Он.
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
Она. Сашенька, ты и стихи сочиняешь?
Валентин Борисович(берет Веру под руку, отводит в сторону). Господи, деточка, это же Северянин! Его проходят в десятом классе…
Она(отстраняясь). В десятом классе мы с вами проходили «Эммануэль».
Нина. Она невежественна. Это плохо!
Он(строго Нине). Ты еще здесь?
Нина. Теперь мне торопиться некуда. Это раньше – работа, магазины, кухня. Жду тебя после спектакля, жду, принаряжусь на всякий случай, а ты – в ресторан с друзьями или еще хуже – в общежитие «Щуки», к студенткам…
Он. Нина, тебе лучше вернуться… к себе! (Подходит к Вере.)
Вера. Где ты взял ананас?
Нина. Я уйду, а ты напьешься…
Он(Нине). Это не твое дело!
Она. Что? Что ты сказал?
Он(замешкавшись). Ананас? Там, в баре… А стихи это не мои…
Она. Ну, конечно, не твои! Я пошутила. Это Северянин. (Незаметно показывает язык учителю, тот качает головой.)
Он. Я – гений Игорь Северянин!
Нина(нахмурившись). Ты что, уже тяпнул?
Он. «Едва заходит о здоровье речь, он ускользает с хитростью безумца!» (Вскакивает и умело откупоривает бутылку.)
Вера оборачивается и снова смотрит на учителя.
Валентин Борисович(с достоинством). «Гамлет»…
Она. Это из «Гамлета»!
Он. О да, моя начитанная! (Разливает по бокалам.)
Выпивают. Нина огорченно отворачивается. Саша снова влечет Веру в альков.
Валентин Борисович. Деточка, сразу не уступай. Только женщина, которая умеет казаться недостижимой, как демократия в России, может по-настоящему привязать к себе мужчину.
Она. Спасибо, за совет, Валентин Борисович, но вы мне мешаете!
Он. Что ты сказала?
Она(вырываясь). Нет, ничего… Давай сначала разберем вещи!
Он. Ну, какие вещи? Меня сейчас интересует только одна вещь!
Нина. И куда же этот интерес девается через год после свадьбы?
Он(Нине). Я тебя прошу!
Она(обиженно). Ты не просишь, а настаиваешь!
Нина. Не приставай к ней больше! Ничто так не заводит женщину, как мужское равнодушие. Встань и гордо уйди в ванную! (Встает с кресла, берет Сашу за руку и уводит в ванную.)
Он на ходу оглядывается.
Она(Валентину Борисовичу, чуть не плача). Ну вот, он обиделся!
Валентин Борисович. Куда он, на хрен, денется? Вернется. Надуй губы и молча разбирай вещи! Ничто так не возбуждает мужчину, как холодность женщины. Особенно, когда она неприступно моет полы!
Она. Мама правильно говорила: вы маньяк… (Расстегивает чемодан, достает платье на плечиках, открывает зеркальный шкаф-стенли, чтобы повесить.)
Оттуда неожиданно вываливается зрелая, сильно накрашенная женщина.
Ирина Федоровна. Наконец-то про родную мать вспомнила!
Она. Я не вспоминала!
Ирина Федоровна. А то я не слышала! Почему ты не сказала, что улетаешь на курорт? Небось, с мужчиной?!
Она. Не вмешивайся в мою жизнь! Прошу тебя, уходи! Я давно уже взрослая девочка!
Ирина Федоровна. Не груби матери!
Валентин Борисович. Да, деточка, со старшими надо повежливее! Здравствуйте, Ирина Федоровна!
Ирина Федоровна. Что? Он здесь… Ты с ним? С этим сластотерпцем!
Валентин Борисович. Вы имели в виду – страстотерпцем?
Она. Нет, мама имела в виду – сластолюбцем…
Ирина Федоровна. Подлец! Как только язык твой поворачивается мне здоровья желать! Я тогда чуть через тебя инфаркт не получила. Жизнь моей дочке испортил! Растлил!
Валентин Борисович. Я ответил за это по всей строгости закона.
Ирина Федоровна. Расстрелять тебя надо было по всей строгости, а расстрел в новостях показать! Как в Китае. А теперь: как ни включу телевизор – батюшки, люди добрые, Валентин Борисович собственной рожей! Нравственный императив! Общечеловеческие ценности! Кризис духовности! Тьфу!
Она. Мама, хватит, столько лет прошло!
