– Все ясно. Суд выслушал все заявленное по делу и удаляется для вынесения решения. – Судья встала и легко пошла в дальний кабинет. Я так и видела, как она там посидела минут десять, читая какой-нибудь любовный роман Джудит Макнот, потом встала, посмотрела на себя в зеркальце, пошевелила губами, размяла ротовую полость, состроила строгость на своем веселом деревенском лице хохотушки и вышла к нам.
– Встать, суд идет, – грозно начала она зачитывать длинный монолог пояснительной части решения суда. – Слушалось дело такое-то, были приведены следующие доказательства. Были заслушаны такие-то свидетельства. Выяснилось следующее: на основании статьи номер такой-то нарушены права детей. Родительские права используются без фактических обстоятельств, указывающих на правомерность их использования. Родительские обязательства не выполняются. Отцом фактически является другой человек. В интересах детей суд постановляет лишить… Обязать… Иск удовлетворить…
– Спасибо, – бурно закивала головой Маша. В ее глазах стояли слезы. Слезы радости. В моих тоже было мокро, но я дергалась не поэтому. Я смотрела на Максима и пыталась понять, как он себя чувствует. Не слишком ли все прошло унизительно для его профессионального самоуважения.
– Как же можно лишить детей отца?! – возмущенно завопил МУЖ. Он попытался подойти к судье, но она так на него посмотрела, что он тут же замер, словно бы уперся в невидимую стену.
– Дело закрыто. Вы можете его оспорить в течение семи дней. Затем решение вступит в свою законную силу, – сказала как отрезала она и вышла из зала заседания.
– Вы же мне обещали, – решил наехать на Максима МУЖ. – И что теперь? Плакали мои денежки?
– Я этого так не оставлю, – бурно отреагировал Максим. Я видела, что его пальцы нервно щелкают замком портфеля. Он в бешенстве оглядывался на меня. Я заставила себя отвернуться и встать. Мы с Машей вышли из здания и пошли к машинам. Родриго уже ждал ее около красивого дорогущего джипа и улыбался. Его женщина досталась ему одному, а в качестве бонуса к ней приложили еще и двух чудных здоровых ребятишек, которые будут выбегать ему навстречу с криками «Папа, что ты нам купил», как в свое время он выбегал на встречу своему отцу. Красивая Маша родит ему еще детей. Нет, он определенно не зря терпел все эти ужасы. Теперь в его руках главный приз.
– Что теперь? – оторвала меня от моих мыслей Маша.
– Подождем семь дней. Потом я попробую заплатить секретарю, чтобы она побыстрее выдала решение суда на руки. И все!
– Нам его показать на границе?
– Да. А можно еще немного задержаться и в ЗАГСЕ поменять детям свидетельства о рождении. Пусть они там будут Оливейра, как и ты. И там уже не будет значиться отца.
– Правда? – захлопала в ладоши она и от избытка чувств расцеловала меня в обе щеки. – Что бы я без тебя делала?
– Нашла бы другого адвоката, – отмахнулась я и посмотрела, как она целует своего Родриго и садится в джип. Вот, наконец, я осталась одна около здания суда. Все уехали. Мне стало грустно, потому что было непонятно, что же мне лично делать дальше. Снова возвращаться к своей безрадостной жизни в посольстве. Снова бояться увольнения и обходить Шарова десятой дорогой?
Глава 7 Лазурь и бескрайняя синь, и вода моего океана
Экстремальная трасса последних двух лет вымотала меня всю без остатка. Я решила, что больше не готова тратить свою жизнь на подпирание бетонных стен. Черт бы с ней, со стабильностью. После того, что случилось, я поняла про себя все. Я умная женщина, прекрасный адвокат, но меня явно не ждет семейное счастье, потому что Господь Бог, по-видимому, забыл создать на свет мужчину, способного вынести мои неженские штучки. Это огорчало, но, по крайней мере, гнуть мою талантливую спину на этих хреновых иностранцев я больше не собиралась. Да, я решила уволиться. Я не знала, что будет дальше, но сам факт, что я стою в отделе кадров за аккуратной стойкой и пишу заявление об увольнении по собственному желанию, вселял в меня море оптимизма. Самое удивительное, что в действительности я даже немного сожалела о том, что пришла пора уходить. Ровно настолько, чтобы можно было душевно полить слезы за бутылочкой текилы с подружками в местном посольском баре. Но, конечно, недостаточно, чтобы я захотела задержаться в охране еще хоть на день. Одна мысль о том, что через какое-то время я буду работать в кабинете с красивым столом, креслами для посетителей и всеми возможными условиями, придуманными человечеством для создания комфорта, вселяла в меня буйную неконтролируемую радость. Со дня получения памятного решения суда, прошло две недели. Я разместила в Интернете резюме с указанием всех или почти всех судебных процессов, в которых принимала участие. Меня, конечно же, подвергли самому пристрастному осмотру, словно бы я была букашкой, которую разглядывают в лупу, но в конечном итоге все-таки наняли. Господи, я так боялась остаться ни с чем, а в действительности на поиск хорошего места потратила всего две недели. В крутом офисе крутой директор смотрел на меня на букашку, но ему нужен был адвокат, а я, как ни крути, была выпускницей крутого ВУЗа, в совершенстве знала немецкий язык (а как иначе, если я проговорила на этом языке в посольстве кучу времени), имела обширный опыт, знала от и до компьютер и др. Много всяких других «др».
