Но вот один из штурмовиков на бреющем полете – я почти уверен, что рассмотрел на нем канадские опознавательные знаки, – зашел для атаки на бронемашину. С 20 метров я видел лицо пилота из-под летного шлема. Вместо того чтобы стрелять, он рукой показал радисту, чтобы тот убирался из машины, а затем заложил вираж, разворачиваясь для новой атаки.
– Пусть радист уходит, – закричал я офицеру, – оба в укрытие.
Самолет зашел для повторной атаки от солнца. В этот раз он выпустил снаряд и попал в машину радиосвязи, к счастью для нас, не нанеся ей особого ущерба.
Поступок летчика, кем бы он ни был, канадцем или британцем, я никогда не забуду. Он стал для меня примером того, что можно воевать, оставаясь благородным и великодушным. Лицо пилота и его взмах рукой тоже навсегда запечатлелись в моей памяти.
За исключением двух машин, которые пришлось бросить, все прочие сохранили способность двигаться, хотя некоторые нам пришлось взять на буксир, прицепив к полугусеничным мотоциклам. Но, поскольку британские истребители все еще находились над нами, мы могли ожидать и третьей атаки. Вдруг высоко в небе появилась эскадрилья «Мессершмиттов», которая тут же вступила в бой с британцами. Они пошли на север, однако одна британская машина устремилась к земле, оставляя за собой дымовой шлейф. Что ж, по меньшей мере третий налет удалось предотвратить и хотя бы одного из нападавших сбили.
Наша колонна продолжила путь к Фум-Татавину. Мы находились посредине пустыни, по большей части ровной, что позволяло передвигаться довольно легко. По радио я доложил обстановку генералу Гаузе. А затем мы увидели перед собой маленький пустынный форт: куча камней, наваленных один на другой, – ни деревца, ни кустика. Какое же напряжение для солдат гарнизона сидеть здесь и сторожить пустыню месяцами или даже годами.
Нас приветствовали огнем пулеметов, которые нам очень быстро удалось заставить замолчать своими MG 34. С нашим мотоциклетным эскортом и двумя уцелевшими пушками, под прикрытием бронеавтомобилей, я помчался в форт. К нам вышел французский капитан, его солдаты побросали оружие и подняли руки.
– Почему вы все еще здесь? – спросил я его. – Ведь фронт теперь переместился в Тунис?
– Мы простояли тут больше года, – ответил он. – Наша задача находиться тут, и все. Никаких других приказов я не получал.
Я пошел с капитаном на его КП и увидел там рацию. Я указал на нее, и мой начальник разведки вывел ее из строя.
– Считайте себя и своих людей военнопленными, – сообщил я капитану. – Собирайте все необходимое. Вам придется поехать с нами.
Тем временем в форт вошли все части моей маленькой боевой группы, и солдаты занялись поиском оружия. Я немедленно отправил дозоры в южном и юго-восточном направлениях, которые признаков присутствия противника не обнаружили, о чем и доложили. Я, в свою очередь, радировал Гаузе:
– Фум-Татавин занят, гарнизон взят в плен, рация уничтожена, ведем разведку далее к югу, соприкосновения с противником не отмечается. Возвращаюсь на позиции Марет с боевой группой и несколькими единицами техники на буксире.
Когда нас отделяло от «линии Марет» еще около 50 километров, стало темно. Я решил остановиться на ночевку посреди пустыни. Особой опасности не было. Британцы тоже прекращали передвижение в ночное время. На следующий день мы без приключений достигли «линии Марет», после чего нас передислоцировали в тыл как резерв для боевых действий на будущее.
Я воспользовался моментом, чтобы получить инструкции от генерала Гаузе.
– Идея Роммеля, – начал Гаузе, – состоит в том, чтобы, применив переукомплектованную 21-ю танковую дивизию во взаимодействии с вновь прибывшей 10-й танковой дивизией генерал-полковника фон Арнима [80] , а также со всеми имеющимися в наличии частями Африканского корпуса, расколоть сосредоточения сил армии США, предотвратить их выдвижение к берегу и проникнуть как можно дальше в тыл американцам.
Ввиду полного отсутствия у американцев боевого опыта, – продолжал Гаузе, – Роммель считает эту операцию довольно многообещающей. Итальянцам предстоит укрепиться на «линии Марет» и держаться там во что бы то ни стало, хотя оборонительные рубежи к западу от Габеса были бы куда более выгодны из-за наличия там соляных озер. Однако Муссолини и итальянское Командо Супремо [81] настаивает на удержании позиций по «линии Марет». К сожалению, сотрудничество с фон Арнимом не заладилось, он желает оставаться сам по себе, – подытожил Гаузе. – К счастью, проливные дожди на нашей стороне. Они практически не дают противнику использовать КВВС.