Ирина Федоровна. Нет, не прошло! Никогда не прощу! Никогда! А я еще обрадовалась: новый учитель литературы в школу пришел. Мужчина! Завуч Элеонора, говорили, для себя брала…
Валентин Борисович. Я ей отказал! После первого же раза отказал!
Она. Чему ты обрадовалась, мама?
Ирина Федоровна.…Чему? Эх, ты… Мне тогда, дочка, сколько тебе сейчас было. А сладко, думаешь, куковать матери-одиночке, недообнятой? Но тебя я берегла и соблюдала. Ты помнишь, чтобы к нам хоть кто из посторонних на жилплощадь таскался?
Она. Нет, не помню. Но у тети Лены ты часто ночевала.
Ирина Федоровна. Ну, ночевала. Или я не живая? Мужик, ведь он какой: трезвый не интересуется, пьяный не справляется. Вот и стереги промежуток!
Она. Мама, зачем ты мне все это говоришь? Сейчас?!
Ирина Федоровна. А затем! Мы тогда в твоего Валентина Борисовича всем родительским комитетом влюбились. Одна другой краше. Подходи – бери! Я ведь его и в репетиторы с мыслью позвала. Думала, познакомимся поближе, позову в гости, попробует, как я стряпаю, ну и все остальное умею… Не-ет! На девчатинку потянуло!
Она. Так ты Валентина Борисовича хотела от жены увести? Это же грех!
Валентин Борисович. Вот почему вы не захотели, чтобы я женился на вашей дочери!
Она. Вы хотели жениться на мне?
Валентин Борисович. Да, хотел, предлагал Ирине Федоровне: я получаю разрешение в исполкоме и женюсь на несовершеннолетней, а она забирает заявление из милиции.
Она. Мама! Ты мне этого никогда раньше не рассказывала!
Ирина Федоровна. Щас! Разбежался. Нужен мне зять-развратник! Развел бы, не дай бог, гарем в моем доме! На нары!
Она. Мама!
Ирина Федоровна. Что – мама! Вон одёжа в чемодане вся, как лапша, слежалась. Где утюг?
Она. На этаже.
Ирина Федоровна. Пошли! (Валентину Борисовичу.) Ты с нами! Я вас вдвоем не оставлю!
Вера достает из чемодана несколько платьев, берет их в охапку. Валентин Борисович ей помогает. Все трое уходят. Тем временем из ванной возвращаются Нина и Саша, продолжая начатый разговор.
Нина.…А ты помнишь, из-за чего мы чуть не развелись в первый раз?
Он. Из-за грибов… Это было через два года после свадьбы.
Нина. Через год. Почему ты так рано начал мне изменять? Если я тебя не устраивала как женщина, зачем тогда ты на мне женился? Говори, не бойся! Мертвые не обидчивые.
Он. Правда? Тогда попробую… (Берет ананас, смотрит на него, как Гамлет на череп.) Ну, кто я был? Парень из заводского общежития. А ты дочь профессора. Я, когда в первый раз попал в вашу квартиру на Патриарших, просто обалдел: картины, мебель красного дерева, бронзовые фавны… И ты… в черной юбке, белой кружевной блузке…
Нина. С бабушкиной камеей на груди.
Он. Камея меня просто доконала! Я такие раньше только в кино видел.
Нина. Значит, ты женился на бронзе, мебели и на бабушкиной камее?
Он. Нет, я женился на другой жизни.
Нина. Интересно, если бы я не умерла, ты бы меня все-таки бросил?
Он. Никогда! Верных жен не бросают.
Нина. А ты не боялся, что мне однажды осточертеют твои гулянки, и я сама уйду от тебя?
Он. Нет, не боялся. Ты же однолюбка. И ты всегда мне верила…
Нина. Верила? Думаешь, я не поняла, зачем ты устроил тот грибной скандал?
Он. Нет, тот скандал устроила ты! Я хорошо помню! Мы с тобой поехали в Барыбино и набрали две корзины опят, маленьких, как шурупы. Они только пошли после дождей.
Нина. А что ты еще помнишь?
Он. Помню, как ты хотела заняться любовью в лесу… Я очень удивился, это было на тебя так не похоже!
Нина. Ах, ты удивился! Да, у меня тогда мелькнула сумасшедшая мысль… если мы… прямо в лесу, я, наконец, перестану быть для тебя закомплексованной отличницей. Я стану настоящей женщиной… без границ! Но ты сказал, что в лесу сыро, комары и нас могут увидеть. Потом мы вернулись домой, я стала чистить грибы, а ты сел смотреть футбол.
