Кровь допускалась с третьего круга. Во время третьего и четвёртого круга зрители лёгким ранением метили свою будущую жертву. Конечно, никто не запрещал убивать и помеченного другим зрителем спортсмена, но это выглядело бы, как кража еды с чужой тарелки.
С третьего круга начиналась Игра – поистине дьявольское состязание: стрелки по очереди стреляли в «своих» велосипедистов, стараясь ранить их как можно легче. При этом промах или выведение велосипедиста из строя считалось поражением, как и отказ от выстрела. Разумеется, каждый велосипедист старался любым способом добраться до финиша, потому что после окончания заезда во двор выпускались специально натренированные собаки, разрывавшие заживо тех, в ком ещё теплилась жизнь.
На третьем круге, когда стрела сбила очки с лица бухгалтера, женщина чуть не рухнула в обморок. Но это попадание не могло считаться меткой, правда, неизвестно ещё, было это везением или нет. Многие не очень хорошие стрелки ждали последнего круга, чтобы выпустить стрелы в оставшихся свободными велосипедистов.
На четвертом круге Али достал свой арбалет с оптическим прицелом. Прицелившись, он выпустил стрелу, оцарапавшую лицо его незадачливой любовнице. В любом случае никто из гостей не стал бы в неё стрелять, зная, как Али относится к воспитанию своих женщин, которых он менял в среднем раз в 3–5 лет. На уровне игры он позволял им всё, даже вытирать об себя ноги в присутствии гостей, но лишь до тех пор, пока это было игрой. Стоило девчонке решить, что он и на самом деле тюфяк, как она оказывалась на велосипеде.
К пятому кругу бухгалтер, за которого невольно стал болеть и санитарный инспектор, все ещё был невредим. Велосипедисты теперь старались ехать как можно быстрей, но так, чтобы прятаться за спины других участников пробега. Двоим, правда, повезло значительно меньше. Один еле брёл, весь истыканный стрелами. Он давно уже бросил велосипед. Второй все ещё был в седле, несмотря на ряд довольно серьёзных ран. Если игроки были достаточно трезвыми, именно эти двое имели шанс дойти живыми до финиша, где уже ждали машины скорой помощи – Али не скупился на медицинские расходы для победителей.
К средине пятого круга из 15 велосипедистов в живых осталось только пятеро, включая бухгалтера, тех двоих и любовницу Али. Когда бухгалтер появился в поле зрения вип-ложи, дама радостно хлопнула в ладоши. Это послужило сигналом для очаровательного негритенка лет 8 в матросском костюмчике. Он тут же поднёс даме небольшой лук и колчан со стрелами. На зависть Робину Гуду или Вильгельму Теллю она успела всадить в сердце бухгалтера пять или шесть стрел, прежде чем он рухнул с велосипеда. Подозвав официанта, она попросила его принёсти голову бухгалтера на блюде. В ожидании трофея она закурила сигарету и взглядом победительницы посмотрела на санитарного инспектора.
– Мои поздравления, мадам, – сказал он, поднимая свою чашку кофе как бокал.
– А вы? – спросила она.
– Я не люблю охоту.
– Только не говорите, что вы против насилия.
– Нет, просто я не люблю охоту.
Принёсли голову. Дама осмотрела её со всех сторон, затем, затушив в глазу окурок, бросила официанту:
– Отнесите её на кухню.
Повернувшись к санитарному инспектору, она добавила:
– Охотник, отказывающийся есть свою добычу, на мой взгляд, банальный убийца.
– Вы совершенно правы, – поддержал её санитарный инспектор.
Доктор Парминок по прозвищу Профессор прибыл уже под вечер. Он был неряшливым, всклокоченным человеком лет 55 и больше походил на пациента психиатрической больницы, чем на специалиста по контактам, правда, не сведущим людям порой бывает их очень трудно различить. Был он толстяком среднего роста с бегающими дикими, безумными глазами, которые за толстыми стеклами очков казались ещё более сумасшедшими. Он действительно был прекрасным специалистом в области контакта, особенно с тех пор, как контакт настиг его самого, превратив красивого интеллигентного и лишь немного сумасшедшего мужчину в полном расцвете сил в то, кем он был сейчас – настоящую уфологическую ищейку. Парминока наверняка сдали бы в одну из поликлиник ГСИ для опытов, если бы вовремя не обнаружилось, что, снеся ему крышу, контакт наделил его способностью выслеживать остаточный след любого паранормального события, и по этому следу достаточно достоверно восстанавливать происходящее. Правда, периодически он впадал в совершенно неадекватные психофизические состояния, из которых его приходилось дожидаться по две-три недели. После таких полетов «по ту сторону мер и весов», как любили шутить его коллеги, он какое-то время откровенно загонял, но был достаточно безобидным, что позволяло ему приступать к своим обязанностям сразу же после «возвращения». Последний период неадекватности закончился буквально пару дней назад, и Профессор выглядел жутко даже с учётом той внешней непривлекательности, которую он приобрёл во время контакта.
