Джо пожал плечами и промолчал.
Дьюк сказал:
— Тогда, видно, я буду удостоен этой чести.
— Вы что, считать не умеете? Две койки для мужчин, две — для женщин. Что остается? Нужно сложить этот стол, и тогда еще одна женщина сможет спать на полу. Джо, доставай одеяла. Пару брось здесь на пол и пару — в туалетной комнате, для меня.
— Уже несу, Хью.
Обе девушки настаивали на том, чтобы им тоже разрешили нести вахту. Хью оборвал их:
— Довольно.
— Но…
— Довольно, я сказал, Барбара. Одна из вас спит на койке, другая здесь, на полу. Дьюк, дать тебе снотворное?
— Никогда не имел такой привычки.
— Не строй из себя железного человека.
— Ну… пусть это будет проверка на ржавчину.
— Хорошо. Джо? Секонал?
— Дело в том, что я так рад тому, что завтра не нужно писать эту контрольную…
— Приятно слышать, что хоть кто-то из нас чему-то рад. Хорошо.
— Я еще хотел сказать, что сна у меня ни в одном глазу. Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь?
— Уверен. Карен, достань Джо одну таблетку. Знаешь, где они лежат?
— Да, и себе я тоже, пожалуй, возьму. Я не железный человек, и милтаун очень кстати.
— Прекрасно. Барбара, вы пока не пейте снотворное. Может быть, мне еще придется разбудить вас, чтобы вы не давали мне заснуть. Впрочем, милтаун можете принять. Это обычное успокоительное.
— Пожалуй, ни к чему.
— Как хотите. А теперь — всем спать. Сейчас ровно полночь, и через восемь часов на вахту заступят следующие двое.
Через несколько минут все улеглись. Барбара легла на полу. Свет выключили, оставив только одну лампочку для дежурного. Хью расположился на одеялах и принялся сам с собой играть в солитер[4], причем довольно плохо.
Пол снова вздрогнул, послышался раздирающий уши рев. Карен вскрикнула.
Хью мгновенно вскочил. На сей раз удар был не очень силен, и он смог удержаться на ногах. Хью поспешил в женский отсек.
— Дочка! Где ты? — он пошарил по стене и нащупал выключатель.
— Я здесь, папа. Боже, как я испугалась! Я уже почти заснула, как вдруг это! Я чуть не свалилась на пол. Помоги мне спуститься.
Он поддержал ее, и она, спустившись, прижалась к нему и зарыдала.
— Ну-ну, — приговаривал он, ласково похлопывая ее по спине. — Ты же у меня смелая, не бойся, все будет хорошо.
— И вовсе я не смелая. Я все время боюсь без памяти. Просто я стараюсь не показывать этого.
— Карен… я тоже боюсь. Так давай не будем поддаваться страху, а? Выпей-ка еще таблетку. Можешь запить чем-нибудь покрепче.
— Хорошо. И то, и другое. Но мне в этом бункере не уснуть. Здесь слишком жарко и страшно, когда трясет.
— Ладно. Мы можем постелить тебе на полу, там попрохладнее. А где твое белье, девочка? Лучше надеть его.
— Оно там, наверху, на койке. Но мне это безразлично. Мне просто нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. А впрочем, нет. Лучше я оденусь, а то Джозеф будет шокирован, когда проснется.
— Сейчас, подожди. Вот твои трусики. А куда же девался лифчик?
— Может быть, свалился на пол?
Хью пошарил внизу.
— Нет, и здесь нету.
— Ну и черт с ним! Джо может и отвернуться. Я хочу выпить.
— Хорошо. Джо настоящий джентльмен.
Дьюк и Барбара сидели на полу на одеяле. Оба выглядели очень неважно. Хью спросил:
— А где Джо? Он не ранен?
Дьюк усмехнулся.
— Хочешь посмотреть на «спящую невинность»? Вон там, на нижней койке.
Хью обнаружил своего заместителя лежащим на спине, громко храпящим и таким же нетранспортабельным, как Грейс Фарнхэм. «Если не ошибаюсь, доктор Ливингстон» свернулся калачиком у него на груди. Хью вернулся в первый отсек.
