь и въ вёдро, нося королевскую почту въ чумкѣ со львомъ. А вонъ, къ сожалѣнію, и та пещера, гдѣ онъ отдыхалъ тогда съ пасторской Розой. Охъ, эта пещера!..
— Не споешь ли что-нибудь? — спросилъ онъ черезъ плечо.
— Спѣть? Гм… Я какъ будто разучился, — отвѣтилъ Свенъ. — Столько теперь всего…
Когда же они въ глубинѣ лѣса открыли корзинку съ напитками, да хлебнули хорошенько, Свенъ Дозорный какъ-то странно размякъ, и языкъ у него сталъ заплетаться, — словно онъ выпилъ крѣпкаго натощакъ.
— Оно въ сущности-то я не закусывалъ сегодня, стыдно сказать, — признался онъ.
Достали сумку съ рождественскими яствами, хлѣбъ.
— Почему жъ ты не закусывалъ?
— Да самъ виноватъ. Но тутъ столько всего… — отвѣтилъ Свенъ.
И далъ понять, что они съ Элленъ маленько повздорили поутру, такъ что ему потомъ и кусокъ въ ротъ не шелъ.
Они все ѣхали да ѣхали. Свенъ Дозорный опять заговорилъ:- Будь у меня мой алмазъ, да удалось бы мнѣ какъ-нибудь выклянчить у васъ въ лавкѣ ящикъ стеколъ, я бы опять пошелъ бродить.
Бенони круто повернулся къ нему:- Теперь? Когда ты будешь шкиперомъ?
Свенъ покачалъ головой.
— Къ тому же ты теперь человѣкъ семейный, отецъ и все такое.
— Да, — отвѣтилъ Свенъ, — такъ-то такъ, но…
Добрѣйшій Свенъ Дозорный пробылъ женатымъ человѣкомъ уже съ полгода и больше не распѣвалъ про сорозскихъ дѣвушекъ, не приплясывалъ на ходу. Ничего такого больше ему въ голову не приходило. Эти полгода тянулись словно вѣчность. Онъ, положимъ, добился своего, но зато прощай это живое нетерпѣніе, это напряженное ожиданіе; теперь день прошелъ и — слава Богу! Каждое утро онъ просыпался, чтобы начать все то же самое сначала; нечего было ждать; двѣсти разъ подъ рядъ повторялось то же самое: онъ вставалъ, Элленъ вставала, брали тѣ же платья и надѣвали ихъ на себя сегодня, какъ вчера… Элленъ выглядывала изъ окошка — спущены ли шторы у Макка въ комнатѣ, какъ полагается, и каждый разъ тѣми же надоѣвшими до тошноты словами сообщала, какова погода; говорила же она это, вѣрно, только за тѣмъ, чтобы скрыть — куда неслись ея взгляды. Мужъ и жена уже неохотно сторонились другъ передъ другомъ въ тѣсной каморкѣ; каждый ждалъ, чтобы другой убрался поскорѣе. И расходились они въ разныя стороны, не сказавъ другъ другу ни слова. Двѣсти разъ. А впереди ждутъ еще, пожалуй, тысячи разъ.
— Ты на себя не похожъ больше, — сказалъ Бенони. — Весной, когда вернешься съ Лофотенъ, у тебя будетъ новое просторное помѣщеніе.
— Не заслужилъ я, не заслужилъ.
— А ребенокъ растетъ?
— Да, растетъ. Глаза у него каріе, но онъ славный мальчишка, мнѣ нравится.
— Ты берешь его на руки?
— Нѣтъ.
— Не берешь?
— Я хотѣлъ, да…
— Тебѣ бы слѣдовало брать его иногда, — посовѣтовалъ Бенони.
— Вы говорите?
— Да, говорю. Потому что насчетъ этихъ карихъ глазъ… теперь ужъ ихъ не передѣлаешь.