На собеседовании меня посадили в середине большого овального стола, между двумя директорами адвокатского бюро. Один из них был ужасно толстым, а другой таким тонким, что я словно попала в детскую сказку. Они сели с разных сторон стола и стали забрасывать меня перекрестными вопросами.
– Какой ВУЗ вы окончили? Покажите диплом, – строго велел мне тонкий – седовласый евреистый мужчина с тонкими волосатыми пальцами и длинным носом. Я сунула ему корку, и он скривился.
– Вы не отличница?
– Нет. Я не стремилась прогнуться под каждого преподавателя. Я не понимаю, зачем мне учить историю партии, например, – довольно нагло ответила я, ибо знала, что каждому мил не будешь, и подо всех не прогнешься.
– Понятно, – процедил он, снял очки и принялся изучать все детали моего наряда.
– Какие дела вам приходилось вести? По каким причинам вы ушли из адвокатуры? – спросил меня сидящий с другой стороны полутемной переговорной залы мужчина огромных внешних достоинств. Его авторитет тянул килограмм так на сто тридцать и еле помещался в одном стандартном рабочем кресле на колесиках. Чтобы ответить ему, мне пришлось повернуться спиной к первому партнеру. Так я и вертела головой все время.
– Я ушла по причинам личного характера.
– Каким, – переспросил худой седой. Я снова повернулась к нему и подумала, что еще немного в таком стиле и у меня закружится голова.
– Мой босс отбыл в Канаду. А я уже почти что рожала. Мне было не до адвокатуры.
– А почему потом не вернулись, – снова спросил огромный. Я опять развернулась и от этого совсем взбесилась. Что им пришло в голову так сесть?
– Потому что тогда после кризиса адвокатов было много, а денег мало. Да голодных адвокатов стало просто тьма-тьмущая! Знаете, что такое тьма? Это термин, обозначающий огромное количество воинов в древнерусской дружине. Вот столько примерно и адвокатов тогда было. И если можно, я пересяду, а то у меня начинается морская болезнь, – я поднялась, перешла к выходу, волоча за собой стул
– Лариса Дмитриевна, вы пишете, что вы очень опытный адвокат. Мы просто пытаемся разобраться, – более вежливым тоном проронил евреистый, глядя, как я удобно располагаюсь между дверей. Пошел он на фиг, зато мне хорошо теперь видно обоих.
– У меня никогда не было жены, которая бы обеспечивала мне тыл и давала возможность временно покуковать без денег в поисках наилучшего предложения. Я схватила то, что было. Немногие после кризиса, тем более с грудным ребенком, могут похвастать зарплатой под тысячу долларов. В конце концов, вы мне предложили всего на триста долларов больше. И я рассматриваю ваше предложение только потому, что сфера вашей деятельности больше подходит мне, нежели охрана посольства.
– Н-да, – процедил толстый и они с худым переглянулись.
– Ей палец в рот не клади, – рассмеялся евреистый директор. Я кивнула и решила не останавливаться на достигнутом.
– Я вела много дел, у меня богатый опыт, железная хватка, непробиваемая адвокатская черствость и гибкость. Я нравлюсь клиентам, ко мне всегда возвращаются. Я знаю два языка. Меня невозможно запугать, посадив между двух огней, – я кивнула на их стулья. Толстый побагровел, я испугалась, что меня сейчас выгонят.
– Да уж, Лариса Дмитриевна, устроили вы нам аттракцион. Вот это резюме, я понимаю. Ну что, Аркадий Израилевич, как думаете?
– Вопрос решен. Такое чудо глупо упустить, – улыбался худой. Значит, и правда, еврей. И почему из них всегда выходят самые крутые специалисты. Загадка природы. И только тут до меня дошло. Меня взяли! Ура! Ура!
– Вопрос решен. Такое чудо глупо упустить, – улыбался худой. Значит, и правда, еврей. И почему из них всегда выходят самые крутые специалисты. Загадка природы. И только тут до меня дошло. Меня взяли! Ура! Ура!
