Но, конечно, ее благоверный не горел желанием брать эти самые уроки. Он попросту отлупил Зойи (уже после того, как вернулся из неудачной погони за Кайнором) и отправил в храмовенку. В общем-то, еще по-доброму поступил, Янкур вон свою, когда застукал, до смерти не зашиб, но месяц пластом лежала. А что? - ихнее право, мужиковское: раз за жену свадебный выкуп платил, считай, перешла в его собственность...
А вот говорят (хотя, наверное, враки все это), что за Хребтом есть город, где правят женщины. Нет, точно враки - кто б им позволил?!
...Разве только такие вот обходительные и приятные во всех отношениях кавалеры, как тот, кто только что сказал: "Нет, сударыня, я вас не потревожу!" О, человек с таким голосом никогда не поднимет руку на женщину!
Зойи вздрогнула, когда вслед за "примерещившимися" словами услышала вполне обыденное кряхтение - кто-то проник в храмовенку и сейчас пытался что-то сдвинуть с места. Сдвинуть у него не получалось... нет, вот получилось; слышно, как он... неужели?! - да, точно, влазит в идола одного из зверобогов!
Тут уж у Зойи всякие сомнения пропали: точно он, Кайнор этот рыжий! Никто больше бы не осмелился - в такое время... да что время, что время! в храмовенке, в идола!.. - влезть, как в фургон свой жонглерский! Еще и ерничал, "сударыней" кого-то из них назвал!
Ох!
Последнее мысленное восклицание Зойи относилось к гвалту, который царил на площади и который она наконец-то услыхала. Гвалт плескался и вскипал, отдельные выкрики мешались в общем ропоте, всполошенно ржали усталые коняги, тявкали тонкоголосые шавки, звенел металл...
"Не иначе, мой паскудник такое утворил", - разумеется, Зойи имела в виду не муженька, а только что схоронившегося в идоле Кайнора. Она уже поднялась с колен, чтобы... она еще и сама не знала, как собиралась поступить.
...Так никогда и не узнала.
Идолы вдруг зашевелились, и в первый момент Зойи показалось, что это проделки все того же Кайнора. Но нет, как бы он смог управлять столькими сразу?!
"Но тогда почему?.."
Додумать Зойи тоже не успела. Завороженная, она смотрела, как Огненосный со скрипом расправляет корявые деревянные крылья, а Пестроспинная поворачивает голову к выходу, как Стоногая струится по направлению к Неустанной, а Немигающая наоборот, свивается в тугую пружину...
Тонкое, на грани слышимости, шипение хлыстом разорвало воздух часовенки - и два идола почти одновременно прыгнули: Лягушка и Змея. Немигающая - на Пестроспинную, а та - к выходу.
Когда они еще были в воздухе, остальные фигуры тоже атаковали друг друга, но Зойи почему-то неотрывно следила взглядом именно за первыми двумя, Лягушкой и Змеей. Казалось, в противостоянии этих двух кроется разгадка всего, что здесь происходит.
Немигающая опоздала. Ее массивная деревянная голова ухнула о пол в том месте, где всего мгновение назад сидела Лягушка. А та уже была у двери, мощным ударом снесла ее с петель и выпрыгнула во тьму - с противоположной от площади стороны.
Идол же Змеи от удара треснул, а нижняя челюсть Немигающей попросту отвалилась. Змея пыталась ползти, но не двигалась с места и лишь скрежетала по плитам угловатыми извивами тулова.
Досталось и другим зверобогам: во все стороны летели щепки и целые куски древесины, крылья, лапы, головы, хвосты. Сражались идолы беззвучно, только глухо ударялись друг о друга да с треском теряли части тел.
Потом все стихло - изломанные, покореженные в схватке идолы растерзали друг друга так, что не могли уже пошевелиться - ибо превратились, по сути, в простые обломки - и не узнать, который был кем.
На своих прежних местах стояли только двое: Мотылек Яркокрылый и Кабарга Остроклыкая, - да лежал, почти не тронутый, не оживавший, просто сброшенный в суете с постамента Нетопырь Мстительный.
