Кроме того, что разведчики возвращались с пустыми руками, они не доставляли никаких сведений о Каратаке и его воинах, тоже скрывшихся среди здешних топей. Создавалось впечатление, будто исходящая миазмами трясина поглотила остатки туземной армии, как сделала это с несчастным Прокулом.
Катон поспешно подавил страшное воспоминание и вновь вернулся мыслями к плану, который, как он надеялся, даст им шанс на пересмотр приговора и возвращение в ряды Второго легиона. Он ясно воображал себе эту картину: колонна грязных, оборванных, вооруженных чем попало легионеров горделиво марширует в расположение части, и изумленный легат выслушивает подробный доклад Катона о том, где находится Каратак и его воины, с указанием точных мест на карте, развернутой на походном столе Веспасиана.
«Сладкие мечты, не более того», – с печальной улыбкой подумал Катон. Чем дальше, тем меньше он сам верил в осуществимость задуманного, и сейчас, когда он лежал на спине, рассеянно глядя вверх, это видение уже не сулило ему надежду, а только дразнило.
Через некоторое время ему стало невмоготу мучить себя подобными мыслями. Центурион присел и оглядел лагерь. Люди по большей части сидели на корточках небольшими кучками и тихонько переговаривались. Двое или трое, заметив, что он проснулся, глянули в его сторону, и Катон подумал: о чем же таком они шептались, если побоялись встретиться с ним взглядом и тут же отвели глаза. Потом он напомнил себе, что сам отдал им приказ производить как можно меньше шума. В последнее время центурион во всем выискивал признаки угрозы, хотя и сам порой думал, что его осторожность начинает граничить с манией.
Но нет, это не мания, что-то здесь не так…
Катон снова оглядел лагерь и остановил взгляд на Фигуле, сидевшем под низкой веткой неподалеку от него, обстругивая ножом тонкий, относительно прямой срезанный сук. Центурион быстро поднялся на ноги и подошел к нему.
– Ты что тут делаешь? – спросил он. – Ты же должен быть в патруле.
– Так точно, командир, должен. Но кое-кто добровольно вызвался меня подменить.
– Кое-кто? – Катон снова огляделся и воззрился на оптиона. – Метелл, да?
– Так точно.
– И куда он отправился? – спросил Катон с неприятным ощущением того, что ответ ему уже известен.
– Ну, отправился проверить местность за той усадьбой, где мы побывали несколько дней назад. Он считает, что там может найтись дорога, ведущая к другому, более крупному поселению в самом сердце топей.
– Он, стало быть, так считает? – с горькой иронией уточнил Катон.
– Так точно, командир.
– И ты ему поверил?
– А почему бы и нет? – Фигул пожал плечами. – Он может найти что-нибудь полезное, командир.
– О да, конечно, что-нибудь он найдет. Можешь на это рассчитывать. – Катон хлопнул ладонью по бедру. – Ладно… поднимайся. Пойдешь со мной. Возьми копья для нас обоих.
Оптион мгновенно вскочил и направился за копьями в центр поляны, где было сложено оружие. Катон в это время тер глаза, решая, что же им делать.
– Командир?
Катон оглянулся. Фигул протягивал ему древко копья. Центурион взял его, положил на плечо и проверил, надежно ли заткнут за заменявший ему кожаный ремень кушак его кинжал.
– Прошу прощения, командир, – тихо произнес Фигул. – Я не подумал, что он может отмочить какую-нибудь глупость.
– Правда? – буркнул Катон. – Ну, это мы скоро выясним. Пошли.
Он повернулся и повел своего оптиона прочь из лагеря. Уже на самом краю маленькой поляны центурион обернулся и крикнул через плечо остальным:
– Лагерь никому не покидать! Быть настороже!
Катон двинулся по тропе, уходящей в болото, мысленно нанося на карту все те пути, по которым хаживал с тех пор, как они обосновались на поляне. Если Метелл вознамерился наведаться на туземный хутор, то должен был воспользоваться тем самым маршрутом, по которому они ходили в тот день, когда убили поросенка. То была одна из немногих разведывательных вылазок с участием Метелла: центурион считал, что грубость и недисциплинированность этого малого могут, в случае чего, породить серьезные проблемы, и предпочитал по возможности держать его в лагере. К туземной усадьбе вел и более короткий путь, узкая тропка, местами просто исчезающая в болоте. Идти по ней было нелегко, но зато, поторопившись, Катон с Фигулом могли добраться до места раньше Метелла и не дать ему наделать глупостей.
Центурион спешил, ради быстроты жертвуя даже осторожностью, ставшей для него привычной при передвижении по этой унылой местности. С ясного неба припекало солнце, а всякий раз, когда тропа, в очередной раз ныряя в болото, превращалась в полоску липкой, дурно пахнущей грязи среди камышей, вспотевших римлян с писком облепляли тучи насекомых.