Ваш батальон будет вести разведку к западу от Габеса с целью не допустить того, чтобы 5-я танковая армия на севере была отрезана. Здоровье Роммеля не в лучшей кондиции, однако он хочет остаться со своими людьми и считает, что, если его план получит одобрение, у нас есть шанс на успех.
Мы снова исполнились надеждой и занялись ознакомлением с местностью, которая очень отличалась от той, к которой мы привыкли в пустыне. В горах Атлас нас ждали узкие перевалы и крутые горные вершины, на равнине лежали соляные озера, а далее на север раскинулись обрабатываемые сельскохозяйственные земли.
– Роммель только что получил по рации сообщение от Командо Супремо, – продолжал Гаузе. – Речь идет о том, чтобы, по достижении позиций по «линии Марет», он передал командование итальянскому генералу Мессе, который до того руководил действиями итальянского экспедиционного корпуса в России. Роммелю предоставлена возможность определить дату передачи полномочий.
План Роммеля строится в основном на двух предпосылках: (1) или мы получаем из Сицилии всю необходимую материальную часть: танки (в том числе превосходящие бронетехнику противника «тигры»), противотанковое вооружение, боеприпасы и мощную поддержку с воздуха для перехода в решительное контрнаступление, или же (2), не получив всего этого, атакуем тем, что имеем: стремимся продвинуться как можно глубже в тыл американцам, захватить главные перевалы и одновременно удержать британцев на «линии Марет», чтобы иметь возможность эвакуировать из Туниса основную массу опытных и проверенных боями солдат, которые понадобятся нам в Европе. К сожалению, второй вариант представляется мне более вероятным. Приготовьтесь для броска и удара по американцам.Тем временем, пока итальянцы закреплялись на позициях Марет, полностью переукомплектованная 21-я танковая дивизия 1 февраля 1943 г. двинулась к перевалу Фаид, чтобы выйти на исходные позиции для атаки в северном направлении в тыл американцам. Застигнутые врасплох совершенно неопытные американцы сдали перевал и потеряли пленными 1000 человек.
Затем в середине февраля наша дивизия стартовала с плацдарма на перевале Фаид, двинулась на север и вошла в соприкосновение с частями американской 2-й бронетанковой дивизии. В упорных боях наших танкистов с танкистами противника основная часть американской дивизии была выведена из строя, множество «грантов», «ли» и «шерманов» остались догорать на полях сражений. Развивая успех, 21-я дивизия продвинулась дальше, овладевая все большей территорией, тесня остальные американские части, сражавшиеся со все большим упорством. Потеря около 150 танков и 1600 человек пленными вынудила американцев оставить также и важный город Гафса, что дало нам новый трамплин для броска дальше на север.
Боевые группы армии «Африка» и 5-й танковой армии тотчас же ударили на юго-запад, на запад и на север, захватили при этом большое количество топлива, а американцы подожгли 30 самолетов на передовом аэродроме.
Мой моторизованный разведывательный батальон спешил дальше на север от Гафсы, чтобы не давать продохнуть американцам.
От Гаузе я узнал о намерении Роммеля нанести удар по Тебессе, а оттуда выйти в глубокие тылы американцев. Однако итальянскому Командо Супремо и фон Арниму подобные намерения показались слишком рискованными, они не могли и не желали действовать в соответствии с планами Роммеля. Потому пришел приказ атаковать Эль-Кеф, расположенный гораздо ближе за англо-американским фронтом, чем Тебесса.
В ночь с 18 на 19 февраля мне поставили задачу неожиданным броском овладеть Кассеринским перевалом и удерживать его до подхода остальных частей. Послав впереди мотоциклетные эскорты, я выступил до рассвета, надеясь застать американцев врасплох. Однако они заметили нас и встретили мощным артиллерийским огнем, наведение которого осуществлялось с наблюдательных пунктов на высотах по обеим сторонам перевала. Я не мог продвинуться. Не удавалось это и стрелковому полку, который тоже бросили на перевал.
Все же мы захватили некоторое количество пленных из состава 34-й дивизии армии США. Нас просто поразило то, каким первоклассным снаряжением они располагали, но, пожалуй, наибольшее впечатление произвели на наших солдат «суточные пайки», которые находились при каждом из американцев. И дело было даже не в плитках шоколада, в жевательной резинке, в масле и отличных сигаретах – мы забыли, как выглядит многое из этого, – а в отпечатанных в типографии памятках, которые вкладывались в каждый пакет. Вот что там значилось: «Вы самые высокооплачиваемые и наилучшим образом экипированные солдаты в мире. Мы снабдили вас лучшим вооружением на свете. Теперь вам осталось только доказать, что вы самые лучшие бойцы».
