Один из легионеров, как раз впереди Катона, не имея возможности в толчее из-за своих же товарищей дотянуться до всадника, вместо этого вонзил кинжал в шею лошади, пронзив лоснящуюся черную шкуру. Из-под косматой гривы ударил фонтан крови. Всадник, увидев, что случилось с его животным, дико взревел от ярости и обрушил меч на шею легионера с такой чудовищной силой, что начисто перерубил шейные позвонки. Голова, с жарким выплеском крови, слетела с плеч.
– Не давайте никому уйти! – крикнул Катон, быстро озираясь по сторонам в поисках новой мишени.
Несколько батавов были уже повержены. Одного придавил собственный конь, бешено молотивший копытами. Животное пыталось подняться на ноги, не обращая внимания на раздававшиеся из-под него истошные вопли. Увертываясь от копыт, Катон обогнул упавшего коня, и тут перед ним появился увенчанный черным гребнем шлем батавского командира. При виде Катона глаза батава сузились, он высоко поднял меч и, вложив в удар всю ярость и силу, обрушил его на центуриона. Но в момент удара конь кавалериста споткнулся, отшатнулся в сторону, всадника встряхнуло в седле, и удар не достиг цели. Батав гневно взревел и резко натянул поводья, чтобы, развернув скакуна, снова обрушиться на Катона. Но, совершая разворот, он на мгновение оказался спиной к римлянину, и тот этого мгновения не упустил: прыгнул вперед, ухватил всадника за край туники и попытался выдернуть из седла. Всадник накренился, но удержался, крепко сжав бедрами конские бока, и в этот момент другой римлянин, подскочив, дернул его за левую руку, в противоположном направлении от Катона. Это помогло батаву выровняться в седле, и он тут же, сплеча, рубанул легионера по руке. Тот завопил, а Катон, заскрежетав зубами, с силой вонзил меч всаднику в спину, пробив кольчугу и поразив позвоночник. Ноги противника судорожно дернулись, лишились сил, и он вывалился из седла на дорогу, отчаянно размахивая руками. Катон подскочил к батаву и одним взмахом меча рассек ему горло, после чего, низко пригнувшись, поспешил по дороге в сторону болот.
– Ты! – Он схватил какого-то легионера за руку и повернулся в поисках еще одного. – И ты тоже. Со мной.
Маленькая группа вышла из боя, и Катон повел ее вдоль кромки трясины, пока они не добрались до дороги, выходившей из болота.
– Перекрыть дорогу! И чтобы никто из них не прорвался!
Солдаты закивали, держа мечи наготове.
Между тем схватка на дороге уже близилась к концу, и завершалась она в пользу беглецов. В живых оставались всего шестеро батавов. Сбившись в тесный кружок, они с высоты седел продолжали отбиваться от легионеров, обступавших их со всех сторон. Пританцовывая на безопасном расстоянии, те не упускали случая нанести коротким мечом удар человеку или коню, стоило ему оказаться в пределах досягаемости.
Катон мигом сообразил, в чем таится опасность. Как только всадники сообразят, что единственное их спасение в бегстве, они все вместе, единым напором коней, ударят в одном направлении, прорвут неплотное окружение и умчатся прочь.
– Не крутитесь вокруг! – закричал он. – Фигул, с ними надо сойтись вплотную. Они пойдут на прорыв!
В этот миг один из батавов издал боевой клич, тут же подхваченный пятью его соратниками. Они воздели мечи и, ударив коней пятками в бока, устремились вперед. Ближайшие к ним легионеры рассыпались в стороны, не желая угодить под копыта. Их товарищи из задних рядов тоже расступились, но уже намеренно, готовые наносить удары всадникам, когда те поскачут мимо. Батавы не стали нападать; они вознамерились бежать, а не сложить головы в отчаянной схватке у какого-то дальнего болота на самом краю земли. Прикрывшись большими овальными щитами и припав к гривам, всадники гнали коней вперед. Однако узкая дорога позволяла скакать не более чем двум в ряд. Из-за тесноты скачка замедлилась, и тут же самые смелые из легионеров набросились на кавалеристов, стараясь наносить удары по крупам коней или по обнаженным лодыжкам всадников между их кожаными штанами и сапогами.
Первая лошадь, получившая удар в круп, брыкаясь, развернулась поперек дороги, перекрыв путь трем, скакавшим следом. Произошло столкновение, в результате которого раненая лошадь упала на бок. Всадник в последний момент успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным, и тяжело рухнул прямо под ноги легионерам. Его зарубили в то же мгновение. Три всадника, ехавшие позади, попытались восстановить контроль над перепуганными животными и объехать упавшую лошадь, но было уже поздно. Они утратили инерцию прорыва, и легионеры, набросившись со всех сторон, стащили их с седел и прикончили.
