С извиняющейся, но и горделивой улыбкой, адресованной ее спутникам, Вэл не спеша вернулась к столику. Как раз вовремя, чтобы услышать возглас Селены:
– О-о, я обожаю эту песню!
– Вот как? – удивление Вэл было совершенно искренним. – Ты ее знаешь?
– Я слушаю ее с детства, с нее и началось мое знакомство с музыкой. Помнится, мама постоянно ее включала.
– Эту песню написала я. – Вэл с жадностью наблюдала, как почтительное изумление проступает на лице Селены.
– Вы? Это написали вы?
– Ну да. И пою я. Я – та самая Вэл Даблдэй.
Имя Селене ни о чем не говорило: те, кто вообще помнил эту песню, помнили лишь название группы, ее исполнявшей. Тем не менее Селена была потрясена, и даже сильнее, чем ожидала Вэл, учитывая обстоятельства.
– Вы пели в «Топе», да? И еще танцевали на сцене.
– О господи… Этот танец мы репетировали целую вечность.
И Вэл пустилась по хорошо утоптанной тропе воспоминаний, рассказывая, как Луизу, четвертую и самую блондинистую и хорошенькую участницу группы, заклинило, и она беспрерывно путала танцевальные па, хотя те были проще некуда, и как они проторчали в Лондоне почти неделю, разучивая движения и доводя хореографа до исступления. Элисон знала эту историю наизусть, но только сейчас подметила, что со временем повествование обрело классическую интонацию уничижительного хвастовства: пусть мы четверо и были наивными и неотесанными, подразумевалось в этой байке, но с нашим музыкальным мастерством очень даже считались – настолько, что солидная звукозаписывающая компания взяла нас под свое крыло. Выслушивать в сотый раз одно и то же было скучно, но, с другой стороны, ее матери доставляло удовольствие вспоминать о былой славе снова и снова, и Элисон слушала, не перебивая, с покорной улыбкой на лице.
– А что вы теперь пишете? – полюбопытствовала Селена. – Ваша четверка по-прежнему существует?
– Нет, – засмеялась Вэл. – Мы разбежались тыщу лет назад. Сразу после выхода нашего первого альбома.
– Но вы и сейчас в музыкальном бизнесе, верно?
– Конечно. Я сочиняю и пою, иначе я просто не могу жить. Это заложено в моей ДНК.
– Вэл – нереально креативная личность, – вставил Стив, по-хозяйски обнимая свою даму.
– И знаете что? – Вэл в упор смотрела на свою дочь, чей скептицизм, хотя и не высказанный, ощутимо давал о себе знать всем присутствующим. – Черил написала мне сегодня по поводу моей новой песни.
– Да ну? Здорово. И каково ее мнение? – встрепенулась Элисон.
– У нее пока не было времени послушать. Но она говорит, что непременно это сделает, и очень, очень скоро.
– А, здорово. Ура. Это, конечно, реальный прорыв…
Сарказм в голосе Элисон прозвучал резче и горше, чем ей самой хотелось. Вэл опустила голову, не выдержав пристального взгляда дочери, и торопливо отхлебнула джина с тоником.
– Подобный цинизм по отношению к матери совершенно неуместен, и тем более в такой момент, – сказал Стив.
– А тебе какое дело? – набросилась на него Элисон.
– Стив переживает за меня и мою карьеру. – Заступничество бойфренда ободрило Вэл. – Он собирается договориться со студией в его колледже, чтобы для меня выкроили время, и я смогу записать вариант получше. Видишь, он делает что-то конструктивное, обнадеживающее.
– Кстати, солнышко, – Стив потеснее прижался к Вэл, – я уже перебросился парой слов с Риком, инженером на студии, и он сказал, что лучшее время – вечером в четверг. Если ты сможешь приходить после девяти…
Элисон почти не вникала в их разговор. Она кожей чувствовала смущение Селены; наверное, зря она приволокла ее сюда и окунула в самую гущу семейных разборок, это было эгоистично с ее стороны. Вдобавок ее злил Стив, что напористо восстанавливал себя в должности задушевного друга ее матери. Вэл извлекла из сумочки бумагу – с уведомлением о сокращении ее рабочих часов – и теперь обсуждала с ним эту ситуацию.
– Проблема в том, – говорила она, – что если я буду получать меньше, чем сейчас, я не смогу содержать нас двоих. Это совершенно невозможно. А тем более скоро наступит зима, и счета за отопление…
– Не волнуйся, детка, – Стив покрепче обнял Вэл, заявляя свои права еще нагляднее, – разберемся. Только дай мне время все обмозговать.
Бокал Элисон был пуст. Селены тоже. Повторить она не предложила.