— На сей раз взрыв был гораздо более удален от нас. Я очень рад, что у Джо есть возможность выспаться.
— А по мне, так взрыв был чертовски близко. И когда только у них кончатся эти проклятые ракеты?
— Я думаю, скоро. Друзья, мы только что с Карен организовали клуб «Я тоже боюсь» и собираемся отпраздновать его учреждение небольшим возлиянием. Еще кандидаты в члены клуба есть?
— Я почетный член!
— И я тоже, — поддержала Барбара.
— Еще бы!
Хью извлек откуда-то бумажные стаканчики и бутылку шотландского виски, а также секонал и милтаун.
— Принесите кто-нибудь воды.
— Я не хочу, чтобы какая-то вода мешалась со столь благородным напитком.
— А я, пожалуй, разбавлю, — сказала Барбара. — Как все-таки жарко!
— Отец, какая у нас сейчас температура?
— Дьюк, в туалетной есть термометр. Будь добр, сходи и посмотри.
— Конечно. А можно мне потом тоже принять снотворное?
— Ради бога, — Хью дал Карен одну капсулу секонала и таблетку милтауна, посоветовав Барбаре тоже принять успокоительное. Затем он и сам принял милтаун, решив, что декседрин слишком возбудил его. Вернулся Дьюк.
— Сто четыре градуса, — объявил он. — Я еще немного отвернул вентиль. Правильно?
— Скоро нам придется отвернуть его еще больше. Вот твои таблетки, Дьюк, — двойная доза секонала и милтауна.
— Спасибо, — Дьюк проглотил лекарства и запил их виски. — Пожалуй, я тоже лягу на полу. Кажется, это самое прохладное место в доме.
— Логично. Ну хорошо, давайте ложиться. Дадим таблеткам возможность проявить себя.
Хью сидел с Карен до тех пор, пока она не уснула, затем осторожно убрал руку, которую она продолжала сжимать во сне, и вернулся на свой пост. Температура поднялась еще на два градуса. Он еще больше отвернул вентиль на баллоне с кислородом, но уловив прощальное шипение остатков газа, покачал головой, взял гаечный ключ и перешел к другому баллону. Перед тем как отворачивать вентиль, он присоединил к нему шланг, который тянулся в жилой отсек. Отвернув вентиль, он уселся на одеяло и опять начал притворяться, что раскладывает пасьянс.
Через несколько минут на пороге появилась Барбара.
— Что-то мне не спится, — сказала она. — Можно составить вам компанию?
— Вы плакали?
— А что, заметно? Прошу прощения.
— Садитесь. Хотите сыграть?
— Давайте сыграем. В общем-то, мне просто не хочется быть одной.
— А мы с вами поговорим. Выпьете еще?
— С удовольствием! А может быть, не стоит тратить виски понапрасну?
— У нас его очень много. Да к тому же, когда его и пить-то, если не в такую ночь? Помните одно: мы оба должны следить за тем, чтобы другой не уснул.
— Хорошо. Буду стараться не дать вам заснуть.
Они выпили, разбавив скотч водой из бака. Было так жарко, что им показалось, что виски выходит с потом быстрее, чем они успевают пить его. Хью еще немного увеличил количество кислорода и тут заметил, что потолок слишком горяч.
— Барбара, должно быть, над нами горит дом. Потому что над потолком слой бетона толщиной в тридцать дюймов да еще два фута почвы.
— Как вы думаете, какая температура там, снаружи?
— Трудно сказать. Вероятно, мы находимся недалеко от эпицентра взрыва, — он еще раз пощупал потолок. — Я сделал эту штуку более чем прочной: потолок, стены и пол представляют собой сплошную бетонную коробку, усиленную стальной арматурой. И правильно. У нас еще могут быть затруднения с дверями. Этот жар… да и от взрывной волны все могло перекосить.
— Так мы в ловушке? — тихо спросила она.
— Нет-нет. В полу этой комнаты есть люк, ведущий в туннель, защищенный бетоном. Он выходит в канаву за садом. В случае чего мы пробьемся. У нас есть ломы и домкрат. Даже если выход завален и покрыт вулканическим стеклом — это меня не тревожит. Меня тревожит другое: сколько мы еще продержимся здесь, внутри… И будет ли безопасно выйти наружу?