Он. Ну, конечно, наши с кем-то играли!
Нина. А когда ты, как ненормальный, заорал: «Судью на мыло!» – я взяла обе корзины и…
Он(возмущенно)…Вывалила в мусоропровод! Да еще сказала…
Нина. Я тоже актриса, а не домработница!
Он. Актриса? Не смеши меня! Ты бы в «Щуку» никогда не поступила, если бы не твой отец. У тебя же никакого таланта! Ты всегда завидовала моей органике! Ты высокообразованное ничто и высоконравственное никак!
Нина размахивается и бьет его по щеке.
Он(держась за щеку). За что, за «высокообразованное ничто»?
Нина. За «высоконравственное никак».
Он. Я собрал вещи и уехал… к Косте Мотылеву.
Нина. Нет, не к Косте. Ты помчался в Кимры, к этой своей травести…
Он. Ты и это знаешь? Костя проболтался?
Нина. Не важно. И тогда я решила с тобой развестись!
Он. Почему же не развелась?
Нина. Умрешь – узнаешь…
Саша достает пачку сигарет. Оба закуривают.
Он. Ты и там не бросила?
Нина. Нет. Но когда знаешь, что курение уже не вредит здоровью, удовольствие совсем не то. (Гладит его по голове.) Хорошая стрижка! Скажи, а Вера знает про Машу?
Шумно входят Вера, Ирина Федоровна, Валентин Борисович с вещами.
Она(с порога). Саша, не кури, пожалуйста, в номере!
Нина. А я тебе разрешала курить даже в постели. Пошли на балкон!
Он(Вере). Хорошо, я покурю на балконе.
Нина и Саша уходят на балкон.
Ирина Федоровна(возмущенно). Живоглоты! За такие деньги я бы сама все перегладила!
Она. Это называется сервис!
Валентин Борисович. Мама права, не сервис, а грабеж! Нет, не за это я боролся с тоталитаризмом!
Ирина Федоровна(вешает платья в шкаф). Отвисятся. Бесплатно.
Она. Как вы мне оба надоели! Уходите! Сейчас же!
Ирина Федоровна. Еще чего? Родную мать гонишь! Совсем из-за него голову потеряла. Кто хоть он такой?
Она. Актер.
Ирина Федоровна. Все актеры – развратники!
Валентин Борисович. Не все, конечно, но профессия обязывает.
Она. Мама, ты-то откуда знаешь?
Ирина Федоровна. Журналы надо читать и телевизор смотреть! Женятся – разводятся, женятся – разводятся, а то еще в творческий кризис впадают, кокс нюхают и сексуальную ориентацию меняют. Ты с него справку обязательно спроси!
Она. Какую еще справку?
Ирина Федоровна. Про СПИД и так далее.
Она. Мама, у нас еще ничего не было!
Ирина Федоровна. Ничего? Почему? Он больной, что ли? Без справки до себя не допускай!
Валентин Борисович. Самая серьезная неприятность, которую можно подцепить половым путем, это – брак. Но справка не помешает. Мама права!
Она. Жалко, я с вас тогда, двадцать лет, назад справку не спросила!
Валентин Борисович. Деточка, при Советской власти секс был практически безопасен, если не считать парткома и уголовного кодекса.
Ирина Федоровна. Сколько же он зарабатывает?
Она. Не спрашивала.
Ирина Федоровна. Асам он тебе не сказал? Теперь все серьезные мужчины сразу докладывают, сколько зарабатывают. В долларах. Или в евро.
Она. Он пришел на первое свидание с огромным букетом белых роз!
Валентин Борисович. Чем огромнее букет, который дарит мужчина при начале знакомства, тем больше вероятность, что он брачный аферист.
Ирина Федоровна. Пьет?
Она. Нет, по-моему. Как все…
Валентин Борисович. Взаймы брал? Исчезал без объяснений на несколько дней?
Она. Нет, только гриппом болел.
Ирина Федоровна. Дома ты у него была?
Она. Он как-то не приглашал…
Ирина Федоровна. Ясно, бездомный. Жена, небось, выгнала. На твою площадь прицелился!
Она. Саша – вдовец. Я первая, на кого он посмотрел после смерти жены!
Ирина Федоровна. Дура ты взрослая! Кто тебе это сказал?
Она. Он сказал.
Валентин Борисович. Деточка, поверь мне, мужчина, чтобы понравиться женщине, врет еще бессовестней, чем депутат избирателям!
Она. Замолчите оба! Я не хочу вас слушать! Вы мне надоели! (Бросается в ванную.)
