сёстры Чан-Нют «Черный порошок мастера Ху» (Mandarin Tan-3)
Облокотившись о бортовой ящик, Лам смотрел на проплывавшие мимо лесные тени: зубчатые верхушки водяных пальм, плотную массу кустарников, сплетавших корни в запутанный черный узор. Берега реки звенели короткими трелями, выделявшимися на фоне менее изысканного щебетанья, тысячей огоньков светились в темноте глаза, равнодушно наблюдавшие за тихо плывущей джонкой.
Они пустились в путь с наступлением темноты, уносимые течением, которое неизбежно должно было доставить их в бухту Дракона. При каждом изгибе реки деревни, словно гирлянды огней, нанизанные на водную нить, то выныривали из темноты, то снова растворялись в ней, напоминая о себе лишь стоявшим в горле горьковатым вкусом древесного дыма. Этот участок реки был всем хорошо знаком, а потому команда укрылась в трюме, с головой погрузившись в карточную игру — страсть, снедавшую их не меньше алкоголя. Лам поморщился: команда-то команда — горстка мальчишек, соблазнившихся морскими приключениями и нанятых за рисовую лепешку. И это при нынешнем небывалом расцвете торговли! Только бы эти недозрелые юнцы не подвели!
Джонка вышла к заливу в тот самый момент, когда покрасневшая луна скрылась за горизонтом. Лесной гомон внезапно сменила ледяная тишина. Лам поднял голову. Его глаза, привыкшие к сгустившейся тьме, увидели, как загораются в небе семь огней Большой Колесницы,[1] которую еще называли Северным Ковшом. Он инстинктивно сверился с Полярной звездой, сиявшей на высоте вытянутой руки на небосводе, теперь уже сплошь усеянном звездами. Обернувшись, он заметил какой-то силуэт, повязывавший голову платком.
— Курс на остров Могил! — крикнул он Хунку, который тут же бросился исполнять приказание.
Пластинчатые паруса, развернувшись, словно крылья бабочки, захлопали на ветру, и джонка помчалась к скалистому выступу, напоминавшему человеческий череп, торчащий посреди усеянного костями поля.
— С ума сойти — приближаться к такому гиблому месту, да еще ночью! — недовольно ворчал Хунк. — Ни дать ни взять — великан-утопленник!
Лам сердито погрозил пальцем строптивому пареньку, все достоинства которого заключались в смазливой физиономии да пухлых губках, но никак не в послушании.
— Приказы старика Фунга не обсуждаются! Тебе что ж, больше по нраву провести ночку с той мерзостью, что мы везем в трюме?
Тот сплюнул на палубу и тряхнул чубом.
— Смеетесь? Это все равно что поцеловать в губы упыриху, которая только что выпотрошила своего ухажера, а потом откусила ему башку!
— Что ж, охотно верю тебе на слово, ведь ты у нас такой многоопытный, — отозвался Лам. — Только не забывай, что господин Фунг отвалил за эту поездку немалые денежки.
— Да уж, отвалил! Старикан, видать, долго тужился, пока выжал из себя эти монеты! — прыснул паренек, присаживаясь на корточки, чтобы изобразить столь болезненную операцию.
— Ха! Не бойся: сколько он спустил здесь, столько наберет в другом месте. С тем, что мы везем в трюме, он мог бы, если бы захотел, раздавать милостыню знатным господам.
Теперь, когда они подошли ближе к островкам, Лам различал расселины на поверхности скалы, походившие издали на пустые глазницы и зияющие рты. Черные нити мха отвратительными лишаями покрывали все лицо острова Могил. Рогатые утесы окружали центральный массив, надежно защищая подходы к нему. Капитан мысленно прикинул возможный путь: между этими двумя камнями, а потом мимо того выступа… Вдруг он прищурился. Странно. Неужели его глаза — глаза старого моряка — играют с ним шутки? Однако что это там качается на волнах?..
— Хунк, что ты видишь вон там, на уровне той каменистой косы?
Юноша застыл, намотав на руку свои шелковистые волосы. Потом просто ответил:
— Там шесть лодок, в каждой по пять человек. Все сидят, только один, самый высокий, стоит и разжигает жаровню.
Лам грубо толкнул его.
— Дурачина! Ты что, не понимаешь, что это пираты? А знаешь, что пираты делают с такими красавчиками, как ты?
Лицо перепуганного юноши вмиг превратилось в восковую маску, венчавшую трясущееся туловище. Отстранив его рукой, Лам побежал к трюму, откуда слышалась непрекращающаяся брань.
— Да ты же жулишь, как твоя мамаша жулила с твоим отцом!
— Ах ты, негодный ублюдок! Да я сейчас в тебе столько дырок понаделаю!..
