— Даже не прикидывайтесь, что не знаете, о чем я, — ледяным голосом произнес папа. — Устроим военный совет. Жду всех в гостиной.
Дело приняло по-настоящему опасный оборот.
Зря мы рыдали и умоляли — папа оставался непреклонен и утром собирался отнести щенка в приют.
— Мне тоже его жалко, — согласился с нами папа. — У него очень милая мордочка.
— Они его убьют, — не переставал рыдать я. — Они засовывают собак в пакет и топят!
— Да нет же, — возражал папа. — Они будут за ним ухаживать, пока не найдется новый хозяин. Он будет счастлив, вот увидишь. Он будет жить в большом доме, где много места. А здесь, в маленькой квартирке, он скоро сойдет с ума. Вы согласны?
Мы кивнули, спорить было бесполезно.
На следующий день я ничего не мог есть. В школе плакал из-за пустяков. Проходя мимо мусорки, ждал, что ко мне вот-вот выскочит наш неуклюжий щенок, и на глаза наворачивались слезы.
— Уверяю тебя, ему там хорошо, — пыталась успокоить меня мама. — Ему тоже нужны друзья. Приют для него как детский лагерь.
Но по голосу было слышно, что она сама не верит в то, что говорит.
Однажды вечером папа вернулся с работы с мешком в руках.
— Держите, — сказал он, покашливая. — Это — вам.
Это была перевязанная веревкой коробка из-под обуви с продырявленной крышкой.
Внутри сидела маленькая белая мышь.
Она была не больше десяти сантиметров в длину с острой мордочкой и маленьким розовым хвостиком. Я взял ее в руки, и она сразу же заползла ко мне в рукав! Сама меня приручила!
— Это нам?! — повторял я, не веря своим глазам. — Навсегда?!
— Конечно, — сказал папа. — Она очень чистоплотная и привита от всех болезней. Но убирать за ней будете сами. На меня даже не рассчитывайте.
Мы бросились обнимать папу.
— Обещаешь мне больше так не грустить? — спросил папа, когда подошла моя очередь его обнять.
А через несколько минут мы все вместе уже вовсю тискали мышку в руках и придумывали ей имена — словом, в комнате воцарился привычный гам.
— Как вам «Жан-Мышонок»? — предложил папа. — Продавец сказал, что это мальчик и с ним будет… меньше проблем.
Папа — очень хороший врач. Когда через неделю брюшко Жана-Мышонка стало вдруг округляться, он добавил:
— Это естественно, вы же его так кормите.
Но когда однажды утром в клетке мышонка обнаружилось пять крохотных, еле заметных мышат, папа был просто в ужасе.
— Ничего не понимаю, — не мог он успокоиться. — Продавец же меня заверил…
Надо было где-то поселить это мышиное семейство, и мы принесли из гаража старую клетку. Все прутья у нее были поломаны, и чтобы мышата не повыскакивали, мы поставили клетку в ванну. Так надежнее.
Самое интересное начиналось, когда кто-нибудь собирался мыться. Прежде чем залезть в ванну, нужно было вылавливать из нее мышей по очереди — пока достанешь одного, второй опять соскальзывает вниз. Лично меня это не беспокоило — мыться я ненавижу.
А вот папа, похоже, был не очень доволен. В ванной пахло мышиной мочой, а к мыльнице прилипали маленькие какашки. А однажды он нашел мышонка в кармане своего банного халата.
— Всё! Они больше не могут здесь оставаться, — не выдержала мама. — Это противоречит всем правилам гигиены, а скоро у нас еще и малыш появится. Они же и дальше будут плодиться. Я не позволю превратить наш дом в зверинец!
Папа был вынужден договориться с продавцом, чтобы тот забрал мышат. И мне было не так грустно, как тогда, когда он сдал моего щенка в приют. Мышь — это все-таки не собака. С ней, конечно, можно поиграть, но она же не сможет разыскать опасного преступника по запаху или спасти людей после схода снежной лавины.
Мой друг Франсуа говорит, что он надрессировал свою белую мышь проникать на секретные базы и устанавливать там взрывчатку. Но ее, бедняжку, как-то съел на завтрак Шаммурамат Бургундский.
Франсуа говорит, что щенок принял мышь за двойного агента, но я не верю.
Как-то мы играли в футбол на пляже, и за мячиком стал гоняться пес-дворняга. Я его сразу узнал по черному пятнышку вокруг глаза — он всегда был похож на пирата.
Он вырос, а на шее поблескивал новый ошейник.
— Гвардеец! — крикнул Жан А.
— Милу! — позвал Жан В.
— Тимми! — присоединился я.
Это был точно он, мой любимый Тимми, спасенный из приюта!