— А как с радиоактивностью?
Он поколебался.
— Барбара, какая вам разница? Вам что-нибудь известно о радиации?
— Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении, — из-за этого-то я и плакала.
— М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку, — он указал большим пальцем через плечо. — Счетчик вон там, за бутылями. Сходите посмотрите.
Барбара отправилась к счетчику и некоторое время оставалась возле него. Вернувшись, она молча села.
— Ну, как? — спросил он.
— Можно я выпью еще немного?
— Конечно! — он налил ей виски и разбавил его.
Она глотнула и тихо сказала.
— Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты, — она нахмурилась. — Конечно, эта предельная цифра из перестраховки занижена. Если я правильно помню, тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.
— Излучение скоро начнет спадать. Поэтому меня больше беспокоит жара, — он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. — Сейчас работает батарейный поглотитель. Не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.
— Излучение скоро начнет спадать. Поэтому меня больше беспокоит жара, — он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. — Сейчас работает батарейный поглотитель. Не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.
— Резонно.
— Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажите немного о себе?
— Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь, вернее, училась в колледже, после неудачного замужества. Брат — военный летчик, так что, может быть, он уцелел. А родители мои живут в Акапулько — возможно, и они живы. Домашних животных, слава богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью, и ничего не боюсь. Только как-то тоскливо… — она тяжело вздохнула. — Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то что в нем я была несчастлива.
— Не плачьте.
— Я не плачу. Это не слезы. Это пот.
— О да. Конечно.
— В самом деле, просто невыносимо жарко, — она вдруг завела руку за спину. — Вы не против, если я сниму эту штуку, как Карен? Он буквально душит меня.
— Пожалуйста, дитя мое, если вам так будет легче, снимите. Я на своем веку насмотрелся на женщин, не говоря уже о Грейс. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня, — он встал, подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и еще больше отвернул вентиль на баллоне.
Вернувшись на свое место, Фарнхэм заметил:
— В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что кислород придется использовать для охлаждения, — он, казалось, совсем не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя как ей удобнее. — Наоборот, я беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо опасности для обитателей убежища, что вполне возможно, хотя и трудно.
— Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?
— Я-то? Боже, конечно, нет! Единственное, что я закончил, — это школу. А то немногое, что я знаю, я почерпнул за свою долгую жизнь. Кое-что во время службы на флоте, кое-что на заводе, кое-что из книг. Потом я некоторое время работал в одной строительной конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком, — он улыбнулся. — Нет, Барбара, я просто нахватался всего понемногу. Ненасытное любопытство слоненка. Вроде нашего «Если не ошибаюсь, доктора Ливингстона».
— А почему у вашего кота такая странная кличка?
— Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он большой исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?
— Даже не знаю. Но доктор Ливингстон — просто прелесть.
— Это верно. Мне вообще нравятся кошки. Ими нельзя владеть. Они — свободные граждане. Собаки, например, дружелюбны, веселы и верны. Но они — рабы. Это не их вина, их выводили по этому признаку. Рабство всегда вызывает во мне тошнотворное чувство, даже если это раболепие животных.
Он нахмурился.
— Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть, это даже хорошо для нас. Я имею в ввиду не нас шестерых. Я говорю о нашей стране.
— То есть как это? — искренне удивилась она.
— Ну… конечно, тяжело рассуждать на такую сложную и пространную тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, на протяжении многих лет я обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд, наша нация стала превращаться в стадо рабов — а ведь я верю в свободу. Может быть, война все изменит… Возможно, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, чем для умных и талантливых.
— Как же так?
— В войнах всегда гибла прежде всего самая лучшая часть нации — молодежь. На сей раз те ребята, которые служат в армии, находятся в большей безопасности, чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть у тех, у кого хватило ума как следует приготовиться к войне. Конечно же, правил без исключения не бывает, но в основном, все именно так и будет. Людская порода улучшится. Когда все закончится, условия жизни будут суровы, но от этого людское племя только выиграет. Ведь уже на протяжении многих лет самый надежный способ выжить — быть совершенно никчемным и оставить после себя выродок столь же никчемных детей. Теперь все будет иначе.
Барбара задумчиво кивнула.