Вдруг Остроклыкая повернула голову и уставилась на Зойи черными дуплами глаз.
Медленно, словно подрубленное и падающее дерево-великан, она сошла с пьедестала и направилась к Зойи. Неестественно длинные клыки блестели отполированными поверхностями, и поступь Кабарги была тяжела, как кошмарный сон, от которого уже не суждено пробудиться никогда, никогда, никогда...
* * *
Некоторые совершенно безосновательно считали Лабиринт чем-то похожим на паука: несколько лапок-коридоров, тянущихся к центральному залу-туловищу, - и всё. Иные полагали, что Лабиринт напоминает скорее паутину, нежели ее создателя, - и, подобно паутине, разветвлен и сложен.
Ошибались и те, и другие; ошибался любой, кто верил, что Лабиринт можно представить себе в виде постоянного изображения. Ибо он подобен реке, лесу, лугу - и, сколь бы детально ни был описан, рано или поздно перестанет соответствовать своему описанию. Так высокородная леди через пару лет или дней лишь отдаленно походит на портрет, писанный лучшим столичным живописцем; так воришка ничуть не схож с карандашным наброском его внешности, разосланным на все посты городской стражи.
Ибо и лес, и река, и высокородная леди, и воришка живы - как жив и Лабиринт: каждый по-своему. Живы, и, следовательно, изменчивы.
Фриний догадывался об этом свойстве Лабиринта, Быйца знал совершенно точно, Иссканр чувствовал подсознательно, а Мыкун... Мыкун просто шагал туда, куда его вели.
И ни Фриний, ни Быйца, ни Иссканр (и уж, конечно, не Мыкун) не понимали, что их давным-давно заметили. За ними наблюдают. Их оценивают на глаз, как оценивает подозрительную монету пройдоха-купец: не фальшивая ли?
Вот-вот на зуб попробует.
* * *
- Отпирай! Где тут у вас местный жрец, ключник или я не знаю, кто?! А вы что стали, вешалки для мундиров?! Живо оцепить здание, смотрите внимательнее, да факелы, факелы несите, Змея вас язви! - Жокруа К`Дунель, вспотевший, в надорванном мундире, со свежим шрамом на виске, готов был карать - и беспощадно!
Толпа, изрядно подавленная (во всех смыслах), безмолвствовала. Зато кто-то из гвардейцев, наплевав на приличия, решился-таки сообщить капитану, что ни ключника, ни жреца искать не нужно. Двери-то, вы только поглядите, сорваны с петель - так зачем нам ключник? Жокруа наорал на "жопу с усами" и велел заткнуться, а потом, немного успокоившись, пояснил, что видеть жреца хочет совсем по другой причине. А в храмовенку, даже была б она заперта, при желании вошел бы безо всяких ключников. Веришь?
Гвардеец поверил и заткнулся. После приключений духа и плоти, выпавших сегодня на его долю, гвардеец готов был поверить во что угодно. Лишь бы не швыряли через всю площадь на потеху быдлу - и лишь бы у командира не было такое помятое лицо, которое кто-то иной, посторонний, может, и спишет на злость. Но гвардеец знал: такое лицо у капитана случается в принципиально других ситуациях.
К`Дунель тем временем получил желаемое - какие-то серые личности едва не под руки выволокли к капитану лысого человечка с отчаянными глазами размером с плошку каждый. Глаза у человечка слезились, руки дрожали, а сам он, кажется, мечтал единственно о скорейшей смерти. К`Дунель же, вопреки всеобщим ожиданиям, заговорил с человечком ласково, просил господина... как, кстати, зовут господина? - Тунилюк? - ну вот, просил господина Тунилюка уделить минуточку внимания им, подневольным, служивым людям - и пройти вместе с ними в храмовенку. Вот спасибо, вот-такущее вам спасибо, господин Тунилюк!