Катон едва успел проследить взглядом за всем этим и тут же сосредоточился на тех двух батавах, которые, возглавив скачку, успели вырваться из окружения и теперь, оскалив зубы и выпучив глаза, неслись по дороге, бешено погоняя коней. Увидев валявшийся неподалеку на земле кавалерийский меч, Катон поднял его, ощутив в руке, всегда орудовавшей коротким, пехотным клинком, непривычный вес и баланс. Люди по обе стороны от него при виде несущихся прямо на них по дороге всадников подались назад.
– Стоять! Ни с места! Не дать им уйти!
Миг – и батавы налетели на них. Катон поднял меч, направил острие в лоснящуюся конскую грудь и расставил ноги, стараясь держаться крепче. Конь на полном скаку сам налетел на клинок, пронзивший шкуру, рассекший мышцы и поразивший сердце. Катон вложил в удар весь свой вес: сила столкновения отбросила его в сторону, и он грохнулся на землю, в высокую придорожную траву, с такой силой, что из легких выбило весь воздух. На миг его ослепила белая вспышка, потом перед глазами замелькали яркие искры. Когда наконец зрение прояснилось, Катон обнаружил, что лежит навзничь и смотрит прямо в серое небо, перечеркнутое темными травинками. Он не мог дышать и лишь беспомощно пытался хватать воздух широко открытым ртом. В ушах словно звенели колокола, и когда над ним с озабоченным видом склонился Фигул, Катон поначалу никак не мог разобрать, что говорит его оптион. Однако скоро звон стих, и слова стали слышны.
– Командир! Командир! Ты меня слышишь, командир?
– Кончай… – прохрипел Катон и попытался набрать еще воздуху.
– Кончать? Что кончать, командир?
– Кончай… на хрен, орать мне прямо в лицо.
Фигул улыбнулся, взял Катона за плечи и посадил. На залитой кровью дороге валялись мертвые тела, человеческие и конские. Несколько лошадей еще слабо дергались, но находились на последнем издыхании. Остальные кони, потеряв всадников, разбежались. Один оставался на ногах, но не убежал: стоял, обнюхивая тело батавского командира.
– Что тот, последний? – первым делом спросил Катон.
– Удрал. Умчался в сторону легиона с такой быстротой, точно сам Меркурий.
– Проклятье… Каковы наши потери?
Улыбка Фигула стаяла.
– Треть, а если считать с контуженными, то, может, и половина. Некоторые из раненых умрут; в любом случае нам придется их оставить. Как уже было.
– Ох… – На Катона, как это всегда бывало с ним после боя, накатил озноб. Его буквально затрясло.
– Давай, командир, поднимайся, – промолвил Фигул. – Нужно разобраться с тем, что мы имеем, и найти безопасное место для отдыха, пока не стемнело.
– А потом?
Фигул усмехнулся.
– А потом угостимся жареной кониной.
Глава 26
На следующий день армия командующего Плавта снялась с лагеря. Веспасиан следил за этим с наблюдательной вышки на валу Второго легиона, с южного берега Тамесис. Он встал рано и, облокотившись о деревянные перила, смотрел, как в огромном укрепленном лагере, раскинувшемся за рекой, копошатся, сворачивая палатки, крошечные фигурки. Правда, всю сцену, слегка подсвеченную рассеянными утренними лучами солнца, уже изрядно затуманивала пыль, поднятая при этой возне, смешавшаяся с дымом лагерных костров. Небольшие команды деловито разбирали частокол и собирали со дна рва шипастый металлический «чеснок». Когда они закончат, их сменщики поднимутся на валы с лопатами и сроют их, забросав землей ров. В течение нескольких часов походный лагерь полностью исчезнет, и на его месте не останется ничего, что могло бы принести хоть какую-то пользу врагу.
Веспасиан наблюдал все это и раньше, причем многократно, но всякий раз испытывал удовлетворение и гордость. То, что около тридцати тысяч человек способны за короткое время соорудить нечто вроде маленького города, а потом, прежде чем рассветное солнце успеет прогреть землю, сровнять это сооружение с землей, походило чуть ли не на чудо. Правда, он тут же напомнил себе, что чудеса тут ни при чем: высокая эффективность достигается годами опыта, нарабатываемого в нелегких трудах, на учениях и в походах. То был римский способ ведения войны, на котором зиждилось будущее империи.