И вотъ они выѣхали изъ лѣсу и завернули къ пасторской усадьбѣ, взрывая пушистый свѣжевыпавшій снѣгъ.
Баринъ въ шубѣ, самъ Гартвигсенъ! Работникъ или даже двое бросились подержать лошадь. — Пожалуйте! Пожалуйте въ домъ! — Нѣтъ, спасибо!
У Бенони засосало подъ ложечкой отъ старыхъ воспоминаній: вотъ тутъ, въ этомъ самомъ домѣ его когда-то заставили подписать извѣстное жестокосердое заявленіе, а потомъ это самое заявленіе было прочитано ленеманомъ на церковномъ холмѣ въ собственномъ приходѣ Бенони. А съ тѣхъ поръ Роза побывала его невѣстой и порвала съ нимъ, вышла замужъ за другого, за кистерскаго Николая… Охъ!
Бенони во всемъ своемъ великолѣпіи зашагалъ на церковный холмъ, тихонько разсѣкая кучки народа, которыя съ поклономъ разступались. Его всѣ знали, прибѣжалъ посланный: не будетъ ли Гартвигсенъ такъ любезенъ завернуть къ пастору обогрѣться? Нѣтъ? благодарствуйте, — у него дѣла; вотъ послѣ обѣдни онъ, спасибо, зайдетъ, пожалуй.
Конечно, прямого дѣла у него ни къ кому здѣсь не было, но у такого воротилы всегда вѣдь найдется дѣло для кого-нибудь изъ такой толпы. Его дѣятельность была такъ обширна; ему нужны, напримѣръ, люди для новыхъ судовъ, отправляющихся на Лофотены. И ему даже не зачѣмъ было самому дѣлать первый шагъ, спрашивать кого-нибудь. Если народъ еще не обступилъ его сплошной стѣной просителей, то единственно изъ глубокаго къ нему почтенія. Но вотъ, подходитъ то тотъ, то другой, снимаетъ шапку и, несмотря на стужу, не спѣшитъ надѣвать ее опять: не окажетъ ли Гартвигсенъ такую милость, не найдетъ ли для него мѣстечка на одномъ изъ судовъ? — и Бенони, стоя тутъ, какъ монументъ, въ своей тюленьей шубѣ и отороченныхъ мѣхомъ ботфортахъ, является для всѣхъ настоящимъ господиномъ и милостивцемъ.
— Я подумаю, — отвѣчаетъ онъ и записываетъ имена;- зайди ко мнѣ на-дняхъ. Понятно, мнѣ нельзя забыть и своихъ односельчанъ, но…
На холмъ поднимается самъ пасторъ Барфодъ въ полномъ облаченіи и останавливается около Бенони и проситъ его непремѣнно пожаловать къ нему въ гости, не пройти мимо его порога. Бенони благодаритъ: ежели время позволитъ послѣ обѣдни… Все ли благополучно у пастора?
Н-да, такого вопроса не задалъ бы Бенони Гартвигсенъ пастору Барфодъ въ былыя времена.
Роза не показывалась на холмѣ. Пожалуй, и въ церковь не придетъ сегодня? Хорошо.
Нѣтъ, она показалась все-таки. Бенони снялъ свою мѣховую шапку, и Роза прошла мимо, вся вспыхнувъ. Бѣдняжка Роза, видно, не смогла сдержать своего любопытства, захотѣла все-таки взглянуть на Бенони въ шубѣ. Она прошла въ ризницу.
Бенони постоялъ съ минуту, собираясь съ мыслями и, наконецъ, сказалъ послѣднему просителю:- Да, да; видно, тебѣ туговато приходится; заходи на-дняхъ, получишь работишку. — Богъ васъ благословитъ! — отвѣтилъ тотъ, а затѣмъ Бенони прошелъ въ церковь.
Онъ нарочно усѣлся у самыхъ дверей. Люди вытаращили глаза: онъ вѣдь могъ бы сѣсть повыше, у самаго амвона! Роза сидѣла въ пасторской ложѣ и, взглянувъ на него, опять вся покраснѣла; лишь понемногу краска сбѣжала съ ея лица. Она была въ песцовой шубкѣ.