– Идем, – сказала Элисон. – Провожу тебя до автобусной остановки.
Селена вскочила с явным облегчением.
Когда в багровом сиянии заходящего солнца они зашагали по Уорвик-роуд, пропахшей жареной картошкой, кебабами и курицей по-ямайски, что готовили в многочисленных заведениях фастфуда, Элисон взяла Селену за руку:
– Прости. Было еще хуже, чем я ожидала.
– Все нормально. Но почему ты не сказала, что твоя мама – знаменитость? Это же потрясающе.
– Ну, она больше не знаменитость, сколько бы себя в этом ни убеждала. Но она до сих пор пишет хорошие песни. И это меня… со многим примиряет.
– О чем они со Стивом разговаривали? – спросила Селена. – Когда она ему показала какое-то письмо?
– Насчет работы. Она работает в библиотеке в Харборне.
– Значит, вот кто она сейчас? Библиотекарь?
Они подошли к остановке. В отдалении замаячил автобус; еще один светофор – и он подъедет к ним.
– На данном этапе да, – ответила Элисон. – Но и с этим не все ладно, ей сокращают часы. У библиотек кончаются деньги.
– Зачем же тогда строят большую новую библиотеку в центре? Тратят миллионы?
– Не знаю… И не спрашивай меня, как все это понимать.
Элисон отвечала машинально: автобус приближался, урча, и она лихорадочно раздумывала, в какой форме должно происходить прощание с Селеной. Объятие, дружеское похлопывание по плечу, поцелуй в щеку? В итоге получилась несблансированная смесь из трех вариантов. Объятие длилось дольше, чем предполагалось обеими, и без нежных поглаживаний по спине тоже не обошлось, а вместо поцелуя они прижались друг к другу щеками, но губы Элисон задели ухо Селены, и воспоминание об этом прикосновении не отпускало Элисон весь вечер, как и тонкий естественный запах, исходивший от ее подруги. По дороге домой она смаковала эти ощущения и вдруг поймала себя на том, что тихонько напевает припев из новой песни своей матери.
* * *Перри-Барр – Хандсворт – Уинсон-Грин – Беарвуд – Харборн – Селли-Оук – Коттеридж – Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин – Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» – Эрдингтон – Уиттон – Перри-Барр.
Время шло, дни становились короче и холоднее, пока однажды, в начале ноября, не случилось нечто из ряда вон выходящее.
Рабочие часы Вэл скукожились с четырех полных дней до трех утренних смен в неделю. Зарплату ей уполовинили, и она поневоле все чаще сидела дома. В собачьем холоде. А заодно мучительно размышляя, хватит ли ей денег заплатить за отопление в следующем месяце. К тому же целый день смотреть телевизор в пустой квартире было скучно. Скучно и одиноко.
В среду днем она возвращалась домой из библиотеки на 11-м автобусе. Села в Харборне с намерением доехать до своего дома в Ярдли, дорога обычно занимала минут двадцать пять. Но, когда объявили ее остановку, Вэл передумала. В автобусе было тепло, дома холодно. В автобусе было полно людей, ее дом был пуст. Вид из окна автобуса постоянно менялся, из домашних окон всегда было видно одно и то же. Внезапно она поняла, что ей до смерти не хочется вставать с удобного сиденья и выходить в промозглую сырость.
На часах было 13.15. Совершив полный круг по окраинам города, автобус привезет ее обратно к 15.45. Что ж, замечательно, решила Вэл, – и с тех пор кружить по городу вошло у нее в привычку. Сперва только по рабочим дням, но затем, и очень скоро, она начала прихватывать и вторники с четвергами. Иногда ехала по часовой стрелке, иногда против. Два с половиной часа, когда от нее ничегошеньки не требуется, лишь сидеть смирно, смотреть, как входят и выходят пассажиры, и предоставить своим мыслям бродить окольными путями, под стать медленному круговому движению автобуса.
Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» —
Почему у нее в доме так холодно? Потому что ей не по карману оставлять радиаторы включенными на целый день. И даже когда включает, никогда больше не выставляет регулятор на «пятерку», как в прежние зимы. Теперь только на «двойку», а то и ниже. Почему? Потому что библиотека не может ей нормально платить. Потому что правительство радикально сэкономило на библиотечном бюджете. Потому что ныне мы все – предположительно – живем в эпоху «бережливости».
Ярдли – Стечфорд – «Лиса и гусь» —
Почему у нее в доме так холодно? Потому что ей не по карману оставлять радиаторы включенными на целый день. И даже когда включает, никогда больше не выставляет регулятор на «пятерку», как в прежние зимы. Теперь только на «двойку», а то и ниже. Почему? Потому что библиотека не может ей нормально платить. Потому что правительство радикально сэкономило на библиотечном бюджете. Потому что ныне мы все – предположительно – живем в эпоху «бережливости».