– Он ничего такого не выкинет? – спросил тихонько Али, увидев Профессора.
– За это можешь не переживать, – успокоил его санитарный инспектор, работавший, надо сказать, с ним впервые.
– Машина готова? – спросил Профессор, едва поздоровавшись.
– Машина? – удивился Али.
– У меня нет времени на светские штучки, так что поедем на место прямо сейчас.
– Не волнуйся. Из врагов приземлённых никому и в голову не придёт, что ты вот так без подготовки сможешь куда-то отправиться, а против врагов тех никакая охрана тебя не спасёт, – заметил санитарный инспектор, поддерживая идею Профессора.
– Давно я не сидел за рулём, – согласился с ними Али.
– Надеюсь, не настолько, чтобы путать педали? – шутя поинтересовался Паркин.
– В детстве я зарабатывал на жизнь угоном автомобилей, – немного обиделся Али, считавший себя первоклассным водителем.
Он всеми силами старался не показывать свой страх, и был похож на мужественного ребёнка у двери в стоматологический кабинет. Большинство из тех, кто считает себя крутыми парнями, на его месте вели бы себя значительно хуже. Контакт не столько угрожал жизни или здоровью, сколько начисто сносил мозги, одним махом уничтожая всё то, что мы подсознательно считаем незыблемой почвой под ногами.
В машине ещё не отошедший от приступа Парминок начал разглагольствовать на одну из любимых уфологических тем. По мнению Профессора, за феноменом НЛО стоят крысы. Он совершенно серьёзно считал этих маленьких, намного более совершенных, чем мы существ настоящими хозяевами планеты. Мы же для них являемся не более чем бесплатной рабочей силой. Открыв, что их нервная система позволяет им не только не вербально общаться на больших расстояниях, но и влиять на нашу картину реальности, крысы начали нас пасти не только биологически, но и морально. А не так давно они ещё регулировали нашу численность, используя против нас биологическое оружие, которое они хранили и транспортировали в собственной крови.
– Тогда какого хрена крысы так легко позволяют нам себя убивать? – спросил Али.
– Сложный вопрос. Во-первых, они руководствуются далеко не нашей логикой и совершенно иными представлениями о жизни и смерти, добре и зле… К тому же такой же вопрос можно задать и нам: почему мы позволяем автомобилям нас убивать? – ответил Парминок.
Санитарный инспектор вдруг понял, что Профессор, лишившись системы здравого смысла, цеплялся за это объяснение, как утопающий за соломинку, без которой он просто бы утонул в бурных водах безумия. И этим он ничуть не отличался от любого из нас. Подобно Профессору, все мы изо всех сил цепляемся за незыблемость нашего описания мира в безбрежном океане хаоса, причём не философского, а вполне реального вселенского хаоса, заглянуть в глаза которому осмеливаются только лишь единицы.
Это открытие, вызвав совершенно нелепую ассоциацию, заставило санитарного инспектора вспомнить разговор с Сэнди. Дело было несколько лет назад. Они сидели в «Трёх Трахнутых Пилигримах» и рассуждали об НЛО. Денис Паркин как раз получил назначение на пост санитарного инспектора, а Сэнди… Сэнди никогда особо не распространялся о своих занятиях.
– Всё это херня, – сказал Сэнди, отмахнувшись от модных тогда уфологических теорий, – представь себе виртуальный мир, существующий сам по себе, до появления у нас компьютеров. Потом мы вдруг разом прорубили охеренную дырищу в их мир, через которую стали забрасывать их программами, в частности, играми собственного сочинения. Так вот, подумай, как они должны были воспринимать появившиеся вдруг продукты нашей жизнедеятельности?
– Хочешь сказать…
– Возможно, мы всего лишь для них не более чем игровое поле, часть декораций или элементов игры, а все наши взаимодействия…
– Вот здесь я встретил эту суку с её летуном! – закричал Али и резко затормозил.
Профессор, точно дикий зверь, принюхался, после чего авторитетно заявил:
– Хочешь сказать…
– Возможно, мы всего лишь для них не более чем игровое поле, часть декораций или элементов игры, а все наши взаимодействия…
– Вот здесь я встретил эту суку с её летуном! – закричал Али и резко затормозил.