От этаких сахарных речей жрецу окончательно поплохело. Он смекнул, что скорая смерть ни при каких обстоятельствах ему не обломится - а если чего и обломится, так что-нибудь вдесятеро ужаснее смерти. Ведомый под локоточек обходительным господином "зовите-меня-просто-Жокруа", он ступил внутрь храмовенки - и там все-таки сполз в милосердный обморок. Потому что видеть этакие чудовищные разрушения и слушать этакие любезные речи оказалось выше скромных возможностей г-на Тунилюка.
- Приведите его в себя, только аккуратно, - бросил К`Дунель своим подчиненным - и решил пока обойтись без жреца. Тем более, что толку-то от лысого все равно никакого; Тунилюк понадобится ему попозже, а сейчас...
По приказу капитана, двое гвардейцев вошли в проем и встали по обе стороны, как можно выше подняв принесенные факелы. К`Дунель же гончим псом скользнул в гущу деревянных обломков, стараясь при этом ничего не задеть, ступать крайне осторожно и осмотрительно - и внимательно изучать "место попрания закона". В том, что таковое попрание здесь произошло, Жокруа не сомневался.
Кровяные ошметки на выложенном разноцветными плитами полу только подтвердили К`Дунелевы подозрения. Неужели так все просто - и этот рыжий жонглер, Сатьякал ведает каким образом, нашел здесь свою смерть?
Жокруа не верил в столь удобное совпадение. Он вообще не верил в удобные и удачные совпадения, предпочитая всякий раз приятно удивляться им, нежели разочаровываться в скороспелых выводах. А здесь... Нет, в этом случае он никак не мог позволить себе поверить в то, что жонглер мертв!
И кстати, где само тело? Ведь не разнесли же его в клочья неведомые силы, бушевавшие сегодня в храмовенке!
Жокруа не верил в столь удобное совпадение. Он вообще не верил в удобные и удачные совпадения, предпочитая всякий раз приятно удивляться им, нежели разочаровываться в скороспелых выводах. А здесь... Нет, в этом случае он никак не мог позволить себе поверить в то, что жонглер мертв!
И кстати, где само тело? Ведь не разнесли же его в клочья неведомые силы, бушевавшие сегодня в храмовенке!
К`Дунель резко обернулся к гвардейцам, делая знак посветить получше, и повторно осмотрелся. На сей раз внимание Жокруа привлекли две детали: идолы Остроклыкой и Яркокрылого остались на своих постаментах, хотя вокруг них явно кипело сражение... ("Сражение деревянных фигур. Да ты не безумен ли, капитан?" - Нет, он знал, что не безумен. Достаточно было вспомнить то, что случилось в позапрошлом году в Таллигоне...)
К`Дунель шагнул к идолу Яркокрылого и, не вполне понимая, зачем, постучал по деревянному боку.
Гулкое эхо в ответ и тягостное поскрипывание качнувшегося крыла. Пустота - мертвая, безразличная.
Теперь госпожа этого месяца, Кабарга Остроклыкая. Жокруа еще только начал идти к ней, а уже увидел ответ на свой вопрос. Деревянные клыки и копыта идола были измазаны кровью. Нижняя челюсть оказалась поднятой, но стоило капитану прикоснуться к ней, и она упала с глухим стуком. Изнутри пахнуло смертью, и кровь, накопившаяся в челюсти, потекла по шее Остроклыкой.
Сами собой вспомнились строки из Запретной Книги: "И идолы их оживут, и станут терзать людей, яко же терзали они тело Его - и вновь снизойдут на Ллаургин Отсеченный хвори, и беды, и муки, и смерть беспощадная".
За спиной заскулил пришедший в себя жрец Тунилюк.
- Вставьте факелы в гнезда и подите разгоните толпу, - устало велел К`Дунель гвардейцам. - Артистов - в фургоны, и пусть сидят, пока у меня не будет время ими заняться. А этого выведите отсюда, я сейчас с ним поговорю, но нечего ему смотреть... - Оборвал, махнул рукой - и так понятно.
Вывели.