— А ну, хватит, бездельники! — закричал Лам вне себя. — Живо все наверх! Прямо по курсу пираты!
Толкаясь и отпихивая друг друга, матросы бросились на палубу.
— Пираты? Они что, за Хунком явились? — спросил паренек с продолговатым черепом и желтой кожей, которого все называли Манго. — Я слышал, они ищут красавчиков для дальних борделей.
И он отвесил возмутившемуся Хунку звонкий шлепок.
— Правда-правда, — подхватил тщедушный Стручок, — говорят, там толстые дядьки с волосатыми руками и плечами сами не свои до хорошеньких мальчиков, потому что жены у них усатые!
— Хватит зубоскальничать! — гремел Лам, которого эти мальчишки начинали выводить из терпения. — Будьте уверены, если вы попадетесь здешним пиратам, то сами станете умолять их продать вас толстому волосатому дядьке, только бы они не делали с вами того, что обычно делают с такими, как вы!
И тут, словно в подтверждение его слов, в каждой из выстроившихся перед ними полукругом лодок загорелся огонь. И они увидели пиратов.
Ничего не выражающим взглядом, плотно сжав бескровные губы, те взирали на возвышающуюся перед ними джонку. В каждой из лодок один человек стоял — это был старший, — остальные же сидели, равнодушно глядя перед собой. Мертвенно-бледная кожа тускло поблескивала в свете звезд. Белая полотняная повязка на лбу, неподвижные, словно окоченевшие фигуры, — казалось, они носят траур по самим себе. Их одежда, сгнившая за долгие годы, проведенные в могильной сырости, давно превратилась в лохмотья. Лодки, словно плавучие гробы, преградили путь морякам, у которых кровь застыла в жилах.
— Это Войско Призраков! — воскликнул Хунк. — Они охраняют остров Могил. Бежим отсюда!
— Я вижу, как у них из глазниц выползают черви, я чую запах тухлятины! — вторил ему Манго. — Как мы будем драться с мертвецами?
Лам дрогнул. Эти мертвецы намного превосходят числом его команду — полтора десятка матросов. И даже если учесть, что джонка намного крепче их лодчонок, какого сопротивления можно ожидать от этих сопляков, способных только лясы точить? А сам он, с его слабеющим зрением и усталыми костями, — разве сможет он защитить корабль? Ощущая свою ответственность за сгрудившуюся вокруг него команду, он попытался собраться с мыслями. И тут ему вспомнилась гниль, которую они везли. А вдруг мертвецы явились за этим грузом?
— Осторожно! Они наступают!
Это кричал Стручок, вцепившись обеими руками в борт джонки.
И правда, в каждой лодке стоявший во весь рост старший медленно вкладывал стрелу в тетиву лука старинной работы. Остекленевший глаз мигнул, подавая знак, и слаженным движением все выпустили по стреле, которые, рассекая воздух, слились в единый смертоносный пучок. На джонке началась паника, все бросились кто куда.
— Сюда! — вопил Стручок, лоб которого был забрызган кровью. — В меня попали! Отомстите за меня!
Лам бросился к нему и сразу понял, что несчастная жертва цела и невредима, только вся вымазана чем-то липким.
— Что это? — закричал Хунк, повиснув на шее у Манго.
Оставляя на палубе кроваво-красный след, к ним подползало нечто, похожее на кишку.
— Чертовы потроха!
— Свиные кишки!
Отпустив голову Стручка, которая с глухим стуком ударилась о палубу, Лам приблизился на четвереньках. Громкое шипение заставило его отскочить.
— Все назад! Это змея!
— Да она в крови вымазана!
Раздавшийся в эту секунду страшный крик заставил всех обернуться и взглянуть на Биня. У основания его шеи образовался какой-то желвак размером с кулак, тоже липкий и кровянистый. И этот желвак двигался!
Поскольку матросы остолбенели от ужаса, не в силах пошевельнуться, Лам бросился к несчастному как раз в тот момент, когда эта мерзкая штука соскользнула к нему за шиворот.
— Она меня сожрет! — взвыл Бинь, вертясь во все стороны. — Она грызет мне сосок и сейчас вопьется в сердце!
Лам прижал ладонь к телу паренька, стараясь ухватить эту опухоль, которая подскакивала под рубахой, окрашивая ткань кровью.
Внезапно с оглушительным кваканьем тварь выскочила у Биня из-за пазухи и шлепнулась на палубу.
— Жаба!
— И тоже вымазанная кровью!
Моряк в замешательстве смотрел на этих вполне живых, но окровавленных тварей, которых мертвецы привязали к своим стрелам. Что означала эта дурная шутка? Он обернулся к воде и понял всю хитрость их замысла.