Профессор, точно дикий зверь, принюхался, после чего авторитетно заявил:
– Нет, дружище, здесь определенно ничего не было. Поехали дальше.
– Чёрт возьми! Я узнаю это место из тысячи!
– Всё верно, – Профессор оскалил свои кривые зубы в улыбке, – здесь начинаются твои видения. Более того, при желании мы сможем найти даже следы пребывания твоих друзей, но контакт, настоящий контакт случился в совершенно другом месте. Можешь мне поверить.
– Пойми, Али, – вмешался в разговор санитарный инспектор, – они влезли в твоё сознание.
– Вот здесь, остановите машину, – приказал Профессор метров через пятьсот после первой остановки.
Он вышел из машины и принялся что-то измерять своими сюрреалистическими приборами.
– Вот здесь всё и произошло, – сказал он, закончив измерения, – здесь вы попали к ним в руки. Здесь тебя сначала забрали, а потом сюда же и вернули, заполнив твою голову всяким фантастическим экшеном. Всё произошло именно здесь.
– Ты уверен? – недоверчиво спросил Али.
– Как в том, что у меня между ртом и глазами расположен нос.
– Но зачем они это сделали?
– А это ты спросишь у них, когда они за тобой вернуться. А они вернуться, можешь мне поверить, – профессор осклабился в зловещей улыбке.
– А правда, – спросил санитарный инспектор, оставшись наедине с Профессором, – почему ты так уверен, что твоё умение находить истинный контакт на самом деле не ещё одна попытка увести тебя от реального контакта?
– А кто тебе сказал, что я в этом уверен? – ответил Профессор вопросом на вопрос.
Отделение Бис госпиталя Святого Антония было современной пыточной, учитывающей все требования гуманизма. Идеальная чистота и стерильность, доброжелательные улыбки медперсонала, прекрасный уход и боль. Дикая, невыносимая, сводящая с ума, убивающая, дозированная, чуть слышная… Боль, боль, боль. Отделение Бис было своеобразным институтом боли.
Всё это санитарному инспектору рассказывал сопровождающий, который шёл слева и чуть сзади по стерильному, прекрасно освещенному коридору. Санитарный инспектор не мог видёть его лицо. Этому мешало специальное ограничивающее движение до строго дозволенной нормы одеяние, в котором здесь были все пациенты.
Криков слышно не было. Во всех процедурных кабинетах были установлены специальные устройства, каким-то образом полностью гасившие все звуки, кроме тихой, спокойной речи.
Официально отделения Бис при госпитале, как и других подобных отделений, не существовало. Здесь не было ни одного пациента, согласившегося добровольно на госпитализацию, а добрая половина персонала выполняла свою работу под страхом пополнить собой ряды пациентов.
Для того чтобы стать пациентом, достаточно иногда согласиться на работу за границей, попасть в плен, попасться на глаза рекруту в неподходящий момент, согласиться на экспериментальную терапию… Ещё мгновение назад ты спокойно шёл по улице или сидел в баре… Затем отключение, и ты приходишь в себя в одноместной больничной палате. Прекрасная койка, чистейшая постель, живописный вид из окна… Буквально в следующее мгновение к тебе приходит красавица-медсестра. Она объясняет, что тебе стало плохо, но сейчас уже всё хорошо. Волноваться не стоит. Ничего опасного нет, просто переутомление, жара, или ещё какая банальная причина. Уже всё хорошо. Остался последний укольчик, потом осмотр доктора и… После «и» она обычно делает неопределенный жест рукой.
Ты подставляешь руку или задницу, возможно, спросив, будет ли больно. Медсестра не отвечает ничего. В госпитале святого Антония не принято врать пациентам.
– Подождите пару минут, – говорит она с ангельской улыбкой на лице и выходит за дверь.
Ты чувствуешь себя в раю, но буквально через минуту невыносимая волна боли отправляет тебя прямиком в ад…
Когда в следующий раз ты приходишь в себя (везучих укол убивает), тебе объясняют, что ты – один из тех героев, что избраны для того, чтобы ценой своей жизни послужить человечеству. Тебе объясняют, что на тебе будут испытывать боль. К тебе действительно относятся как к герою: уважительно, вежливо, даже немного подобострастно. Если ты захочешь, тебе даже найдут подругу на ночь – ты же спаситель человечества. А потом отведут на очередную пытку, где будут терзать стерильным, экологически чистым инструментом, вежливо, с приветливой улыбкой на лице, как того требует Гуманизм. И страшнее всего то, что ни одно признание тебе не поможет избежать боли. От тебя ничего не хотят, тебя не наказывают, тебя изучают. Они даже избавят тебя от любой внеплановой боли. Если ты вдруг простудишься, или у тебя заболит голова, тебя будут лечить, тебе дадут обезболивающее, но только затем, чтобы, когда придёт время очередной пытки, ты был бы максимально пригоден испытывать Боль.