Ирина Федоровна и Валентин Борисович спешат за ней. Все трое скрываются в санузле. С балкона выбегает Саша, а следом молодая женщина, одетая как парикмахерша.
Он. Маш, отстань!
Маша. Как это – отстань? Что значит, отстань?
Он. Маша, все закончилось!
Маша. А если закончилось, почему вы обо мне думаете?
Он. Я думал о том, что в моей квартире тебе больше делать нечего. Ты должна куда-нибудь съехать…
Маша(плачет). Куда? Вы же обещали, что мы поедем в Венецию! Сами говорили, когда прикасаетесь ко мне, у вас в пряслах вулкан зажигается…
Он. В чреслах…
Маша. Какая разница! Главное, зажигается…
Нина(появляясь с балкона). «И в чреслах пробуждается вулкан…» Тоже из роли.
Он. Ну и что?
Нина. Я всегда знала, что после моей смерти ты наделаешь глупостей. Но так низко пасть! Ты посмотри на ее лицо!
Маша. На себя лучше посмотри! Краше в гроб кладут.
Он. Не груби! Это моя покойная жена Нина!
Маша. Ой, извиняюсь! Как же я вас сразу не узнала? Но на портрете вы получше…
Нина. Где же вы познакомились?
Маша. В парикмахерской. Я спросила Александра Ивановича: «Вы у меня уже стриглись? Вас я, кажется, уже видела, а вот волосы ваши не помню…»
Он. После рекламного ролика меня стали узнавать на улице.
Маша. Александр Иванович сказал, что он артист!
Он. Актер.
Нина. И конечно, в тот же вечер Маша поехала к тебе?
Маша. Вот еще! В первый день ехать к мужчине – себя не уважать. Александр Иванович меня в бар пригласил. Там и началось…
Нина. И как всегда, с пива?
Маша. Да, он сказал, что пиво примиряет с действительностью.
Нина. А потом он сказал, что пиво без водки – деньги на ветер?
Маша. Откуда вы знаете? Ах, ну да…
Он. Да, я так и сказал. И что же? Я тяжело переживал творческий кризис. В конце концов, человечество открыло алкоголь много тысячелетий назад. И если бы он был вреден, от него давно бы отказались.
Нина. Человечеству в целом, может, алкоголь и не вреден, но тебе персонально противопоказан… (Маше.) А потом он полирнул брютом?
Маша. Ага! Страшная кислятина! Я люблю сладенький шампусик!
Нина. А утром кричал: «Полцарства за коньяк!»
Маша. Точно! Ну, а потом… сами знаете… Разве только чертей не гонял. Но мне-то не привыкать: у нас в Стерлитамаке народ пьющий, а отец мой вообще буйный. Я его так намастырилась полотенцами вязать, что меня даже соседи приглашали, как профи, если кто-то разбуянится… Ваш-то в этом смысле – одно удовольствие: плачет, роли наизусть рассказывает, потом вдруг как загорится, как схватит, как отласкает… Куда там трезвому!
Нина. Это что-то новенькое! Я такого не припомню.
Он. В любви мужчина и женщина соприкасаются лучшими сторонами, а в браке – худшими.
Нина. Это из какой пьесы?
Он. Не важно.
Маша. Да, слов он красивых под этим делом много говорит. Одна беда: на подоконник все норовит вскочить, чтобы обнять… эту… как ее…
Нина. Ноосферу. Один раз обнял. Хорошо, со второго этажа в кусты упал. В гипсе месяц лежал.
Маша. Нет, у меня – ни-ни. Я к нему переехала, неделю его караулила, выхаживала, берегла. Чуть с работы не выгнали. А что Александр Иванович сделал с квартирой! Жуть! Все вымыла, выскоблила. Готовила, стирала, зарплату ему отдавала… У меня с чаевыми хорошо набирается. Жили, как люди! А он вдруг и говорит: «Уходи! Чтобы к моему возвращению тебя не было!» (Плачет.) А куда? Я комнату раньше снимала. Дешево. А теперь знаете, какие цены?! Куда уходить-то?
Он. Ты же рассказывала, за тобой шеф службы безопасности вашей парикмахерской ухлестывает!
Маша. Да, он серьезный, конфеты дарит и замуж зовет.
Он. Вот и выходи за него!
Маша. Эх, вы, Александр Иванович! Явитесь еще ко мне стричься, я вам уши-то обрежу!
Нина(задумчиво). Отрезать уши – это полумера.