Сейчас... сейчас Жокруа поговорит с лысым Тунилюком и порасспросит, как выглядела храмовенка до... всего. А потом отпустит на все четыре стороны. А потом...
В одном из "ползучих" входов, черными провалами зиявших по всему периметру храмовенки, кто-то шевельнулся. К`Дунель скользнул в тень ("А вдруг, вопреки всякому здравому смыслу, - жонглер?!") - и тут же шагнул навстречу выпрямлявшейся фигуре.
Не скрывая раздражения, процедил:
- А вы откуда здесь взялись? Я же велел сидеть в фургоне.
Узколицый трюньилец согнулся в смиренном поклоне. Впрочем, оправдываться не стал.
- Вы, кажется, хотели бы отыскать моего рыжего сотруппника, который столь неожиданно покинул нас. Я знаю, куда он может направляться.
Жокруа пригляделся к трюньильцу повнимательнее. Неужели правду говорит? Или попросту господа артисты решили навести "псов в мундирах" на ложный след?
- Знаю, - кривенько усмехнулся трюньилец, - думаете, я пришел, чтобы ввести вас в заблуждение. Но это не так. Просто у меня есть причины выдать вам Гвоздя. Во-первых, его жена, Лютен, изменяла ему со мной. И он это знает - знает и делает вид, что ему все равно. Но вы же понимаете, такого не прощают.
- Ну а во-вторых?
- А во-вторых, я ухожу из труппы. Я прибился к ним, потому что так было удобнее всего добраться до Нуллатона... мы, конечно, еще не в Нуллатоне, но дальше, я, пожалуй, лучше отправлюсь один.
- Допустим, - сказал К`Дунель, - допустим, все, сказанное вами, правда. И куда же, по-вашему, он собрался?
Трюньилец блеснул глазенками:
- Туда, куда вы и намеревались его отвезти. В столицу, в Нуллатон.
- Почему?
- Потому что вы бы меньше всего ожидали, что он туда отправится. И, соответственно, тщательнее искали бы его на других направлениях.
"В этом что-то есть, - подумал К`Дунель. - К тому же, мне известны еще несколько причин, по которым Кайнор Мьекрский выбрал бы именно Нуллатон".
- А вы не боитесь, что встретитесь со своим сотруппником в столице? спросил он у трюньильца.
- Потому я пришел к вам, - просто ответил тот. - Чтобы вы поймали его. Поверьте, в противном случае я бы и пальцем не пошевелил. Все-таки быть подонком очень и очень неприятное, знаете...
- Не знаю, но верю, - обронил Жокруа. - Ну что же, благодарю вас за то, что сообщили мне. Возвращайтесь в фургоны и не беспокойтесь. В ближайшее время если вы и отправитесь в Нуллатон, то лишь в составе труппы господина Жмуна и в сопровождении моих людей.
- То есть?!
- Я не имею предписаний арестовывать труппу, но я оставлю нескольких гвардейцев сопровождать вас до тех пор, пока вопрос с господином Кайнором не разрешится, так или иначе. И, опять же, до тех пор, пока она не разрешится, ни один актер не покинет труппу. Ступайте, господин...
- Ясскен, - выдавил тот. - Меня зовут Ясскен.
- Ступайте, господин Ясскен. И не тревожьтесь, мы будем очень тщательно искать вашего сотруппника - и не забудем о вашей помощи. ...Через "ползучий", пожалуйста, так же, как и пришли, - Жокруа непреклонно указал на отверстие в стене. - Во избежание ненужных подозрений, - пояснил он.
И подумал, что с огромным удовольствием пнул бы сейчас этот тощий зад сапогом - да нельзя.
"Интересно, заметил ли трюньилец то, к чему все это время стоял спиной?" Вот Жокруа, стоявшему к Остроклыкой лицом, было очень хорошо видно, как непрестанно течет кровь из ее пасти.
Он подошел к идолу и захлопнул нижнюю челюсть, но кровь продолжала сочиться из щелей.