Пираты как раз поджигали концы своих стрел, собираясь спалить джонку.
Словно во сне, капитан Лам увидел, как язычки пламени лижут наконечники стрел, и понял, что еще немного, и неминуемая смерть сравняет их с нападавшими.
— Разворот на сто восемьдесят градусов! — закричал он что было сил. — Прочь от этого проклятого места! Курс на устье реки!
Матросы, осознав опасность, бросились к парусам, с трудом обуздывая свои мочевые пузыри. Распахнутые крылья хлопнули еще раз, и джонка, описав изящную дугу, направилась к берегу. Предпочитая обманчивое неведение ужасающей действительности, экипаж не осмеливался оглянуться назад. Неужели за ними и правда гонятся на лодках мертвецы, бесшумно, словно тень тени, скользя по черной воде? А что, если это им просто привиделось и во всем виновата игра облаков на темных волнах? Обратив продолговатый череп в сторону открытого моря, Манго поделился со всеми своим открытием:
— Мертвецы сзади.
Тогда те, кто знал молитвы, начали потихоньку молиться, а остальные стали придумывать подходящие случаю божества и горячо призывать их к себе на помощь.
Когда они вошли в устье реки, Лам решился наконец оглянуться. Мертвецы преследовали их по пятам, бесстрастно, с какой-то демонической ловкостью управляя своими лодками. Один-единственный гребец, без капли крови в жилах, без труда поспевал за джонкой, против которой работали ее тяжесть и слабеющий ветер. Но по крайней мере, пока эти призраки гребут, они не могут поджечь судно.
— Надо подняться по реке до ближайшего селения! — сказал он мальчишкам. — Эта нечисть не сунется туда, где есть люди.
На что Стручок робко заметил помертвевшими губами:
— Господин Лам, они загородили нам дорогу.
Не веря своим ушам, капитан резко обернулся и вынужден был признать очевидное: еще пять лодок стояли по всей ширине русла, преграждая путь беглецам. Те же бездыханные тела, та же леденящая душу неподвижность, те же каменные лица. У него упало сердце.
Он попытался искать спасения в скользивших по небосводу звездах, а тем временем вокруг воцарилась полная тишина. Видя, что конец неизбежен, потрясенные мальчишки стали нащупывать в карманах свои барыши, нажитые более или менее честным путем. И, словно скрепляя печатью их судьбу, из глубин джонки раздались душераздирающие, заунывные звуки, лишь отдаленно напоминавшие человеческие стоны.
— Да брось ты их! — сказал Лам Манго, бросившемуся было к трюму. — Скоро мы все там будем…
Тем временем живые мертвецы, полуприкрыв веки и плотно сжав серые губы, бесстрашно окружали джонку плотным кольцом своих лодок.
— Чего же они ждут? — спросил Хунк.
И тут внутри у Лама все похолодело. Он знал теперь, почему эти твари удерживали их здесь, в этом самом месте реки. Он понимал, что кроется за их терпением и невозмутимостью. Эти негодяи рассчитывали на нечто, столь же неотвратимое, как закат луны и движение планет. В его памяти, гремя воинственными гимнами и пламенея горящими знаменами, вспыхнула похожая сцена, завершившаяся за несколько сотен лет до этого кровью и победой.
И потому капитан Лам не удивился, увидев, как из глубины, стайка за стайкой, всплывают серебряные рыбки, заполняя поверхность воды металлическим блеском, а в ушах у него стоял похожий на хруст костей сухой треск проламывающегося днища.
— Все за борт! — скомандовал он экипажу, в то время как мертвецы, будто поторапливая их, спокойно выпускали к небесам горящие стрелы, звездным дождем освещавшие берег.
— Этот светлый чай называется «Серебряные иглы», он готовится в ночь полнолуния из бутонов цветков, которые вот-вот должны распуститься, — объяснял на прекрасном китайском языке мандарин Тан, подавая гостю в знак особого уважения обеими руками фарфоровую чашку. — Не желаете ли отведать, Сю-Тунь?
— А быть может, вы предпочтете выпить вот этого, особого чая под названием «Ледяные туманы высокогорья», приготовленного из чайного листа, смоченного слюной насекомых, которых именуют «каплями росы»? — подхватил со столь же безупречным произношением ученый Динь.
— Прошу извинить мою неучтивость, — ответил Сю-Тунь, употребляя самые изысканные китайские выражения, — но от горячих напитков мне становится не по себе. Зато я охотно выпил бы глоток вот этой рисовой водки, аромат которой кажется мне восхитительным.