– Что они, интересно, едят, когда рядом нет римлянина, чтобы попить его крови? – пробормотал Фигул, прихлопнув севшего ему на шею слепня.
Катон оглянулся.
– Если мы не успеем остановить Метелла, им на прокорм достанется куда больше римлян. Вперед!
Они отмахали уже около двух часов, когда Катон вдруг сообразил, что местность вокруг совершенно ему незнакома. Причем, если судить по солнцу, они двигались в правильном направлении, но в таком случае им следовало уже давно выйти к усадьбе. По всему получалось, что они прошли мимо, не заметив ее, а стало быть, не смогли остановить Метелла. Теперь наверняка уже поздно, подумал Катон с упавшим сердцем. А когда он, помогая Фигулу выбраться из очередной перекрывавшей тропу вязкой лужи, оглянулся назад, то застыл как вкопанный.
– Что там такое, командир?
Несколько мгновений Катон молча смотрел вдаль, а потом поднял руку.
– Посмотри туда…
Выбравшись на сухое место, Фигул вытянул шею, всматриваясь в указанном центурионом направлении. Поначалу он ничего необычного не замечал, но потом углядел вдали клубы грязноватого дыма.
– Вижу.
Прямо у них на глазах дым загустел, превратившись в серый столб, поднимавшийся к ясному небу. Место, откуда валил этот дым, определялось безошибочно.
Катон обернулся и бросил взгляд на солнце, все еще висевшее над горизонтом.
– Стемнеет не скоро, через час, а то и два. Это слишком долго. Нам нужно вернуться, и поскорее.
Он пошлепал обратно через грязь, из которой они только что выбрались, и Фигул с тяжелым, усталым вздохом повернулся и нехотя поплелся за центурионом. Обратный путь оказался вдвое тяжелее, потому что Катон и сам шел настолько быстро, насколько хватало сил, не обращая внимания на усталость и боль в слабеющих ногах, и оптиона заставлял идти так же. При этом он постоянно с тревогой поглядывал на дымовой столб, который, как казалось в убывающем свете, даже не приближался.
Визг поросят они услышали задолго до того, как сошли с пролегающей через болото тропы, и из последних сил, задыхаясь и с трудом переставляя ставшие свинцовыми ноги, припустили между деревьями к лагерю.
Солнце уже представляло собой не более чем раскаленный медный диск, зависший низко над горизонтом позади них, и вместе с ними по маленькой поляне, где расположился лагерь, неслись и их длинные, искаженные тени. В центре ее, рядом с прогоревшим костром, лежали два нанизанных на вертел поросенка. Привязанная к дереву свинья истошно визжала, оплакивая участь своих детенышей. Остальные поросята, еще живые, сгрудились вокруг свиноматки, испуганно тычась в нее розовыми пятачками.
Солдаты, жадно поглощавшие жареную свинину, один за другим с виноватым видом поднимали глаза на вернувшихся командиров. Один из них слегка подтолкнул Метелла локтем, и тот, когда Катон и Фигул, тяжело дыша, подошли к костру, медленно поднялся на ноги. Изобразив на лице улыбку, легионер наклонился, взял из кучки нарезанного мяса сочный кусок, выпрямился и протянул его центуриону:
– Вот, командир. Смачный кусок брюшины. Угощайся.
Катон остановился в нескольких шагах от костра, опершись на копье. Грудь его ходила ходуном.
– Ты… проклятый болван, – запинаясь, так и не отдышавшись, произнес он. – И вы… тоже сплошное дурачье. Этот ваш костер… его видно за много миль.
– Ничего подобного, – покачал головой Метелл. – Видеть-то его некому, потому как на таком расстоянии от нас никого нет. Никого, командир. Нет и в помине.
– Где ты взял мясо? – спросил Катон, глядя на легионера.
– На том хуторке, который нашел ты, командир.
– А люди?.. – Катон почувствовал тошноту. – Что с ними?
Метелл ухмыльнулся.
– Не беспокойся, командир. Они никому не нажалуются. Я об этом позаботился.
– Все?
– Так точно, командир, – ответил Метелл, наморщив лоб. – А как же иначе?
– Ага, командир, – хмыкнув, подтвердил один из солдат. – Только сначала мы позабавились с бабенкой.
Катон закусил губу и опустил голову, чтобы солдат не увидел выражение его лица.
Он сглотнул и попытался дышать ровнее, хотя сердце в груди неистово колотилось, а руки и ноги дрожали от усталости и ярости. Все это для него было уже слишком, и в какой-то момент желание отказаться от каких-либо притязаний на главенство над этими людьми было почти непреодолимым. Раз эти недоумки сами хотят навлечь на себя погибель, так и ладно, пусть притягивают к себе внимание вражеских воинов, разжигая костры, дым от которых виден за много миль. Ему-то что? Он делал все возможное, чтобы, невзирая на все препоны, продлить их жизни, и чем, спрашивается, ему за это отплатили?