С дальней стороны лагеря, через проем в валу на месте уже демонтированных ворот, из лагеря выступала плотная колонна солдат. Веспасиан прищурился, чтобы рассмотреть все детали. Случайные блики света, отражавшегося от полированных шлемов, вспыхивали над колонной то здесь, то там, хотя из-под солдатских сапог поднималась густая пыль, которая уже начала заволакивать строй легионеров.
Девятый легион, подкрепленный двумя кавалерийскими формированиями и двумя когортами вспомогательной пехоты, поворачивал в сторону от Тамесис, направляясь на восток, дабы подавить саму мысль о сопротивлении в умах икенов и триновантов. По достижении этой цели легат Хосидий Гета примется за выполнение задачи по строительству множества небольших крепостей, что позволит держать под постоянным контролем обширные плодородные земли, простирающиеся до непроходимых топей, лежащих вдоль северной границы царства икенов. Среди этих болот запросто могла укрыться армия намного большая, чем жалкие остатки Каратакова воинства, и римским разъездам вряд ли удалось бы ее обнаружить.
Сейчас, когда бритты потерпели поражение на поле боя, Плавт получил возможность не держать все свои силы собранными в кулак, а рассредоточить их, начав процесс превращения разоренной войной южной части острова в полноценную новую провинцию. Там предстояло основать колонии и связать их между собой сетью дорог. Одновременно потребуется создать и систему управления провинцией, учредить штат чиновников и писцов и проследить за тем, чтобы все это заработало как можно скорее.
Уже сейчас, всего через несколько дней после поражения Каратака, командующий получил предписание назначить на замиренных землях местных гражданских чиновников, которым предстояло провести предварительную работу по подготовке к вводу в действие системы налогообложения. Нужно было сделать полную инвентаризацию имущества и угодий вкупе с переписью населения на землях тех царств и племен, которые полностью перешли под власть Рима. Для целого ряда подвластных царств следовало определить приемлемый уровень регулярных платежей, которые они будут вносить в имперскую казну.
То была деликатная задача, поскольку одни подвластные царства были в стратегическом отношении важнее других. Например, кантии явно никак не могли повлиять на ход текущей кампании, а вот с икенами, народом многочисленным и воинственным, владения которого лежали справа от основных, освоенных римлянами территорий, следовало обращаться весьма осторожно и уважительно – во всяком случае, до тех пор, пока не появится возможность направить туда достаточные силы, чтобы указать им их место. Дальше, гораздо дальше на север, находилось царство бригантов. Управляла им молодая, но властная, обладавшая колоссальной силой воли царица Картимадуна, решившая, что от мира с Римом она выиграет больше, чем от противостояния. Во всяком случае, пока. Со временем всем таким царствам предстояло войти в состав империи и перейти непосредственно под имперское управление. Появления поблизости укрепленных римских лагерей обычно было достаточно для того, чтобы отбить всякое желание восставать против нового порядка. Если же кто-то все-таки попытается противиться, ему преподнесут быстрый и кровавый урок, показав, что представляет собой этот новый порядок в реальности. Отправка на юг колонны под началом Геты была всего лишь первым шагом по присоединению земель икенов к новой провинции.
Между тем Двенадцатый и Четырнадцатый легионы наряду с большей частью вспомогательных когорт командующий Плавт намеревался отправить прямо на север от Тамесис, ибо там предстояло проложить еще одну границу новой провинции. Далее вставала задача по быстрой прокладке военных дорог, призванных связать между собой гарнизоны и формирования, рассредоточенные по всему острову.
Третья колонна, возглавляемая Веспасианом, состояла из его собственного Второго легиона, четырех батавских конных когорт, двух когорт батавской пехоты и двух больших смешанных отрядов иллирийцев. Кроме того, командующий обещал легату возможность использовать корабли флота, базировавшегося в Гесориакуме, в Галлии, как только легат, покончив с Каратаком, займется приведением к покорности тех южных племен, которые пока еще не признали верховенство Рима.
Но это в перспективе. Пока же Каратак скрывался, и Веспасиан прекрасно понимал, что выманить хитрого и коварного бритта из его норы будет не так-то просто. И сделать это желательно как можно скорее. Лето подходило к концу, очень скоро листья на деревьях пожелтеют и начнут опадать. Пойдут затяжные осенние дожди, местные дороги превратятся в месиво вязкой грязи, передвижение по которым, особенно для обозов и подвод с припасами, станет изматывающе медленным. Устранение угрозы со стороны Каратака было, пожалуй, последней операцией, которую Веспасиан мог осуществить до завершения сезона активных действий.