– «Лиса и гусь» – Эрдингтон – Уиттон – Перри-Барр – Хандсворд —
Новое ключевое слово, «бережливость», вошло в оби ход всего лишь годом ранее. И что оно означает? В 2008-м случился глобальный финансовый кризис, и некоторые из крупнейших международных банков оказались на грани краха. Из беды их выручили сбережениями простых вкладчиков, за что последние теперь и расплачиваются: социальные услуги минимизировали, пособия урезали. Но оно того стоило, потому что прежде мы жили не по средствам, и вообще «мы все в одной лодке».
– Хандсворт – Уинсон-Грин – Беарвуд —
Собственно, именно по этим причинам Вэл теперь если и включала радиаторы, то только на «двойку», и предпочитала ездить и ездить по кругу на 11-м автобусе, нежели возвращаться домой в промерзшую гостиную. И все же она не могла не думать о биржевых брокерах и фондовых менеджерах, чьи действия довели банки до столь отчаянного положения. Многие ли из них, задавалась вопросом Вэл, включают радиаторы не более чем до отметки «два»? Вряд ли.
– Беарвуд – Харборн – Селли-Оук —
Это соображение злило ее и угнетало. А злость и подавленность, в свою очередь, провоцировали чувство вины. Элисон не очень-то весело жить с матерью, когда та постоянно сердита и угрюма. Но как ей избавиться от злости и дурного настроения?
– Селли-Оук – Коттеридж – Кингс-Хит — Прошлым вечером Вэл смотрела телешоу, в котором известный комик Микки Парр разразился сатирическим монологом насчет банкиров, что до сих пор получают премии, даже после того, как правительство накачало их «нашими с вами» деньгами, – зрители в студии заливались истерическим хохотом. Вэл сидела на диване с бокалом пино гриджио и озадаченно хмурила лоб. Над чем эти люди смеются? Вместо того чтобы гневаться и впадать в депрессию?
– Кингс-Хит – Холл-Грин – Экокс-Грин – Ярдли.
Она все еще размышляла на эту тему когда автобус прибыл на ее остановку, на сей раз поездка длилась чуть дольше – два сорок. Было три часа дня. На выходе Вэл замешкалась: а не остаться ли еще на один круг? Но тут же одернула себя, даже для нее это чересчур. Она спустилась на тротуар и направилась прямиком в супермаркет с целью отыскать на полках что-нибудь, чего они с Элисон еще не ели на ужин (но дешевое). И когда она с пакетом двигалась к своему дому, запел ее мобильный, возвещая о звонке от Черил, что перевернет ее жизнь.
* * *Элисон опять засиделась в пабе с Селеной и домой вернулась поздно. Входную дверь она отперла, когда уже перевалило за половину десятого. Прошла на кухню и обнаружила сумку с продуктами, до сих пор не распакованную. Из гостиной доносился звук телевизора.
Элисон вынула из сумки первое, что попалось под руку, – маленький пластиковый пакет с надписью «Цыпленок-лакомка», мультяшным лиловым цыпленком, что, хитро улыбаясь, впивался клювом в собственную конечность. Элисон перевернула пакет и прочла надпись внизу мелким шрифтом: «Произведено компанией “Санбим Фудс”, филиал “Группы Брануин”».
С пакетом в руке она отправилась в гостиную:
– Мам, это еще что такое? Решила поприкалываться?
Вэл вскочила:
– Где тебя черти носили? Я полдня не могу до тебя дозвониться.
– Прости, телефон разрядился. – Элисон почти кричала, чтобы перекрыть орущий телевизор. – Убавь звук, пожалуйста. И вообще, зачем ты смотришь эту дрянь?
На экране разворачивалось популярное реалити-шоу: с десяток знаменитостей, заброшенных в австралийские джунгли, проходили двухнедельный тест на выживание, а зрители отсеивали их по одному путем голосования. Раньше Вэл такого сорта передачами брезговала, но сейчас, похоже, она была готова смотреть все подряд.
– Зачем я это смотрю? – Вэл ткнула пальцем в экран. Лицо у нее раскраснелось, указательный палец дрожал. – Ты правда хочешь знать? Затем, что я буду в этом участвовать.
От волнения она пучила глаза, ожидая реакции Элисон. Но для дочери ее слова были пустым сотрясением воздуха. Разумеется, она их расслышала и поняла каждое по отдельности, но связать воедино в осмысленную фразу ее мозг отказывался.
– Ты о чем? – растерянно спросила Элисон.