Он хватал мяч зубами, мотал головой в разные стороны и весело бегал между нами, щедро обсыпая нас песком.
Потом его позвал хозяин, и он побежал к нему со всех лап, прыгая от радости, как будто они знали друг друга всю жизнь.
Меня он не узнал. Естественно. Как он мог помнить? Он же и дня у нас не пробыл.
Но я-то знал, что никогда в жизни не забуду о тех пяти часах, когда у меня была собака.
Забастовка
Май выдался странным.
— Малышу нужно свое, отдельное место, — сказал как-то папа. — Переезжать мы не будем. Поселим его в комнатке, где стоит стиральная машина.
Каждый вечер после работы папа надевал старые домашние брюки, перепачканную краской рубаху и шел делать комнату для малыша.
Папа — мастер на все руки.
Он не выносит маминых советов и нас тоже выгоняет всякий раз, когда мы под предлогом «помочь» наблюдаем, как он работает.
Из комнатки доносятся «шлепы» и «плюхи» вперемежку с отборной руганью.
— Дорогой, может, тебе помочь? — тихо спрашивает мама.
— Только вот не надо помогать! — рычит папа. — Этот недоделанный мебельщик опять продал мне сломанную этажерку!
Временами его растрепанная голова показывается в проеме двери.
— Кто тот умник, который додумался приклеить жвачку на пилу? — кричит папа.
— Не подходите к нему близко, дети, — беспокоится мама. — Папе нужно сосредоточиться на работе.
Когда нас наконец позвали посмотреть, что получилось из бывшей прачечной, мы ахнули — комната напоминала коробку конфет! На стене красовался ковер розового цвета, на котором россыпью висели разные картинки. Папа с гордостью заявил:
— Ну вот, все готово! Как вам?
— Чудесно, милый! — восхищенно воскликнула мама. — Но столько розового? Может, рановато?
— У нас будет девочка, — категорично заявил папа. — Судя по тому, как малыш ведет себя сейчас, я в этом даже не сомневаюсь.
Папа — превосходный врач.
— Так что, разве это не шедевр, по-вашему?
— Гениально! — воскликнули мы разом.
— И я сам собрал комод, — скромно добавил папа.
— Отлично, а то я уж было подумала, что он упал, когда его выгружали из грузовика. Только ящик не выдвигается почему-то. Так надо?
— Комод из Швеции, — обнадежил папа. — Мебель на века.
— А, ну раз из Швеции… — пробормотала мама.
Потом папа одолжил у соседа дрель.
— Вы точно сами справитесь? — уточнил сосед, всегда готовый прийти на помощь.
— Я только повешу светильник и верну вам дрель через две минуты, — заверил его папа.
Он взобрался на табуретку и начал сверлить стену. Но сверло застряло, и дрель стала вертеться вхолостую, а папа никак не мог ее остановить.
Он уже просверлил до соседского ковра — и тут отключилось электричество.
— Это забастовка, — сказал сосед.
Его позвала мама, на помощь.
— Отключили электричество и воду в знак протеста, — добавил сосед.
— Забастовка? — повторил папа, пытаясь вытряхнуть из волос остатки штукатурки.
— Забастовка, — повторил сосед уверенно. — Вы что, телевизор не смотрите?
Да, май 1968 года действительно был странным. Маме рожать через две недели. Она уже и сумку в роддом собрала. Дырку в стене малыша заткнули и замаскировали.
Однажды утром мама пошла на почту за посылкой от наших парижских друзей Виермозов. (Мамаша Виермоз связала для новорожденного всякого разного.) Когда она вернулась, мы все были дома.
— Почему вы не в школе? — удивилась мама.
— Там забастовка, — ответил Жан А.
— Забастовка? — удивилась она еще больше.
— Школа закрыта, занятий не будет, — добавил Жан А.
— Только этого не хватало.
А мы были довольны.
Забастовка началась как раз тогда, когда у нас должны были быть контрольные!
Не будет ни уроков, ни домашних заданий. Каникулы как летом, только раньше.
Мы целыми днями катались на роликах и велосипедах на стоянке возле дома. А к вечеру поднимались домой пешком по лестнице, потому что электричества не было.
Нам, конечно, не особенно хотелось тащить на себе велосипеды на десятый этаж, к тому же всего в пять часов. Но мама была непреклонна:
— Даже не уговаривайте меня. Я не пущу вас на улицу позже пяти. Посмотрите, что там творится!
Прямо напротив нашего дома находился Дом профсоюзов. Каждый вечер ровно в пять мы прилипали к окну и смотрели на забастовку.
Людям на улице, похоже, нравилось бастовать. Они несли транспаранты, держались за руки и выкрикивали: «Это только начало! Мы будем бороться! Вперед! Вперед! Вперед!»
