Эту перемену к себе сразу почувствовал Хамдам. Ему стало стыдно. Он затеребил свою бородку, засунул ее в рот, пожевал.
- Так. Торопись! Мешкать нечего, - проговорил Хамдам.
- Все готово. Я могу отправиться хоть сейчас, - сказал Юсуп.
- Хоп, хоп! Помолись аллаху, и эмир попадет в твои руки!
Юсуп вышел из комнаты. Хамдам проводил его. У ворот они расстались. "Да, и я был когда-то таким же..." - подумал Хамдам о себе, и ему стало жаль свою погубленную чистую молодость. И лишь для того, чтобы опровергнуть самого себя, из стыда перед самим собой, когда Юсуп скрылся из глаз, он обозвал его дураком.
Через несколько минут Хамдам услышал крики джигитов и команду. Он разделся и лег в постель.
Первый эскадрон ушел, включенные в полк коммунисты уговорили Юсупа взять их с собой. Второй и третий эскадроны, по распоряжению Хамдама, отправились на линию железной дороги. А в кишлаке расположился на ночлег личный отряд Хамдама из тридцати джигитов. Хамдам снял караул, приказав спать всем джигитам.
Комната была пуста, как белый гроб, известковые стены сверкали от сияния свечки. Хамдам лег на грязное ватное одеяло, разложенное на полу, прикрылся другим, почище. Потушил свечу и уснул.
Около трех часов ночи басмачи Исламкула налетели на Якка-Тут, зарезав двоих сопротивлявшихся джигитов. Хамдам крепко спал. Все джигиты, оставшиеся с ним, и сам Хамдам были взяты в плен и обезоружены.
13
Несколько ослабевший за 31 августа бой в ночь на 1 сентября разгорелся, и военные действия закипели по всей линии. Все бойцы чувствовали, что если теперь их постигнет поражение, вопрос бухарской революции может быть отсрочен на долгие годы, а восстание будет подавлено эмиром с неслыханной жестокостью.
Сарбазы упорно и отчаянно сражались. В особенности у Каршинских ворот. Там был их главный опорный пункт.
Красная артиллерия стреляла по городу. Над густой рощей, сверкая своей оболочкой, взвился аэростат с наблюдателями. Он корректировал стрельбу. Летчикам была поставлена задача - долбануть бомбами дворец эмира и наблюдать за окрестностями Бухары.
Усиленный расход огнеприпасов уже истощил наши орудийные парки, и артиллеристы стали жаловаться на недостаток снарядов. Положение осложнялось еще тем, что и Чарджуй и Карши не давали о себе никаких известий, - таким образом, трудно было рассчитывать на их помощь. Иссякающий артиллерийский запас очень беспокоил командование. Дороги были сильно разрушены, и на быстрый подвоз и пополнение этого запаса невозможно было надеяться. Когда воздушная разведка сообщила, что Карши занят нами почти без боя, а первая армия, взяв Новый Чарджуй, подходит к Бухаре, тревога рассеялась. Участь Бухары решалась с приходом этих сил...
Утром 1 сентября Сашка, сбежав из госпиталя, попал в первую штурмовую группу. Лошади и люди, раскиданные по полю, ожидали сигнала; шла орудийная стрельба. Орудия стреляли сейчас уже прямой наводкой по стенам города и по Каршинским воротам.
Был пятый час утра. Сашке стало жарко. Решив прохладиться, он улегся прямо в арык. Вода в арыке едва достигала трех сантиметров. Она струилась вокруг Сашкиной спины, облизывая ему затылок и коричневые, ссохшиеся сапоги. Вместе с Жарковским появился на позиции комиссар бригады Блинов. Увидав забинтованного Сашку, он крикнул:
- Что с головой? Почему оставил госпиталь?
- Поправился, - ответил Сашка, встав как по команде "смирно", и вытянул руки по швам.
- Через двадцать минут наступление. Приготовиться! - сказал торжественно Блинов.
- Есть через двадцать! - повторил Сашка.