– Так что, – подытожил свой рассказ проводник, когда санитарного инспектора ввели в процедурную и зафиксировали на столе, – не лезь в наши дела.
Закончив рассказ, он вышел. В процедурную вошла медсестра.
– Здравствуйте, – сказала она, улыбнувшись приветливой улыбкой, – для вас у меня пластырь. В принципе, вы бы могли не утруждать себя прогулкой в процедурную. Такие мелочи мы делаем в палатах. Давайте вашу руку.
Она ловко наклеила пластырь на плечо Паркина.
– Возможно, придётся немного потерпеть.
Она вышла из процедурного кабинета, оставив санитарного инспектора наедине с ожиданием боли. Здесь все процедуры были отточены до мелочей. Долго ждать не пришлось. Несмотря на то, что контроль над болью был обязательным условием для работы санитарным инспектором, Паркин не смог удержаться от крика, настолько сильная, неконтролируемая боль обрушилась на всё его тело.
Боль отбросила его в какое-то средневековье. Декорации поменялись в одно мгновение. Ультрасовременную больницу сменило мрачное подземелье, потолок, стены и пол которого были из кирпича без штукатурки. Подземелье освещалось факелами, и отблески пламени играли на телах подвешенных на крючьях за рёбра живых людей. Здесь уши закладывало от крика. Жутко воняло горелым мясом и дерьмом. Кирпичный пол был скользким от крови, мочи, дерьма и человеческого жира, стекавшего с медленно поджариваемых тел.
Санитарный инспектор был заключён в одно из пыточных приспособлений, чем-то похожее на электрический стул, стоящий в углу пыточной. Вокруг носились обезумившие окровавленные люди с оружием в руках. Многие падали на пол, бились в конвульсиях и умирали.
К санитарному инспектору подбежал Али. Его окровавленное лицо было искажено страхом и болью. Он начал что-то кричать, тыча в санитарного инспектора стволом пистолета, но тот из-за царившего вокруг шума ничего не мог разобрать. Махнув рукой, Али засунул ствол пистолета себе в рот и… В наступившей за мгновение до этого тишине, выстрел прозвучал неестественно громко.
Звук выстрела и разбудил санитарного инспектора, вытащив его из кошмара сна в кошмар бодрствования. Санитарный инспектор долго не мог открыть глаза – они были залеплены чем-то липким. Всё тело болело. На плече был пластырь. Подавив приступ паники, санитарный инспектор ощупью добрался до ванной. Липкой дрянью, залепившей глаза, была кровь. Он весь был в крови. Кровь текла из глаз, ушей, носа, рта, члена и задницы. Голова кружилось. Было ощущение неимоверной слабости.
Сорвав пластырь с плеча, санитарный инспектор увидел свежую татуировку. Тушь была размазана, поэтому рисунок ещё не был виден, но в любом случае, это ничего хорошего не предвещало.
Пистолет был на месте. Проверив оружие и сняв его с предохранителя, санитарный инспектор вышел из своей комнаты. В коридоре всё было перевёрнуто. Недалеко от его двери лежал мёртвый Али. Скорее всего он действительно застрелился. Повсюду были трупы и следы перестрелки. Похоже было на то, что все, разом взбесившись, принялись палить друг в друга, а некоторые поступили как Али.
Сзади послышались шаги, но прежде, чем санитарный инспектор успел повернуться, что-то острое вонзилось ему в спину. Последним, что он увидел, была вспышка яркого света.
Глава 23
Туман рассеивался, и за фантасмагорическими картинами, которые он рисовал в сознании санитарного инспектора начала проявляться обыденная или «объективная» реальность, та, что, по мнению Ленина, одна единственная дана нам в ощущения. Объективная реальность состояла из белого пластикового потолка салона спасательного самолета, кровати, на ней лежал санитарный инспектор, боли в плече, капельницы, медсестры, двух спасателей и Благородного Дона, чьё присутствие в самолете было более чем удивительным. Конечно, вероятность появления Благородного Дона на борту спасательного самолета ГСИ была отлична от нуля, но её величина была на порядок меньше величины вероятности появления в этом же самолете Иисуса Христа вместе с небесным воинством. Эта мысль заставила санитарного инспектора улыбнуться.