Как мы скоро убедились, американцы действительно располагали отличными танками и противотанковыми пушками. Расположенные за линией фронта огромные склады снабжения позволяли быстро доставить в части все необходимое. И не беда, что солдаты пока не имели боевого опыта и потому не могли еще равняться с нашими закаленными в боях «лисами пустыни».
В одном они, по нашему мнению, имели большое преимущество перед своими британскими союзниками: американцы были чрезвычайно пластичны – они немедленно приспосабливались к изменениям обстановки и дрались с отчаянным упорством, порой с безрассудством. Никогда не забуду танков «тигр» с их превосходной 88-мм пушкой, которые один за другим уничтожали пытавшиеся продвинуться на восток «шерманы», командиры которых словно не понимали, что их машины безнадежно слабее «тигров». Храбрость и натиск американцев в атаке вызывали наше восхищение, хотя мы нередко сочувствовали им – слишком высокую цену платили они за свой первый боевой опыт. Но уроки не прошли даром – позднее они сказались в Италии и не только там. Во Франции в 1944 г. мне довелось лично убедиться в том, сколь быстро способны американцы извлекать уроки из ошибок и, вследствие гибкого и нетрадиционного подхода к ведению боя, достигать значительных результатов.Наш так многообещающе начавшийся бросок на север быстро застопорился, с одной стороны, из-за фальстарта на Эль-Кеф, а с другой – из-за нехватки снабжения. Кроме того, наше продвижение замедлялось мощными ливнями, а в горных долинах мы нередко несли большие потери от огня вражеской артиллерии. И вот нам уже пришлось откатываться к Кассеринскому перевалу, тогда как на севере 5-я танковая армия развернула нам в помощь атаку, которая тоже не увенчалась успехом из-за упорного англо-американского противодействия.
В конце февраля Роммель стал командующим группой армий «Африка», войсками ее на юге командовал генерал Мессе [82] , а на севере – генерал-полковник фон Арним. Вследствие исключительной протяженности фронт не мог быть сплошным – разместить части на нем удавалось только на некоторых участках.
Противник подавляюще превосходил нас технически, особенно американцы. Роммель не видел выхода, как только оставить районы на юге Туниса и силами уцелевших частей группы армий создать сильный береговой плацдарм в районе г. Тунис, включая полуостров мыс Бон, чтобы осуществить вывод оттуда по меньшей мере какой-то части опытных бойцов и специалистов африканского контингента. План не встретил понимания.
В начале марта, как сказал мне Гаузе, Роммель намеревался вылететь в ставку фюрера, чтобы убедить его спасти то, что еще можно спасти. Поскольку мы оказались в резерве – у меня в батальоне практически не осталось бронемашин и боеприпасов, – я отправился на расположенный неподалеку командный пункт Роммеля.
– Можно ли мне поговорить с Роммелем и попрощаться с ним? – спросил я Гаузе.
– Конечно, он будет рад видеть командира своего любимого батальона.
Роммель, как обычно, сидел в своем «Мамонте» перед разложенными на столе оперативными картами. Я не видел командующего уже несколько недель и поразился его нездоровому виду. Он был заметно ослаблен, страдал от тропической болезни – казалось, здоровье его совершенно подорвано. И все же в глазах его еще поблескивали знакомые искорки.
– Господин фельдмаршал, я слышал, вы собираетесь лететь в ставку. Судя по тому, как все складывается, мне кажется, вы не вернетесь. Могу ли я как командир батальона, который был некогда первым из вступивших на землю Северной Африки и имел счастье сражаться во всех битвах с вами, от себя лично и от военнослужащих моего батальона попрощаться с вами и выразить надежду на то, что мы еще встретимся когда-нибудь и где-нибудь. Мы будем держаться тут настолько долго, насколько возможно, всегда опираясь на тот пример, которым служили и будете служить для нас вы.
Роммель поднялся. В глазах его блестели слезы.
Что же происходило с этим человеком, который всегда был жестким прежде всего к себе и который не мыслил себя без своих солдат и ТВД, где ему выпало сражаться? Я никогда и никому не говорил о тех слезах. Только уже после войны, после того как вернулся из плена, я встретился с его женой, Люси, и рассказал ей о пророчествах ее мужа и о том, что видел слезы в его глазах. Слезы Роммеля – слезы великого человека – тронули меня больше, чем что бы то ни было на войне.
Роммель подошел к шкафчику на стене и вернулся ко мне с большой фотографией, с которой на меня смотрел он прежний – здоровый, веселый и удачливый. Он написал на портрете несколько слов.