– Когда вы сможете приступить?
– Через пару недель. Я же обязана доработать. Хотя… – я хитро прищурилась и стала вспоминать трудовое законодательство. Да, доработать я действительно обязана, но я, пожалуй, на эти две недели возьму неоплачиваемый отпуск. Не могу и не хочу больше шагать маршем.
И вот я сижу в отделе кадров и пишу это вожделенное заявление. Переписываю уже третий бланк, потому что от волнения не могу справиться с собой и допускаю описки. И вообще, за последние два года я, оказывается, почти разучилась писать руками. Да и первые минуты с компьютером после долгой разлуки давались мне с трудом. Но, как говорится, не Боги горшки обжигают. Я склонилась над бумажкой и сосредоточенно выводила набор своих каракуль.
– Лапина, а ты почему не на посту? – вдруг раздался за моей спиной голос, от которого меня всю передернуло, словно бы в меня шарахнули электрической дубинкой.
– Шаров? – уставилась я на Диму. – А тебе чего надо в отделе кадров? Никак снова в отпуск собрался? С кем? Вроде новеньких у нас пока кот наплакал.
– Ты совсем обнаглела? Вконец?
– Ага, – кивнула я. – Вот увольняюсь. Могу теперь грубить тебе в свое удовольствие. Ничего мне не будет.
– Как увольняешься? – оторопел он, потому как в нашем заведении добровольные увольнения были явлением крайне редким и экстраординарным.
– Молча. Вот заявление это дебильное уже третий раз не могу заполнить. Так что, Шаров, сбылась мечта идиота. Не придется тебе больше смотреть на мою опостылевшую физиономию. – Мое лицо излучало удовольствие и любовь к ближнему. В свете увольнения даже Шаровское лицо как-то по-доброму осветилось для меня. Я вспомнила, что когда-то мы провели вместе немало приятных минут.
– Прямо сейчас уходишь? – как-то испуганно переспросил он. Я кивнула, не скрывая радости. – Ну, удачи.
– И тебе, Шаров. Все-таки скажи. Слава Богу, что мы не поженились, а?
– Ну… – он растерялся. – Я не знаю. Может быть.
– Ну и славно, – я дописала таки заявление и повернула к кабинету бухгалтерии.
– Ларис.
– Что?
– Ты знаешь, я почему-то совсем не рад. Даже странно, – удивленно заглянул в себя Дима Шаров.
– Все, что нас держит на земле, это наши дети, любимые, друзья и, как ни странно, враги, – философски пожала плечами я и вошла в кабинет. Когда я вышла, Шарова уже не было. Я вздохнула с облегчением и пошла к воротам, чтобы выйти из них последний раз в качестве сотрудника. Хотелось петь.
Когда жизнь вокруг тебя сгущается и события стихийно сыплются как из рога изобилия, надо только успевать подставлять ладони. Когда-то нечто подобное со мной уже было. Словно под проливным дождем я стояла под обстрелом кризиса, разорения банков, изменения курса рубля, развала родной конторы и всех контор вообще, беременности, болезней, разводов, одиночества и страха перед будущим. Я трепетала, но что странно, мне не казалось, что происходящее со мной – нонсенс. Меня не удивляла вся та куча проблем, которую Господь счел нужным обрушить на меня. Мне казалось, что в жизни всегда есть место испытаниям, лишениям и горю. Так почему бы не я, в конце концов. А теперь, когда та же заботливая рука подсовывала мне работу, деньги и кондиционированное рабочее место на престижном Гоголевском бульваре, я паниковала, каждую минуту ожидая какой-нибудь соответствующей по степени катастрофы. Почему? Я думаю, потому что с детства и всю жизнь все меня готовили к тому, чтобы я была сильной. Готовой выдержать любые жизненные катаклизмы, перенести любое горе, выстоять, получить дополнительные ресурсы…. И многое, многое, многое для того, чтобы достойно встретить проблемы. Что же делать и как переносить удачу – не научил никто. Так что пришлось доучиваться на ходу. Только вот пустоту моего сердца не могло заполнить больше ничего. Максим исчез из моей жизни, так и не удосужившись понять, что я его люблю. И не интересуясь ничем, кроме своей уязвленной мужской гордости.
– Ларочка, тебя к телефону! – разбудила и вывела меня из оцепенения мыслей мама. Я сидела дома на диване и представляла себе, что завтра я пойду на новую работу в новый офис. Шагну в новую жизнь, в которой не останется места прошлому.
– Алло, – мурлыкнула я в трубку.
– Привет, Ларис. Узнала? – вальяжно поинтересовался смутно знакомый голос с той стороны.
– Не совсем. Вы кто? – честно призналась я, но зачем-то на всякий случай сгруппировалась.