Катон закусил губу и опустил голову, чтобы солдат не увидел выражение его лица.
Он сглотнул и попытался дышать ровнее, хотя сердце в груди неистово колотилось, а руки и ноги дрожали от усталости и ярости. Все это для него было уже слишком, и в какой-то момент желание отказаться от каких-либо притязаний на главенство над этими людьми было почти непреодолимым. Раз эти недоумки сами хотят навлечь на себя погибель, так и ладно, пусть притягивают к себе внимание вражеских воинов, разжигая костры, дым от которых виден за много миль. Ему-то что? Он делал все возможное, чтобы, невзирая на все препоны, продлить их жизни, и чем, спрашивается, ему за это отплатили?
Но тут запах жареного мяса растревожил его пустой желудок, громко заурчавший в предвкушении пиршества. На Катона накатила холодная волна презрения к себе и возмущения своей слабостью. Он же центурион. К тому же центурион Второго легиона. И будь он проклят, если допустит, чтобы это ничего не значило.
– Командир?
Катон поднял голову и посмотрел на Метелла. Легионер с умиротворяющей улыбкой протягивал ему кусок мяса. Ощущение, будто с ним обращаются как с капризным ребенком, подсказало Катону, что он должен делать. Усилием воли центурион заставил себя смотреть не на мясо, а на легионера, эгоистично подвергнувшего опасности их всех.
– Ты дурак! Что будет хорошего, если завтра мы умрем – в тот самый момент, как только они нас найдут?
Метелл не ответил, просто смотрел на центуриона сначала с удивлением, потом с угрюмым вызовом. Он бросил порцию мяса к остальным кускам со словами:
– Воля твоя, командир.
Катон мгновенно взмахнул копьем и ткнул Метелла тупым концом древка в грудь, так что тот полетел назад, прямо на сидевшего позади него на корточках и евшего мясо легионера. Напряжение, висевшее в воздухе, разрядилось хором негодующих возгласов.
– Молчать! – рявкнул Катон срывающимся от ярости голосом. – Заткните ваши хреновы пасти!
Он гневно воззрился на них, словно спрашивая, кто дерзнет бросить ему вызов, и снова посмотрел на Метелла.
– Ну а ты… никакой ты не солдат, одна только видимость… Ты арестован!
Брови Метелла поползли на лоб, а потом он неожиданно рассмеялся.
– Арестован? Ты помещаешь меня под арест? Да, командир?
– Заткнись! – крикнул Катон, отводя древко назад, чтобы нанести второй удар. – Заткнись! Здесь командую я!
Метелл расхохотался.
– Пустые слова, ничего больше! И какое, хотелось бы знать, ты мне назначишь наказание? Пошлешь нужники чистить? Велишь отстоять лишнюю стражу у главных ворот? – Он обвел рукой поляну. – Открой глаза, оглядись. Это никакой не лагерь. Здесь нет валов, чтобы выставлять часовых, казарм, чтобы наводить там порядок, нужников, чтобы их чистить… ничего нет. Нечем тебе тут командовать. Кроме нас. Заруби это на носу, парень.
Катон перехватил копье острием вперед, так, что наконечник оказался меньше чем в локте от горла мятежного легионера. Остальные, забыв о еде, потянулись к рукоятям мечей и кинжалов, недобро поглядывая на центуриона.
На миг все застыли: ни движения, ни звука. Сердца неистово колотились, мускулы были напряжены; тишину нарушал лишь непрекращающийся визг свиньи, доносившийся с края поляны.
И тут вперед выступил Фигул. Он мягко отвел наконечник Катонова копья в сторону и сказал:
– Командир, с этим куском дерьма я разберусь.
Катон взглянул на него, сведя брови, опустил копье, перевел взгляд на Метелла и плюнул на землю радом с легионером.
– Ладно, оптион. Он в твоем распоряжении. Займись им немедленно.
Произнеся эту фразу, Катон поспешно отвернулся, чтобы блеск слез в уголках глаз не выдал его эмоционального напряжения, и зашагал к краю поляны, к возвышавшемуся неподалеку травянистому бугру, откуда открывался вид на болото.
Позади него Фигул рывком поднял Метелла на ноги.
– Сдается мне, пришло время преподать тебе урок.
Оптион вытащил из-за пояса меч, бросил его в сторону и поднял кулаки. Метелл, смотревший на него с опаской, вдруг улыбнулся. Оптион был высок ростом и широк в плечах – сказывалась текшая в его жилах галльская кровь. Метелл был худощав, но годы суровой службы «под сенью орлов» закалили его, сделав безжалостным и опасным бойцом. В данном случае предстояло состязание между силой и опытом, и Фигул, судя по тому, как Метелл, приняв низкую стойку, поманил его рукой к себе, понял, что его противник высоко оценивает свои шансы.