Блинов прорысил дальше, сопровождаемый Жарковским и двумя порученцами. Он уже был в том предбоевом настроении, когда некогда ни останавливаться, ни расспрашивать, ни интересоваться мелочами.
...Жарковский только вчера устроился в штаб. Это было давнишнее его желание. Он стремился туда не из трусости. Будучи в штабе, сегодня он уже по личному желанию шел в бой. Это выдвигало его. Умный и самолюбивый парень, бывший гимназист, недоучка, таким путем он надеялся быстрее сделать карьеру. Гордо гарцуя на коне, Жарковский подскакал к Сашке и сказал ему:
- Я пристану к твоей колонне. Идет?
- А ты разве тоже входишь в нее? - спросил его Сашка с недоумением.
- Да. Если ты ничего не имеешь против... - весело ответил Жарковский, похлестывая сапог тонким стеком из кизила.
- Приставай! - сказал Сашка. Он не терпел самодовольного тона, но противиться было нечему. Он разрешил Оське пристать к своей колонне.
Жарковский закурил папиросу, повернул коня и поскакал за Блиновым.
"Все чудно, - подумал он. - А дальше будет еще лучше. Немногие в мои годы могут похвастать таким положением, как я. Я здоров. Бухара будет взята, и я буду участвовать в деле. Именно в первой группе. Весьма шикарно!"
Среди всех этих мыслей ему ни разу не пришло в голову, что через полчаса одна из пуль или один крошечный осколок снаряда может ухлопать его и прекратить его великолепное существование.
...В разных концах степи горнисты пропели атаку.
- По коням! - пронеслась команда.
Взводные прокричали о том же.
Дымные облака, будто испугавшись боя, прижались к горизонту. Пылью пахла земля.
Всадники строились поэскадронно. Фыркали и толкались лошади.
Сашка посмотрел вдаль.
Противник стоял в километре. Сашка видел в утренней дымке его цветные халаты, кушаки, пики, яркие красные шаровары, пестрые куртки.
Подготовка кончилась. Орудия замолчали. Эскадроны противника строились возле Каршинских ворот; ворота были уже разбиты. Наши строились в степи.
Сашка потуже стянул свои бинты, принял повод от Куличка и вскочил на кобылу. Он поскакал галопом вдоль колонны, выкрикивая на ходу каждому взводу одни и те же слова:
- Бойцы, товарищи коммунисты! Бухара будет красной. Бойцы, товарищи коммунисты! Бухара будет красной.
Вдали шумела Бухара.
В разных концах поля горнисты пропели второй сигнал. Колонна пошла в атаку, и через минуту возле ворот уже сшиблись с врагом первые взводы.
14
Ни конница эмира, ни сарбазы не сумели долго выдержать этого сумасшедшего натиска. После нескольких атак их смяли, и как огонь бросается в цель - так бросились красные всадники в образовавшийся от артиллерийской стрельбы пролом. Всё новые и новые силы вливались в город, не давая опомниться врагу.
Неприятель, изнемогая от непрерывного трехсуточного боя, не выдержал, подался, погнулся, основные силы его, состоявшие из наемников, ослабли, напряжение у сарбазов упало, и они стали разбегаться, как работники от невыгодной и непосильной работы. Сейчас они стремились только сохранить свою жизнь, как бы предчувствуя, что дни эмира все равно сочтены.
Эмира уже не было, он бежал в ночь на 31 августа, но в Бухаре мало кто знал об этом, так же как не знало об этом и наше командование. Несмотря на то, что бегство было обставлено величайшей таинственностью, все-таки кое-что о бегстве должно было просочиться в народ. Никому не было известно ничего достоверного. Люди в городе питались слухами, слухи эти разъедали их, как ржавчина. Это еще более ослабило сопротивление эмирских войск. Только отчаяние придавало им силы. Но что может дать отчаяние, когда дух наступающих революционных отрядов возрастал с каждым часом. Казалось, что затруднения и опасность только увеличивают их решимость твердо и до конца выполнить свой долг.