Тогда К`Дунель вышел из храмовенки, присел на перевернутую бочку и вынул из кармана шкатулочку с порошком из лепестков кровяных цветочков. Уложил щепоть на тыльную сторону ладони ("....как руки-то трясутся, как трясутся!") и жадно припал ноздрей.
Потом откинулся назад, упершись спиной в стену храмовенки, и попытался выгнать из головы хоровод запретных фраз: "И идолы оживут... и станут терзать людей... и вновь снизойдут хвори... и беды... и смерть беспощадная...".
- Господин капитан! - позвали его. - Вы только посмотрите!..
Он посмотрел.
Перед ним стоял гвардеец, в руках - окровавленная голова Кайнора Мьекрского, более известного как Рыжий Гвоздь.
Глава третья:
Ветер в коридорах. Река, идол и советы утопленника. Два "неужели". "Ну
и дурак!" Клятва Всеобщего Покарания. Младенчик в капусте.
Тот напутствует: "Жди", тот торопит: "Иди!"
Мудрецы, от беды вам меня не спасти.
Я, дурак, не последую вашим подсказкам
мне советник единственный - сердце в груди.
Кайнор из Мьекра
по прозвищу Рыжий Гвоздь
- Ветер! - сказал, останавливаясь и прислушиваясь Иссканр. - Слышите, как дунуло?
Вопреки ожиданиям парня, Быйца воздержался от ядовитых замечаний. Он по-птичьи склонил голову набок, после чего изрек:
- Действительно, ветер.
"Сейчас скажет: "И мне это не нравится!" ", - подумал Фриний.
- И мне это очень не нравится, - проскрипел горбун. - Откуда здесь взяться ветру, а?
- Как бы там ни было, у нас не такой уж большой выбор, - отметил чародей. - Либо стоять здесь и ждать, пока перестанет дуть, либо идти дальше.
- Но мы можем пойти либо по основному коридору, либо свернуть в одно из боковых ответвлений, - возразил Быйца. - В то, откуда подул ветер, или в то, куда он дует.
- Давайте все-таки идти прямо. - Иссканру не было страшно, но... он просто не хотел сворачивать, вот и все. Если уж на то пошло, он вообще не хотел бы больше ощущать на своем лице дыхание этого необъяснимого ветра.
- Идем прямо, - согласился Фриний. - Кстати, - добавил он чуть погодя, - предлагаю, чтобы было не так тяжело идти, пусть каждый рассказывает что-нибудь о себе. - (По мнению чародея, это было бы значительно лучше, чем монотонное "тан-тан-таран!" Иссканра, которое тот простодушно считал "мурлыканьем походного мотивчика"). - Начнет... ну, допустим, Иссканр. Согласен?
- О чем же вы хотите услышать?
- Да о чем угодно.
- Ну ладно. Вот был случай... - Он принялся рассказывать какую-то побасенку, которую обычно травил таким же, как он, наемным рубакам, но ветер, этот проклятый ветер по-прежнему тыкался в уши дразнящим пером в руках опытной девицы из дома с красным фонарем - и в памяти невольно пробуждались совсем другие события. Как охотничьи псы на матером медведе, они повисали на Иссканре и не размыкали челюстей - и он в конце концов сдался: говорил об одном, а вспоминал совсем другое...
...караван был снаряжен монастырем, но прибивались к нему и самостоятельные дельцы. Платили сколько положено, деньгами или товаром, и делили совместные тяготы нелегких дней путешествия - но и выгоду свою от такового получали.
Иссканр попал в караван случайно. Он и выжил-то случайно, если уж по-честному. Не должен был выжить - а выжил.
Матушка Шали послала его к мебельщику - узнать, почему до сих пор не выполнил заказ. В те годы Иссканр работал вышибалой в доме с красным фонарем, там же и жил. Матушка Шали, хозяйка этого почтенного заведения, утверждала, что однажды нашла его, еще младенца, в корзинке на пороге дома - и, сердце - не камень, сжалилась над орущим благим матом махоньким свертком.