Сделав быстрый шаг вперед, легионер вдруг взревел и бросился в атаку. Но цели так и не достиг. Фигул мгновенно, что было не уследить глазом, выбросил перед собой правый кулак, с приглушенным хрустом врезавшийся легионеру в лицо. Метелл рухнул наземь, вырубленный одним-единственным ударом. Пнув неподвижное тело сапогом, Фигул повернулся к остальным солдатам, улыбнулся и мягко осведомился:
– Есть еще желающие оспорить власть командиров?
Ночь прошла спокойно. Заступив в раннюю стражу, Катон сидел в тени под деревом, озирая болота, затянутые молочным туманом и омываемые серебристым светом яркого полумесяца. Внизу, в лагере, царила тишина: солдаты под грозным взглядом оптиона отошли ко сну. На настоящий момент противостояние завершилось, однако Катон понимал: теперь любая провокация может привести к тому, что командиры и рядовые вцепятся друг другу в глотки. Их отношения, основанные на традиции, привычке, вбитой в головы муштрой, рвались куда быстрее, чем он мог предвидеть, и очень скоро они превратятся в неорганизованный сброд, шайку, в которой все отчаянно пытаются выжить во враждебном окружении пусть даже за счет друг друга. Как бы ни был велик его стыд, Катон признавался себе, что потерпел неудачу. Он утратил доверие своих солдат, а в результате все они сгинут в этой забытой богами глухомани, в сердце варварского острова. Но, несмотря на все эти мучительные раздумья, сменившись с караула, Катон, едва свернулся калачиком на земле, мгновенно закрыл глаза и провалился в мертвый, глубокий сон, и даже кошмары, обычно не дающие покоя растревоженному сознанию, не мучили его. Он слишком устал.
Пробудила его чья-то рука, настойчиво потрясшая за плечо. Катон сориентировался не сразу, но спустя момент уже сел и, прищурившись, всмотрелся в склонившееся над ним лицо.
– Фигул?.. В чем дело?
– Тссс, – шепотом произнес оптион. – Похоже, у нас намечается компания.
Сон мгновенно выветрился как не бывало, и Катон инстинктивно потянулся к рукояти меча. Все вокруг было затянуто тонкой пеленой тумана, не позволявшей толком разглядеть что-либо дальше чем в двадцати-тридцати шагах. На тунике Катона поблескивали капельки росы, пахло сырой землей.
– Часовые докладывают, что неподалеку движутся люди, они слышали голоса. Сразу же позвали меня.
– Ну, и?..
– Я тоже слышал. Их там много.
– Ладно. Буди всех. Только тихо.
– Есть, командир.
Громоздкая фигура оптиона ускользнула в туман, а Катон поднялся на ноги и, стараясь не топать, направился к тропе, что вела от поляны к небольшой возвышенности, на которой дежурила ночная стража. Взобравшись на холм, он присел на корточки и прислушался. Расспрашивать надобности не было: воздух был полон звуков – легкого позвякивания оружия и приглушенных голосов. Судя по тону, звучали приказы, но слов разобрать не удавалось.
Пока он сидел на корточках, напрягая слух, голоса приближались. Звучали они со всех сторон.
– Мы окружены, – прошептал один из легионеров. – Что делать, командир?
Катон узнал солдата. Непос, приятель Метелла, прошлым вечером явно бывший на его стороне. Центуриону очень хотелось напомнить ему, что нынешняя ситуация является прямым последствием нарушения дисциплины, допущенного вчера им и ему подобными, но обстоятельства не оставляли времени на обвинения: сейчас это было неуместно.
– Отойти. Вернемся в лагерь… и будем надеяться, что они пройдут мимо. Кем бы они ни были.
Он повел караул обратно на тропу, а по возвращении на поляну обнаружил, что все уже встали, вооружились и ждут его приказов.
– Прятаться тут негде, – тихо сказал центурион, – и ведет к этой поляне только одна тропа. Если мы попытаемся уйти бездорожьем, то все равно застрянем в топях, и нас настигнут. Остается только стоять в готовности, соблюдать тишину и надеяться, что туман не позволит им нас заметить.
Легионеры образовали тесное кольцо и напрягали слух, стараясь не упустить ни звука, доносившегося из-за окружавшей их серой завесы. Скоро они стали слышны совсем рядом: шелест кустов, треск, то и дело раздававшийся, когда кто-нибудь наступал на сучок.
– Чего ради мы тут стоим? – прошипел Метелл. – Бежать надо.
Катон повернулся к нему:
– Еще раз пикнешь, я сам тебе глотку перережу. Понял?
Метелл смерил его взглядом, потом кивнул и снова повернулся туда, откуда все громче доносились голоса приближавшихся к ним людей.