Красные шли на штурм эмирата с полной уверенностью в победе. С возгласами торжества ворвались в город первые смельчаки. Успех был тотчас подхвачен остальными. Бой завязался на улицах. Осыпаемые со всех сторон пулями и ручными гранатами, ошпариваемые кипятком из окон, с крыш, продираясь сквозь пламя, ворвались в Бухару красногвардейцы, партизаны красных бухарских частей, кавалерия и пехота.
Узкие, кривые улицы, толстые глинобитные стены создавали естественные препятствия на каждом шагу. Штурмующим пришлось отвоевывать дом за домом, квартал за кварталом.
Отступая, враг зажигал город. Горели дворцы, богатейшие базары и амбары, в огне погибали хлеб, сотни тысяч пудов сахара, чай, краски, ковры и шелка. Купцы хотели уничтожить все, что они не успели вывезти.
Каждый квартал закреплялся пехотой. Только к пяти часам вечера, то есть после двенадцатичасовой атаки, наши передовые отряды добрались до центра Старой Бухары.
Сашка с разведкой пролетел за дозоры и очутился на площади перед цитаделью, окружавшей дворец эмира. К цитадели вела широкая дорога. Она подымалась вверх и замыкалась воротами с двумя башнями. Подножия башен были залиты кровью: еще вчера на этом месте эмир казнил большевиков.
Разведчики, разбив ворота, вбежали в крепость. Их встретили залпами. Ранило одного разведчика и двух лошадей. Сашка приказал разведчикам спешиться и открыть ружейный огонь. Но продвинуться дальше было невозможно, так как всех их непрерывно обстреливали какие-то люди, засевшие в одной из придворных построек. Капля и Спирин вошли в первый попавшийся им на пути дом и пробрались на крышу, а отсюда уже по крышам дворцовых строений доползли до засады и забросали ее ручными гранатами. После этого выстрелы смолкли.
Сашка тоже поднялся на крышу.
Жирный фиолетовый дым повис над Бухарой. Оглядывая желтое скопище плоских крыш, круглых куполов, высоких минаретов, башен и арок, Сашка сказал:
- Пойдем, ребята, во дворец!
Оставив на крыше наблюдателей, он спустился вниз.
На площади около него собрались бойцы, пыльные, с воспаленными глазами, в разорванных рубахах и штанах. Каждый, сжимая карабин, ожидал нападения из десятка узких закоулков, расползавшихся, точно черви, в разные стороны.
Кровли дворца сверкали от солнца. Заглядываясь на них, Сашка таил тщеславную мысль, что ему удастся поймать здесь, в этом дворце, самого эмира. Но он никому не говорил об этом. "Еще сглазят", - подумал он.
Жарковский вынул из кармана чистый носовой платок и вытер лицо. Платок сразу стал черным. Жарковский поглядел на него и протянул Федотке:
- Возьми. Выстираешь. Пригодится тебе.
- Не брать! - крикнул Сашка и прибавил, с озлоблением глядя на Жарковского: - Тоже новоявленный барич... Паренек обойдется и без твоего носового платка: он еще в пальцы сморкается. И не смотри ты на меня с презрением. Хоть ты и храбрый, а все равно грош тебе цена... Гимназист!
Сашка выразился крепче. Жарковский вспыхнул и смолчал.
Мальчишка ничего не понял, удивленно посмотрел на командира и отошел от Жарковского.
Бухара ему нравилась. Атаку он провел как во сне, будто с закрытыми глазами. И если бы его спросить, что он видел: "Да ничего, - ответил бы Федотка. - Чего видеть? Ворвались - и все!"
Жарковский мечтательно глядел в небо.
- О чем думаешь? - спросил его Сашка.
- Орденок заработали.
- Эх! - с жалостью в голосе произнес Сашка. - На орден ты работаешь или на совесть?
- Одно другому не мешает, - ответил весело Жарковский.
В эту минуту их опять обстреляли.