– Это Павел Мелков. Помнишь меня? – идиотствовал он. Пресловутое прошлое, о котором я наивно планировала навсегда забыть, навалилось на меня черной тучей. Что ему надо? Зачем он звонит? Неужели ему вдруг захотелось снова появиться в моем гармоничном мире? Я запаниковала. А вдруг он скажет, что хочет видеть сына?! Кошмар!
– Не помню, – отрезала я и хотела бросить трубку, но не успела.
– Я твой кузен из Серпухова. У нас с тобой общая родня в Малоярославце. Мы еще с тобой в Москве пересекались, помнишь? – как ни в чем не бывало выдал он. Я упала. Пересекались? Это теперь называется пересекались?
– А, Павел. Да-да-да, что-то припоминаю. Кажется, действительно пересекались, – фальшивым фальцетом зачирикала я.
– Ты же адвокат, верно? – зачем-то спросил он. Меня стала забавлять ситуация, в которой я болтаю на отвлеченные темы с человеком, виновным в таком количестве проблем моей жизни.
– Да. А что? Нужна помощь?
– Да, – выдохнул он.
– А почему я? Есть же, наверное, и в Серпухове адвокаты?
– У меня сейчас нет денег. А ты все-таки не чужой человек, может, поможешь? – наивным голосом помощника старушек выдал Паша. Я развеселилась. Он звонит мне, чтобы сэкономить!
– И? Какая проблема? Рассказывай, – я уселась поудобнее на диване, закинула ногу на ногу и приготовилась наслаждаться.
– Можно? У нас такое дело. Мама умерла…
– Сочувствую, – дернулась я, ибо он – это он, а смерть – это смерть, и к ней нельзя относиться с циничным равнодушием.
– Уже год как. В общем, да, – как-то неестественно посокрушался пять секунд он. – И теперь осталась квартира. Трешка в центре города.
– Поздравляю, – расслабилась я. Видимо, смерть мамы оставила не больший отпечаток, чем рождение сына.
– Не с чем. Мама туда в свое время вселила отца и теперь мы не можем его выселить, – сокрушался Паша.
– Твоего отца выселить? – на всякий случай уточнила я. – И кто мы? И зачем?
– Моего. Он туда прописался незаконно. За взятку. Еще двадцать лет назад, когда мать получила эту квартиру.
– А почем ты знаешь, что незаконно? – удивилась я.
– Я ходил в ЖЕК. Там в архиве нет согласия всех проживающих. А тогда проживала еще моя бабушка. Получается, что его прописали незаконно. И можно выписать.
– Допустим, – решила не вдаваться в подробности я. – А зачем. Куда нужно выписать твоего отца?
– В Малоярославец! Там есть дом. Еще и родственники живут, – поделился со мной «добрейший» сын.
– А эта квартира тебе?
– Ну, да. С сестрой, напополам. Разменяем, – тоном удивленного моей тупостью учителя пояснил он.
– Тебе что, негде жить? – зло спросила я, начиная понимать, в чем дело.
– Почему? Я у жены живу. Но никогда не помешает свой угол.
– А тебе не приходило в голову что после двадцати лет жизни и твой отец тоже хочет иметь этот свой угол? – набросилась я. Клапан выбило паром, и я вся кипела, как сошедший с ума чайник. – Или что это отвратительно, выгонять из дому родного отца? Или что нельзя просить в этом помочь женщину, которая и так получила от тебя кучу проблем? И которую ты бросил в трудной ситуации?
– Ты о чем? – оторопело переспросил он. И от искренности в его голосе вдруг из меня вышел весь пар, и я осталась сидеть, опустошенная и изумленная. Передо мной был пустой подлец, который уже вовсе забыл и обо мне, и о беременности и о сыне, о котором он, скорее всего и не догадывается. Уговорил себя, что я образумилась и сделала аборт.
– Ни о чем, – устало продолжила я. Если так сложилась жизнь, я должна признать, что это и к лучшему. Теперь Максимка только мой и ничей больше, и когда мой мальчишка спросит, кто его отец, я смогу честно сказать, что он так давно покинул мой мир, что я уже и не помню.
– Так поможешь? – с нелепой надеждой переспросил Паша.
– Я, как сотрудник адвокатского бюро, не имею права работать бесплатно. Ведение подобного дела у нас стоит около трех тысяч долларов. Независимо от результата, так как никто не может поручиться за него.
– Серьезно?
– Очень спорное дело. Если кто и мог выселять твоего отца из квартиры, так они все и умерли. А ты тут причем? Но основания для того, чтобы выкинуть отца на улицу, ты найдешь, я уверена. Только даже если бы у тебя и были три штуки, чтобы оплатить мои услуги, я не стала бы их брать.