Мы были не единственными, кто наблюдал за митингом. Вокруг площади было много полицейских в касках и с прозрачными щитами, как у космонавтов. Митингующие кричали: «Полиция с народом! Полиция за народ!», но полицейских это почему-то вовсе не радовало.
— Вы видели, что творится в Париже? — рассказывал сосед папе. — Студенты захватили университеты, в том числе Сорбонну[6]. Нигде нет бензина. Что себе думает президент де Голль?[7]
— Ой, знаете, я и политика… — затягивался папа своей трубкой.
— Ну как знаете. Лично я запасся на всякий случай сахаром. Никогда не знаешь, чем это все закончится!
Мама, которая вот-вот должна была родить, да еще папа со своим ремонтом, и эти забастовки… В общем, мама порядком нервничала.
Однажды, когда мы уселись возле окна немного поплевать на головы прохожих вместо того, чтобы убирать в комнате, она не выдержала.
На пороге стоял сосед, и в руках у него была шляпа, которая, похоже, попала под обстрел куриным пометом.
— Так дело не пойдет. Марш в комнату, и никаких роликов и сладостей! — приказала она.
Это все Жан А. придумал.
Мне его затея сразу показалась рискованной, но, поскольку он старший и всегда командует, спорить было бесполезно.
— За работу, — сказал он. — Тот, кто не согласен, будет иметь дело со мной.
Когда папа вернулся домой, мы уже были в боевой готовности.
— Ты начинай, — сказал я, — раз такой крутой!
— Или вместе, или никто, — ответил он. — Это принципиально важно.
— Нет, я первый, я первый! — начал хныкать Жан Д.
— Нас убьют, — сокрушался Жан В.
— И ты будешь виноват, — вторил ему Жан Г.
— Я так и знал, что вы все сдуетесь, шайка слабаков! — нервничал Жан А.
Мы начали драться. Но папа позвал нас накрывать на стол.
Тут уж отступать было некуда.
— Они так ничего и не поняли, — сокрушался Жан А.
Малыши впереди, старшие сзади.
— Почему мы? — не умолкал Жан Г.
— Не лезь! Так надо! — ответил Жан А.
Мы несмело вошли в гостиную. Все, кроме Жана Д., который еще не умел читать и поэтому вполне браво размахивал своим транспарантом.
У родителей аж глаза округлились от удивления.
— Это еще что за новости? — спросили они хором.
— Это всеопсчая забастовка, — прошепелявил Жан Д. — Так сказал Зан А.
— Всеобщая забастовка? — удивился папа. — И каковы ваши требования?
Жан А. развернул свой транспарант. Табличку на старом картоне фломастерами рисовали мы вместе, но саму надпись придумал Жан А., а Жан В. написал большими буквами:
ДОСТАЛИ!— Ты уверен, что «достали» пишется через «о»?
— Заткнись и пиши, — ответил Жан А. — Думаешь, я писать не умею?
— Достали? — не переставал удивляться папа.
— Да, — ответил Жан А. — У нас забастовка. Все проголосовали «за».
Мне показалось, что сейчас у папы трубка выпадет из рук. Он сильно закашлял, и маме пришлось постучать ему по спине.
— Хорошо, — ответил он, откашлявшись. — Забастовка, значит? Так, а чего требуем-то?
— Я не хотел участвовать, — сказал Жан Г. — Это Жан А. нас заставил.
— Так, ладно, давайте по-серьезному, — предложил папа. — Кто представляет ваши интересы?
— Я, — вызвался Жан А., вытаскивая список требований из кармана, и, похоже, на этот раз главным быть ему не очень-то хотелось.
Папа закинул ногу на ногу:
— Мы тебя слушаем.
— Я… э-э-э… — Жан А. запнулся. — Я выступаю от имени своих товарищей.
— Это мы, — уточнил Жан Д. на случай, если папа вдруг не понял.
Жан А. принялся зачитывать список:
— Во-первых, нам надоело жить без телевизора. Даже у соседей есть телевизор, хотя их Стефан самый глупый в классе…
— А зачем нам телевизор? — перебил его рассудительный Жан В. — Зачем нам сейчас телевизор, если электричество отключили, все на митингах?
— Во-вторых, мы хотим больше карманных денег, — продолжил Жан А. — И не меньше, чем на 10 процентов. Это даже не обсуждается. В-третьих, нам, старшим, надоело всегда и за всеми мыть посуду…
— А мы говорили ему, чтобы это не писал, — возразил Жан В.
— Конечно, ты же не старший и посуду не моешь, — не выдержал я.
— Это всё? — спросил папа.
— Нет, — ответил Жан А., еще раз проглядывая список.