Жарковский и Сашка бросились в переулок, швыряя по сторонам гранаты, и выбежали на маленькую площадь. Здесь опять сходились какие-то другие переулки, в глубине их пылал огонь и валил дым.
Через несколько минут оттуда, из дыма, послышался многоголосый вой, плач и странный металлический звон. Огромная толпа полуголых кандальников выползла к разведчикам, протягивая худые руки. Арестанты хохотали и плакали, падая к ногам бойцов и целуя землю. Бойцы подымали их. Кандальники прижимались и терлись около ног, точно собаки. Спины их были исполосованы кнутом, изъедены лишаями. Многие из них свыше двадцати лет просидели в ямах бухарской тюрьмы. Многие не верили своему освобождению, слепли сейчас от солнца и тряслись, точно в лихорадке.
- Вот зрелище! Хоть поливай их из кишки! - ужаснулся Сашка. - Что мы будем делать, ребята? - сказал он бойцам.
Сашка растерялся. Арестантская толпа забила все проходы, не давая возможности отряду двинуться вперед. Сарбазы, оставляя цитадель, с умыслом освободили казематы. Арестованные невольно задерживали наступление разведчиков. Сашка стал кричать по-узбекски. Разведчики попробовали протиснуться сквозь толпу. Ничего не удавалось. Только случай помог им выбраться.
В одном из тупичков разведчики поймали старого длинного человека в дорогом шелковом халате. Не успели они подвести его к Сашке, как толпа, точно зверь, набросилась на старика, готовая его растерзать.
- Кушбеги... Кушбеги... - завопили арестанты.
Старик спрятался за спины бойцов и, умоляя их, прикладывал руки к сердцу. Чалма у него распустилась, он держал ее в руке, как полотенце. Губы кушбеги были серыми, и лицо серое, неживое, будто ему впрыснули под кожу ртуть. Увидав Сашку, он упал перед ним на колени, решив, что от этого командира он должен добиться спасения, и целовал пыльные, рваные сапоги Сашки. Лихолетов брезгливо отдернул ногу.
- Ты что же? Арестантам своим подражаешь? - сказал он.
- Милости, милости! - шептал старик.
Освобожденные узники, отпихивая бойцов, плевали ему в лицо. Кто-то из них схватил его за крашеную красную бороду и вырвал клок.
- Отдай его нам! Это первый друг эмира и враг народа! Это Усман-бек! - кричали люди в толпе, окружавшей Сашку.
Сашка велел бойцам арестовать старика. Взяв карабины на изготовку, бойцы заслонили кушбеги от нападения.
- Он будет расстрелян здесь же, в Регистане, - пообещал толпе Сашка. - Но сперва советская власть снимет с него допрос. Разобраться надо. Может, он тайны расскажет. Понятно вам? - спросил Сашка толпу.
Старик кивал головой и целовал в плечи бойцов.
- Все расскажу. Все. Я приведу вас к подвалам эмира, - забормотал кушбеги. - Идем скорее, идем!
Отряд вместе с толпой двинулся к южной части цитадели.
Там, под покоями эмира, на большом четырехугольном дворе тянулась двухэтажная галерея, застланная коврами. Огромные замки висели на дверях галереи. Переводчик из освобожденных, бывший раньше придворным служителем эмира, рассказал Сашке, что в этих амбарах хранятся ценности, золото и серебро. Сашка расставил часовых.
- Ломайте замки! Там богатство, - сказал кушбеги.
Он думал, что раскрытые кладовые могут свести с ума людей и благодаря этому он спасется. Он обвел рукой галерею, точно хозяин, приглашающий гостей.
- Теперь все ваше, - добавил он. - Берите!
Сашка мигнул бойцам.
- Вести его? - спросил Капля.
- Веди скорей! - шепнул Сашка.
- Ну, иди! - сказал Капля старику. - Ну, ну... трогай, почтенный!
Кушбеги помигал глазами, как будто не понимая, что ему говорят.
- Мы вас сведем к высшему начальству, в штаб группы. Оружия при вас нет? - спросил его Жарковский и своими маленькими, ловкими руками быстро обшарил халат старика.