Бенони разстегнулъ свою шубу. Онъ отлично зналъ, что сѣлъ не на господское мѣсто; и ленеманъ и нѣкоторые мелкіе рыбопромышленники сидѣли куда выше. Но Бенони, гдѣ сѣлъ, тамъ и сѣлъ, придавъ этимъ почетъ скромному мѣсту. И не мало людей въ церкви, навѣрно, стыдились того, что усѣлись выше его, и отъ души желали бы пересѣсть пониже Гартвигсена, воротилы Гартвигсена! Охъ, лучше бы имъ вовсе не приходить сегодня въ церковь!
Сразу послѣ проповѣди кое-кто изъ прихожанъ вышелъ. Бенони застегнулъ шубу и тоже вышелъ. Онъ не хотѣлъ больше мучить Розу. Народъ глазѣлъ то на нее, то на него, припоминая ихъ помолвку въ былыя времена. — Вотъ-то проворонила! — вѣрно, думали люди.
Бенони пошелъ къ санкамъ. Свенъ Дозорный слѣдовалъ за своимъ господиномъ по пятамъ и спросилъ: запрягать ли? Да, сейчасъ же. Мигомъ по двору пронеслась вѣсть, что Гартвигсенъ уже у санокъ и, ей-Богу, собирается уѣзжать! Пасторша впопыхахъ сбѣжала съ крыльца и сама прошлась по холоду и снѣгу къ Бенони, привѣтливо и сердечно пожала ему руку и попросила не оставить ихъ своимъ посѣщеніемъ, разъ ужъ имъ выпала такая радость увидать его здѣсь.
Пока они стояли тамъ, пришла и Роза изъ церкви. Бѣдняжка Роза! Вѣрно, ей не терпѣлось узнать — неужто Бенони такъ сразу и уѣдетъ домой? Вотъ она и пришла. Мать крикнула ей:- Нѣтъ, ты послушай! Гартвигсенъ спѣшитъ уѣхать. Поди, помоги мнѣ уговорить его.
Роза совсѣмъ смутилась; рада бы, кажется, сквозь землю провалиться. — Вы не будете такъ любезны зайти? — только и нашлась она сказать.
Бенони не сталъ ломаться; ему не зачѣмъ было; онъ только сослался на длинный путь и короткій день; приходится спѣшить.
— Ну, теперь луна свѣтитъ, — сказала Роза.
— Да, да, луна, — подхватила ея мать.
— Ужъ не знаю… — сказалъ Бенони и вопросительно поглядѣлъ на Свена Дозорнаго. — По-твоему, можно повременить немножко?
Свенъ Дозорный умѣлъ вести себя въ хорошемъ обществѣ,- сорвалъ съ головы шапку и съ поклономъ отвѣтилъ:- Времени, вѣрно, хватитъ; дорога хорошая.
— Я теперь человѣкъ не совсѣмъ свободный, — пояснилъ Бенони, слѣдуя за дамами. — Столько хлопотъ по снаряженію всѣхъ этихъ судовъ…
Какъ это было странно! Вотъ теперь Роза шла рядомъ съ нимъ, а немного погодя, сѣла въ той же горницѣ, гдѣ и онъ, слушала его разговоры, и время отъ времени поглядывала на него и даже отвѣчала по немножку… Когда же пасторъ Барфодъ вернулся изъ церкви, и сѣли за столъ, Роза передавала Бенони то одно, то другое. Все это было такъ диковинно… словно во снѣ. Онъ старался побороть въ себѣ непріятную неувѣренность: какъ ему говорить съ нею, какъ часто можно на нее поглядывать? Онъ вѣдь былъ когда-то помолвленъ съ этой особой, цѣловалъ ее, выстроилъ для нея домъ; чуть-чуть было не дошло до свадьбы…