Сидя в лакированной беседке на берегу пруда, усеянного водяными лилиями, мандарин Тан был счастлив, что Сю-Тунь все-таки удостоил его чести и отведал угощения, поданного маленькой служанкой, с любопытством поглядывавшей на странного гостя из-под скромно опущенных ресниц. Дымящийся утренний суп, приготовленный из самой нежной лапши, был тем не менее учтиво отклонен Сю-Тунем, и ученый Динь, шутливо пожав плечами, счел своим долгом съесть его, чтобы помочь другу.
Встреча была неофициальной, а потому на мандарине был удобный халат из шелка-сырца с вытканными на нем свернувшимися драконами с четырьмя когтями на лапах. Полагающийся ему по чину головной убор, украшенный ястребиными крылышками, тяжелый и торжественный, на этот раз не покрывал его угольно-черные волосы, которые были просто свернуты под повязкой. Глядя на него в таком виде, трудно было представить, что вот уже год, как он вершит суд в небольшой прибрежной провинции. Большой оригинал в одежде, ученый Динь надел, по своему обыкновению, ярко-желтую куртку, подчеркивавшую резкие черты его всегда чуть насмешливого лица. Сю-Тунь же, чтобы не попасть впросак, надел свое парадное одеяние из переливающейся ткани, расшитое золотыми нитями. Газовый пояс карминно-желтых тонов дополнял этот изысканный наряд, ворот которого не гнулся из-за тысячи украшавших его бусинок.
Почувствовав, что атмосфера стала более непринужденной, мандарин Тан подвернул под себя левую ногу и сел на нее. Глядя на него, Сю-Тунь попытался последовать его примеру, но ему не хватило гибкости, и он был вынужден отказаться от этой затеи. Чтобы скрыть замешательство, гость вновь заговорил:
— В устройстве вашего сада сквозит острое чувство гармонии: камни причудливой формы, расставленные среди этих миниатюрных сосен, восхитительным образом воспроизводят природу Севера, а ручеек, бегущий вдоль извилистой дорожки, задает ритм всей композиции.
Мандарин скромно улыбнулся, однако комплимент был ему явно приятен. Сверкнув глазами, он поклонился:
— Эта композиция создана в определенной степени благодаря моему другу, ученому Диню, утонченность которого не нуждается в доказательствах.
Умолкнув, они предались созерцанию волнистых изгибов дорожки, в нескольких местах пересекавшей ручей, где плавали золотые рыбки, хвостами и плавниками напоминавшие чашечки невиданных подводных цветов. Солнечные лучи, скользя по блестящим черепицам мостика, там внизу, вырисовывали изящные тени на листьях бамбука.
— У нас при устройстве садов предпочтение отдается симметрии, чего вы здесь, на Востоке, как раз стараетесь избегать с присущим вам искусством воспроизводить изогнутые линии, созданные самой природой, — продолжил Сю-Тунь, поглаживая свою невыносимо рыжую бородку.
— Именно так, — согласился ученый Динь, которому нравились точные сравнения и разумные суждения чужестранца. — Мы считаем, что сад должен сливаться со вселенной, гармонично вписываясь в окружающую природу.
Сю-Тунь наклонил изящную голову, венчавшую длинное, худое туловище. Крайняя бледность лица выдавала в нем аскета. Рот с тонкими губами казался несовместимым с изысканными яствами. Острый нос не был создан для вдыхания тонких ароматов. Чистая, словно светящаяся кожа покрывала легкой, слабо натянутой вуалью изящные скулы и впалые щеки. Глаза невиданного, почти шокирующего голубого цвета, огромные и прозрачные, как два аквамарина, внимательно смотрели из-под морщинистых век, окаймленных светло-рыжими ресницами.
Мандарин Тан, который попивал, смакуя, черный чай под названием «Журавлиный утес», предоставив своим сотрапезникам рассуждать об устройстве садов, наслаждался окружавшим их безмятежным покоем.
Вдруг этот покой нарушил человек в форменной одежде, взбежавший через две ступеньки по лестнице к беседке. На лбу его, под волосами с густой проседью, сверкали капельки пота.
— Мандарин Тан, — выдохнул он, едва переводя дыхание, — я принес вам известие о кораблекрушении, случившемся в устье реки, там, где она впадает в бухту Дракона.
И он три раза поклонился, почтительно сложив руки.
Мандарин подошел к нему.
— Начальник полиции Ки, отвечайте: есть ли жертвы?
— К невероятному счастью, погибших только двое. Староста деревни, расположенной неподалеку от места кораблекрушения, поднял тревогу сегодня утром. В ожидании подмоги из города он приютил экипаж у себя в деревушке. На заре я уже направил туда отряд, но подумал, что вы тоже захотите осмотреть место происшествия.