Он командовал легионом уже почти три года, но теперь сомневался, достаточны ли его заслуги на этом поприще, чтобы пребывание на таком значимом посту существенно продлилось. Сердечным отношениям, установившимся было у него с командующим за прошедшие два года, пришел конец. Теперь военачальники относились друг к другу с нескрываемой враждебностью, и Веспасиан был убежден, что Авл Плавт заменит его при первой же возможности. Как правило, легат командовал своим легионом от трех до пяти лет, после чего возвращался в Рим и начинал делать политическую карьеру, но Веспасиана это поприще особо не увлекало. Какой смысл занимать формально высокий политический пост в сенате, если все реальные рычаги управления сосредоточены в императорском дворце? Кроме того, получение должности, имеющей реальное значение, напрямую зависело от благорасположения императорского секретаря Нарцисса, а Веспасиану делалось тошно от одной мысли о том, что придется подольщаться к вольноотпущеннику, греку, выходцу из народа, пребывающего в упадке. С другой стороны, он мыслил достаточно реалистично и понимал, что старые республиканские добродетели, коим был так привержен его отец, совершенно чужды современному миру. Если прежде судьба Рима определялась в дебатах сотен сенаторов, нынче им правил император. Такова была действительность, с которой приходилось считаться.
С момента вступления в командование Вторым легионом Веспасиан чувствовал себя на своем месте. Армейская жизнь была избавлена от бесконечных интриг, лицемерия и подобострастия, столь характерных для политической жизни столицы. Служа «под сенью орлов», человек по большей части сам определял свою судьбу, и его продвижение в основном осуществлялось по заслугам. Здесь не было места хитроумным заговорам и тому подобному коварству. Все было просто: перед солдатом ставилась простая и четкая задача, а то, какие действия необходимы для выполнения приказа, определял сам исполнитель, исходя из ситуации. Конечно, если уж быть до конца честным, то громоздкая римская бюрократия не оставляла в покое и армию, так что львиную долю времени любого командира поглощала возня с документами, поэтому времени на отдых у Веспасиана почти не оставалось. Зато после всего нескольких часов сна он всегда поднимался с ощущением того, что жизнь исполнена смысла, поскольку он занят действительно важными делами, которые имеют значение для судеб как его подчиненных, так и самого Рима.
Мысль о том, что Флавия будет довольна, когда ему придет время покинуть легион, порождала у него чувство вины. Его жена всегда рассматривала пост легата как неприятную, но необходимую формальность, своего рода испытание, предваряющее назначение ее мужа на какую-нибудь высокую должность. Неудобства жизни в крепости на Рейне навсегда отвратили ее от армии, и теперь она нетерпеливо ждала возвращения мужа в фамильном особняке в Риме.
«Однако не в одиночестве», – мысленно улыбнулся Веспасиан. Компанию ей составляет маленький Тит, хотя, как она тактично замечает в своих письмах, мальчик доставляет ей немало хлопот. Что, по мнению Веспасиана, и к лучшему, пусть уж она будет полностью занята мальчишкой и не имеет времени ни на что другое.
Вся тихая радость утра истаяла при мысли о неизбежном возвращении в змеиный ров римской политики. Даже здесь, на краю известного мира, в окружении собственных солдат, он чувствовал, как из самого сердца империи тянутся к нему, желая опутать и сокрушить, зловещие щупальца вероломства и коварства.
Веспасиан с горечью думал, что простая солдатская жизнь, увы, не для него. Он был дураком, рассчитывая на иное. Воздух, которым дышал высший класс империи, был пропитан политикой, и поделать с этим он ничего не мог.
Какое-то движение, замеченное боковым зрением, привлекло его внимание. Веспасиан повернулся и бросил взгляд за вал, туда, где Третья когорта его легиона закончила демонтаж временного лагеря и теперь строилась в походную колонну. За передней центурией следовала знаменная группа, затем еще четыре центурии, потом маленький обоз и тыловое охранение. Менее четырехсот человек. По сравнению с огромными маршевыми колоннами, которые только что выступили в поход на том берегу Тамесис, когорта казалась совсем маленькой, и Веспасиан взирал на нее со смешанным чувством сильной неприязни и надежды. Воины запятнали репутацию его легиона, и лишь их гибель могла стереть это пятно позора. Или гибель, или великий подвиг, который оправдал бы их в глазах товарищей по легиону и всей армии. В этом и коренилась надежда: в любом случае неприятная проблема Третьей когорты будет решена. Веспасиан почти наверняка знал, что, если его план сработает, Каратак выйдет из своего убежища и заглотит приманку, Максимий и его бойцы будут безжалостно уничтожены задолго до того, как их товарищи захлопнут ловушку, в которую заманили врага.