— Обычная генетика. Но, в принципе, это жестоко.
— Да, это жестоко. Но победить законы природы не удалось еще ни одному правительству, хотя многие из них пытались это сделать неоднократно.
Несмотря на жару, она поежилась.
— Наверное, вы правы. И все же я предпочла бы, чтобы осталось хоть какое-то государство, все равно, плохое или хорошее. А уничтожение худшей трети — это, конечно, с генетической точки зрения, оправдано, но вообще-то в смерти такого количества людей ничего хорошего нет.
— М-м-м… да. Я и сам боюсь об этом думать. Барбара, а я запас кислород не только для охлаждения и регенерации воздуха. Я предвидел и другие возможности его применения.
— Какие же?
— Все разговоры об ужасах третьей мировой войны крутились вокруг атомного оружия — радиоактивные осадки, стомега-тонные бомбы, нейтронные бомбы. И болтовня насчет разоружения и демонстрации сторонников мира — все это было связано с бомбой, посвящено Бомбе, Бомбе, Бомбе — как будто убивает только атомное оружие! Эта война может оказаться не только атомной, но и атомно-химически-бактериологической, — он указал на баллоны — Именно поэтому-то я и запасся сжатым кислородом. Фарнхэм предохраняет нас от поражения газами, аэрозолями, вирусами. И еще бог знает чем. Они не станут уничтожать нашу страну полностью, если представится возможность лишить нас жизни без разрушения нашего достояния. Я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что атомные удары были нанесены только по военным объектам вроде той противоракетной базы, что расположена неподалеку отсюда, а города вроде Нью-Йорка или Детройта получили просто по порции нервно-паралитического газа. Или по облаку бактерий чумы, которая за двадцать четыре часа дает смертельный исход в восьмидесяти случаях из ста. Подобных вариантов бесчисленное множество. Там, снаружи, воздух может быть наполнен смертью, которую не укажет ни один датчик и не задержит ни один фильтр, — он печально улыбнулся. — Простите меня. Наверное, вам все-таки лучше пойти и лечь.
— Мне так не хочется оставаться одной! Можно я еще посижу с вами?
— Конечно. Когда вы рядом, я чувствую себя значительно лучше, хотя приходится говорить о грустных вещах.
— Ваши речи куда менее грустны, чем мысли, которые приходят мне в голову, когда я остаюсь одна. Интересно, что же все-таки происходит снаружи? Жаль, что у вас нет перископа.
— Он есть.
— Как? Где?
— Вернее, был. Простите. Видите эту трубу над нами? Я пытался поднять его, но его, видимо, заклинило. Однако… Барби, я накинулся на Дьюка за то, что он хотел использовать запасное радио до конца нападения. А может, оно уже кончилось? Как вы думаете?
— Я? Откуда же я знаю?
— Вы знаете столько же, сколько и я. Первая ракета предназначалась для уничтожения противоракетной базы: в наших местах больше нет ничего достойного внимания. Если они наводят ракеты с орбитальных спутников, то вторая ракета была еще одной попыткой поразить ту же цель. По времени все совпадает: до нас от Камчатки примерно полчаса, а второй взрыв произошел минут через сорок пять после первого. Возможно, вторая ракета попала в яблочко — и это вам известно, потому что прошло уже больше часа, а третьей ракеты нет. Сие должно означать, что с нами покончено. Логично?
— На мой взгляд, да.
— Это очень шаткие рассуждения. Не хватает данных. Может быть, обе ракеты не попали в базу, и теперь база сшибает на лету все, что они запускают. Может быть, у них кончились ракеты. Может быть, третью бомбу сбросят с самолета. Мы не знаем. Но я собираюсь это выяснить.
— Я бы с удовольствием послушала какие-нибудь новости.
— Попробуем. Если новости хорошие, мы разбудим остальных, — Хью порылся в углу и вытащил оттуда коробку. Распаковав ее, он извлек на свет божий радиоприемник. — Ни одной царапинки. Давайте попытаемся сначала без антенны.
— Ничего, кроме статистических разрядов, — через некоторое время констатировал он. — Это неудивительно. Хотя первый его собрат принимал местные станции и без наружной антенны. Подождите немного.