– Черил позвонила днем. Я сначала подумала, что она хочет обсудить новую песню, но… да ладно, это почти так же круто. Они зовут меня принять участие в передаче. В этой передаче.
Элисон открывала и закрывала рот, но после очередной попытки ей удалось выдавить лишь:
– Когда?
– Уже послезавтра, – хохотнула Вэл, словно сама не верила тому, что говорит. – Голова кругом, да? Они планировали ввести новое лицо посреди выпуска, но тот, на кого они рассчитывали, отпал. И они позвонили Черил и сказали, что им позарез нужно найти кого-нибудь, и она предложила меня.
– Позарез?
– Ну… нет, они как-то иначе выразились. «Крайняя необходимость», кажется. А может, и «позарез». Не помню. Да какая разница. Главное, через три дня я окажусь в том лагере. С теми людьми.
Элисон, по-прежнему ничего не понимая, тупо глядела на мать, обе молчали. Но когда до Элисон наконец дошло, наступила форменная эйфория. Мать и дочь с дикими воплями пустились в пляс и танцевали до тех пор, пока Вэл не потеряла равновесия и не наступила на искусственную ногу Элисон. В обнимку они рухнули на диван, и обильные слезы радости текли по их лицам.
2
Вэл сидела по центру гамака, приноравливаясь к его зыбкости и стараясь не вывалиться. Она огляделась. Который час, она не знала, наверное, около четырех пополудни. Трудно было следить за временем, поскольку часами им пользоваться запретили. Большинство из ее товарищей по лагерю спали или, по крайней мере, пытались заснуть. В такую жару делать было больше нечего. Эдит, престарелая звезда мыльной оперы, лежала на спине, свесив одну руку за край гамака и тихо похрапывая. Роджер, прославившийся историческими передачами на ТВ, свернулся в позе зародыша спиной к Вэл, его шорты от поясницы и до копчика были мокры от пота. Пит, говорливый участник многих реалити-шоу, что уже принесло ему немалую известность, одну руку держал на мошонке, другую закинул за голову. И лишь Даниэль, неизменно обворожительная красавица Даниэль сохраняла пристойный вид и внутреннюю собранность. Она вытянулась на спине в идеальной неподвижности, сложив руки на животе и ровно дыша, а ее потливость обнаруживалась лишь в россыпи капелек над выемкой меж округлых грудей, что лишь служило дополнительным штрихом к ее тщательно выверенному «естественному очарованию». Загар у нее был гладким и ровным, и, сдается, она прошлась тональным кремом по комариным укусам на лице и шее, вопреки действовавшему в лагере запрету на косметику. Даниэль умела обходить такого сорта препоны.
Вэл, напротив, чувствовала себя дерьмово и понимала, что выглядит, наверное, так же. Готовясь к поездке, она твердо решила выглядеть перед камерами идеально, но уже успела расстаться с этой мыслью. В конце концов, кому какое дело, на что она похожа? Самое главное – как говорила Элисон – быть «самой собой, и тогда все начнут тебе симпатизировать». Это первое, а второе: не упустить случая и спеть «Ко дну и вплавь» перед десятимиллионной аудиторией шоу. Хотя в данный момент последнее, чего бы хотелось Вэл, это разразиться песней.
Не то чтобы она сильно мучилась из-за смены часовых поясов. Джетлаг не так страшен сейчас, предупредили ее, как после обратного путешествия в Англию. Просто она чувствовала себя как на другой планете. Пять дней назад она сидела дома в Ярдли, откуда не выезжала – не считая редких коротких отпусков всегда с Элисон и всегда в пределах Британских островов – почти десять лет. Но за последние пять дней с ней произошло столько всего. Так много, что она уже путалась в последовательности событий. Помнилось ей…
…как она сломя голову рванула в Лондон на две срочные встречи. Первая состоялась в офисе продюсерской компании «Стёркус Телевижн». Молодая деловитая помощница продюсера по имени Сюзанна встретила ее на стойке и повела в апартаменты Хилари Уиншоу, названные в честь легендарной директрисы, что пришла в компанию в начале 1990-х и преобразила ее целиком и полностью, выбрав для «Стёркуса» рентабельную стратегию с 90 % программ в жанре реалити-шоу. В «Стёркусе» Вэл коротко проинформировали об условиях путешествия, выдали контракты на подпись и сообщили, что в Австралию она отправится вместе с Сюзанной, которая не отойдет от нее ни на шаг до той минуты, пока Вэл не сядет в вертолет, чтобы лететь в джунгли. Вторая встреча происходила к кабинете врача на Харли-стрит. Доктор наскоро осмотрел Вэл и еще быстрее провел психиатрическое обследование.