Старик простер руки к небу и заплакал.
Конвой тронулся. Толпа расступилась.
Когда конвойные вместе с кушбеги исчезли за углом, Сашка крикнул:
- Курить, бойцы!
Куличок, свернув цигарку, обратился к Сашке за огнем.
- А дипломат хотел купить вас, - сказал он Сашке.
- Какой дипломат? - спросил Сашка.
- Старче преподобный, - ответил босой ординарец, всем раздавая огонь. - Сам, поди, ворюга и нас почитает за воров. Кабы не вы, товарищ Лихолетов, я бы этого министра карабином треснул по башке.
- А ты успокойся! Что у тебя руки-то трясутся?
- Затрясутся! На богатства зол я. Запалил бы все богатства сразу с четырех концов!
- Зачем добро палить? Народу отдадим, - сказал Лихолетов.
- Народу, конечно, хорошо. Да ведь на всех его не хватит!
- Конечно, не раздавать его, - сказал Сашка. - Но на эти богатства можно сделать какое-нибудь хорошее дело, в общую пользу.
- Так-то оно так. Да я боюсь, - спорил Куличок, - как бы вместе с общей пользой к рукам бы кое-кому не прилипло. Золотишко-то само прилипает. И не хочешь, а возьмешь.
Бойцы засмеялись.
...Через полчаса подошла пехота. Цитадель занял 3-й Казанский стрелковый полк, все посты были переданы ему, а Сашка с разведчиками отправился во дворец искать эмира. Но его нигде не было.
- Тю-тю эмир-то! - бормотал Сашка. Он совсем расстроился.
- Плохой хозяин, гостей не дождался! - шутили бойцы.
В одном из внутренних помещений они наткнулись на группу испуганных женщин. Женщины были с открытыми лицами и, перешептываясь, глядели на бойцов. Грязные всадники, обвешанные оружием, внушали страх этим гаремным затворницам, привыкшим к благочинию шпорами. Потом махнул рукой сперва в сторону эскадронцев, потом в сторону женщин и весело сказал:
Сашка немного приосанился, стряхнул с коленок пыль, выбрал одну из бухарских дам повидней и помоложе и, подойдя к ней, ловко откозырнул и щелкнул шпорами. Потом махнул рукой сперва в сторону женщин и весело сказал:
- Знакомьтесь, граждане!
Женщина улыбнулась и поклонилась ему. Сашка осклабился, вытер руку о шаровары и протянул ей. Но вдруг у него закружилась голова. Он отошел от женщин, присел на какой-то низкий диванчик, потрогал свой лоб пальцами и сказал бойцам:
- Ребята! А у меня, видимо, температура градусов сорок. Не удастся мне познакомиться с дамочками! Ну, вы оставайтесь! Только вежливо, предупреждаю! За баловство убью.
...Он прискакал на первый из перевязочных пунктов. Они шли за войсками и придвинулись почти вплотную к Бухаре. Когда Сашке разбинтовали голову, принимавший его врач поморщился:
- Гм... запах!
- Обойдется, товарищ доктор? - пролепетал Сашка.
- Ладно, почистим вашу ранку, - рассматривая Сашкину щеку, сказал хирург. - Вы что? Удрали, наверное, из госпиталя?
- Да, в этом роде. По совести скажу, удрал, - ответил Сашка.
Сашке понравилось, что врач не торопится, не ругает его. "Сразу видно: человек обстоятельный", - подумал он о враче. Ему понравились его рыжие щетинистые усы, спокойный говорок. Врач как будто ничему не придавал серьезного значения. Это вполне устраивало Сашку.
- К сестре! Пусть приготовит!
Сказав это, толстенький широкоплечий хирург с папироской в зубах отплыл к другим раненым.
"Вот это не Варька! - подумал про себя Сашка. - Не будет зря орать".
15
Утром 1 сентября Исламкул покинул кишлак так же неожиданно, как и пришел. Хамдам был удивлен.