– Вот, Люк, возьмите в знак признательности вам и вашему храброму батальону. Храните ее. Надеюсь, мы увидимся дома. Да благословит вас Бог.
Он отвернулся, и я, глубоко взволнованный, оставил его.9 марта Роммель вылетел в Германию.
Далее события развивались быстро.
Генерал-полковник фон Арним принял командование группой армий «Африка» при поддержке генерала Гаузе, опытнейшего штабного офицера в Северной Африке. В преддверии крупного наступления Монтгомери на позиции по «линии Марет» мы обменивались ударами с американцами, которые пытались прорваться к побережью из гор Атлас. Потери наши возрастали.
23 марта Монти сделал ход – устремился вперед силами бронетанкового корпуса, обходя «линию Марет» и охватывая слабые итальянские позиции. Пришлось оставлять этот оборонительный рубеж, бросив основное ядро артиллерии. Остатки танковой армии «Африка» попытались закрепиться в районе Габеса. Моему батальону пришлось прикрывать западный фланг. Наши снабженческие отделения уже передислоцировались на полуостров мыс Бон.
Затем в конце марта мне приказали немедленно прибыть к фон Арниму. Я и понятия не имел, что он от меня хочет.
Меня принял генерал Гаузе.
– Роммель ничего не смог добиться от Гитлера. Ни один из вариантов не принят: мы не получим необходимого снабжения – раз, и два – фюрер не желает слышать ни о каком «немецком Дюнкерке». Роммеля отправили на лечение и запретили возвращаться в Африку, хотя он и рвался сюда. Идемте, вас ожидает командующий.
Чего хотел от меня фон Арним? Я не знал его лично, даже ничего о нем толком не слышал. Но вот я вошел. Меня ждал высокий, подтянутый человек с резкими чертами лица.
– Господин генерал-полковник, майор Люк по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал я.
– Рад познакомиться, Люк. Я имею удовольствие наградить вас от имени дуче Медалья д’Ардженто [83] – орденом, который практически соответствует нашему Рыцарскому кресту, – он приколол орден к моей груди и вручил удостоверение.
Мне, конечно, было приятно получить орден. Я подумал, что, несомненно, обязан награждением своим друзьям из батальона «Ницца». Кроме самого ордена, обладатель его получал небольшую месячную ренту и пожизненное право бесплатного проезда (на две персоны) первым классом по всем итальянским железным дорогам.
Однако фон Арним, разумеется, вызвал меня не только затем, чтобы вручить орден. И тут все прояснилось.
– Люк, по договоренности с Роммелем и Гаузе я решил немедленно отправить вас самолетом в ставку фюрера, чтобы вы представили Гитлеру детальный план эвакуации по возможности большего количества частей африканского контингента. Сначала вы полетите в Рим, чтобы получить там подпись фельдмаршала Кессельринга. Затем прибудете в Берлин и доложите генерал-полковнику Гудериану (начальнику генерального штаба армии) и генералу Шмундту (начальнику управления личного состава армии), которые тоже должны поставить на плане свои подписи. Затем вы направитесь в Берхтесгаден, в ставку фюрера, и скажете Кейтелю или Йодлю, что вам необходимо встретиться с Гитлером. О каждом шаге вы будете докладывать нам по 1000-ваттной рации специальным кодом. Генерал Зайдеманн (начальник авиации в Африке, которого я, как и его жену, «Зайдефрау» [84] , знавал по временам жизни в Берлине) даст вам свой «Хейнкель-111». Вылетайте по возможности скорее.
– Такое задание – большая честь для меня, господин генерал-полковник, – ответил я. – Но как я, простой офицер-фронтовик, смогу убедить Гитлера? Кроме того, мне хотелось бы остаться со своими людьми до последнего.
– Мы обо всем подумали, – произнес фон Арним. – Армейские генералы вызывают особое подозрение у фюрера. Роммель тоже, по-видимому, в опале. Даже после Сталинграда Гитлер требует «победы или смерти и никакого отступления». Что означает, мы потеряем в Северной Африке еще около 13 000 человек, бывалых солдат, обладающих высочайшим боевым духом. Мы считаем, что Гитлер скорее прислушается к мнению «простого» майора с фронта, особенно если вы сумеете ясно обрисовать положение дел и чувства, которые владеют солдатами. Вы прилетите и предстанете перед ним в своей пыльной и выцветшей форме. Это должно произвести на него впечатление. План, о котором идет речь, был разработан некоторое время тому назад и предполагает пропорциональный вывод наиболее важных для армии офицеров, солдат-фронтовиков и техников. Детали с вами обсудит генерал Гаузе. Я желаю вам и всем нам добиться полного успеха. Ежедневно докладывайте по рации.