— Мы… — вступил Жан В. — Мы еще хотим конфет и корма для морской свинки.
— Это не из списка, — пояснил Жан А.
— И щенка, — добавил я.
— И спать на верхней полке, — встрял Жан Г.
— И сказки пелед сном! — промямлил Жан Д.
— Так что, — подвел итог Жан А., — бороться мы будем до последнего.
— Хорошо, — сказал папа в ответ и поправил очки. — Больше требований нет?
Мы переглянулись, но требований и вправду больше не возникло.
— Отлично, — повторил папа, качнув головой. — Я уважаю ваш поступок.
— Ты что, согласен на телик? — не мог поверить своим ушам Жан А.
— Мы вернемся к этому вопросу завтра, — уточнил папа. — А теперь послушайте вы меня: тот из вас, кто в течение ближайших 30 секунд не будет в кровати, получит такой подзатыльник, о котором и мечтать не мог за всю свою профсоюзную жизнь! Я понятно изъясняюсь?
— Дорогой, — попыталась вмешаться мама. — Послушай меня, дорогой…
— Что еще? Ты тоже решила поддержать эти бунтарские настроения?
— Дорогой, — еле слышно повторила мама. — Кажется, у меня начались схватки.
— Схватки? Как схватки? Уже?
Папа был в панике.
— Не волнуйся, просто мне кажется, время ехать в роддом.
— Сестричка! У нас скоро появится сестричка! — обрадовался Жан Д.
— Но этого нет в списке! — запротестовал Жан А.
— Ты что, вообще ничего не понимаешь? Ребеночек скоро родится, — не выдержал я.
— Спокойнее, — вдруг добавила мама, тяжело поднимаясь с дивана. — Может, это ложная тревога…
— А как же телевизор? И наша забастовка? — разволновался Жан А.
— Жан А., мальчик мой, — обратился к нему папа, пытаясь найти рукав своего плаща. — Ты остаешься ответственным за своих товарищей, пока мы с мамой будем в больнице. Я могу тебе доверять?
— Да, папа, конечно, — ответил Жан А., глубоко вздохнув.
Мы проводили родителей до двери.
Папа нес мамину сумку с вещами. Он, кажется, немного нервничал и шарил по карманам в поисках ключей. Мама как-то странно улыбалась. Она так долго ждала этого момента! Она поцеловала нас всех по очереди и попросила быть умничками. Уже через окно мы видели, как они сели в машину и уехали.
Вмиг забылись и требования, и забастовка, и транспаранты…
Мама уехала в больницу. И когда она вернется, ничто уже не будет так, как раньше. Нас будет шестеро. И это навсегда.
— Ребята, — вдруг опомнился Жан А., задергивая штору. — Не видать нам телевизора! Вот попомните мое слово!
Омлет с сахаром
— Только, пожалуйста, давай без твоей мамы обойдемся. Я сам справлюсь с мальчиками, — умолял папа. — Правда, ребята?
Обычно, когда мама рожает, к нам надолго приезжает бабушка Жанет.
Бабушка Жанет хорошая, но она все время командует. Она следит, чтобы мы принимали душ по-настоящему, а не пускали воду, делая вид, что моемся. Она заставляет нас носить галстуки и чистить зубы по тысяче раз в день. Поначалу папа спокоен и жизнерадостен. Он называет ее ласково по имени, но всегда на «вы», и по дороге с работы покупает ей цветы. Но это только поначалу.
Потом все очень быстро меняется. Он вынужден носить дома тапки, чтобы не пачкать линолеум, и курить на балконе — как только его рука тянется к трубке, бабуля начинает нервно покашливать у него за спиной. К моменту отъезда бабушки у папы появляются мешки под глазами и морщины на лбу, он обычно худеет на три килограмма и запросто раздает оплеухи, так что даже пальцем шевельнуть опасно.
— Ты к ней несправедлив, — не унимается мама. — Она уже не знает, как тебе угодить.
Мы были рады остаться одни с папой в этот раз. Шестеро мужчин в доме! В молодости папа часто был вожатым в лагере, так что с ним можно было дурачиться, драться и даже ругаться плохими словами — мамы-то не было, чтобы одернуть нас за это. Словом, чисто мужской подход. Девчонкам нас не понять.
Когда папа вернулся из больницы, мы с Жаном А. не спали, ждали его.
— Ложная тревога, — сообщил он, — но врач оставил маму в больнице. В любом случае ждать уже недолго.
С уставшим видом он плюхнулся в кресло.
— Раз малыши спят, может, выпьем чего-нибудь покрепче по-взрослому? — предложил он.
Нам досталось по капельке малинового ликера — фирменный рецепт дедушки Жана, а себе папа налил целый стакан виски и закурил трубку.