В тот день стояла удушливая жара. В доме было пустынно, жена и девочки ушли гулять с друзьями, учитель, по обыкновению, вертел так и сяк новое приспособление собственного изобретения. Таких штуковин он в последние годы сработал немало, впрочем, так и не сумев добиться толку. Вдруг в первом этаже раздался грохот вроде взрыва.
На всякий случай учитель отключил электричество и поспешил вниз. Верно, взорвался газовый баллон на кухне, подумал он. Однако баллон был цел — это он разглядел сквозь густой едкий дым, оставшийся от взрыва. Взрыв явно произошел в стенном шкафу, где Манарини, никогда не ходивший на охоту, держал охотничье ружье с принадлежностями. Дверное окошко и само ружье разлетелись вдребезги, даже углы стен обсыпались. Сомненья не было: по неведомой причине взорвались патроны.
Манарини застыл на несколько минут в изумлении. Потом вдруг принялся беспорядочно прыгать по кухне, вопя, как безумец.
— Вот оно! Вот оно! Моя взяла! — И учитель снова и снова подпрыгивал на обломках штукатурки.
Жена Эвелина по возвращении застала супруга все в той же кухне. В волнении и задумчивости ходил он взад-вперед, не разбирая дороги. Он молча схватил жену за локоть и увлек в укромное место, чтоб девочки не слышали их беседы. Вид у него был таинственный и одновременно торжественный.
— Послушай, Эвелина, — проговорил он в величайшем волнении, — сейчас я сообщу тебе ужасную тайну. Да-да, именно так: ужасную тайну. Настолько ужасную, что не могу хранить ее один. Само собой, об этом не должна знать ни одна живая душа. Ты сейчас сама поймешь, что это так, когда узнаешь, в чем дело. А дело идет о жизни и смерти.
— Господи! — только и выдохнула она, напуганная больше выражением лица мужа, чем его речами.
— Не бойся, родная, — продолжал учитель. — Я просто сделал величайшее открытие. Я придумал аппарат, который может сосредоточивать энергию электрического поля в чем-то вроде луча, и этот луч воспламеняет на расстоянии взрывчатые вещества. Не исключено, что он может вызывать и пожары, но тут я наверняка не знаю, надо проверить. Я изобретал этот аппарат десять лет, тебе и словом не обмолвился. И вот видишь, Господь мне помог. Ну что, что ты так смотришь, Эвелина? Эвелина! Не понимаешь ты, что ли? Я же теперь могу сделаться властелином мира! — задыхался учитель.
— И что ж теперь будет? — не на шутку перепугалась она.
— Да не смотри на меня так! — закричал Манарини. — Думаешь, я псих? Показать тебе, как взрывается? Сейчас покажу!
И он побежал наверх, в спальню, откуда вскоре спустился, неся в руке три пистолетных патрона.
— Не веришь, не веришь, — бормотал он как одержимый, — а вот сейчас проверишь. Положи-ка их подальше в саду, вон у той сосны, отойди и смотри.
Эвелина завороженно проделала все это. Она прошла лужайку и кинула патроны под сосну. Повернувшись к дому, она увидела мужа в окне. Он махал руками: мол, отойди в сторону. Тогда она пошла назад в дом и, примостившись у окна первого этажа, стала ждать.
Хороший он человек, думала она, успокаиваясь. Только вот находит на него иногда. Неужто ему и в голову не пришло, что патроны взорвались от жары, да и только?
Пах! Папах! — прервали ее размышления три сухих взрыва, из которых последние два прозвучали почти одновременно. Будто и не случилось ничего: легкий дымок серел под сосной, да сухая ветка обломилась. Но мысли неслись с мучительной скоростью, а сердце бешено колотилось.
«Как же теперь-то? — спрашивала себя Эвелина, ощущая смутно, что спокойной жизни пришел конец. — Что он будет делать? Расскажет секрет? Кому? Военным? А вдруг они его арестуют, чтоб никто больше не узнал? Господи, ужас-то какой!»
— Мама! Мама! — Это звала дочь Паола из гостиной. — Что там случилось? Вроде стреляли.
Эвелина с усилием овладела собой и ответила безразлично:
— Охотник, наверно. По воскресеньям их тут наезжает…
— Опять этот Манарини! — поморщился начальник Генерального штаба, выслушав донесение адъютанта. — Что ему угодно, можете вы мне объяснить? Сорок раз говорил: разбирайтесь с ним сами, как знаете. Чтоб больше я о нем не слышал. И потом, как он здесь вообще очутился? Кто его пропустил?
— Вот, ваше превосходительство! Пропуск. Подписан заместителем начальника Фантоном.
— Каким еще, к черту, Фантоном?
— Заместителем по подготовке личного состава.
— Нет, вы слыхали! — взорвался генерал. — Не сегодня-завтра война, Европа воюет, враг, так сказать, у ворот. Все разваливается ко всем чертям! И чем, по-вашему, я должен заниматься? Каким-то там Манарини! Да я голову даю на отсечение, ему надо сынка от армии освободить — и вся недолга.
— Он уверяет, что речь идет о деле государственной важности — именно так он говорит, — повторил адъютант. — Он говорит, что в этом деле нельзя терять ни минуты. И еще он хочет поговорить с вами без свидетелей.
— Минуты нельзя терять! — пристукнул кулаком по столу начальник штаба. — Ну что ж, пускай войдет, раз он такой торопыга! — неожиданно согласился генерал.
Манарини вошел. Генерал даже не поднял глаза от бумаг.
— Так вы и есть Манарини? — проговорил он, глядя в стол.
— Именно так.
— Ну, и что вам угодно?
Манарини откашлялся. Он был взволнован.
— Ваше превосходительство! — наконец выговорил он. — Ваше превосходительство! Я вполне сознаю всю дерзость моего шага, но я счел долгом совершить его, поскольку, ввиду возможного нападения противника… В общем, я считаю своим долгом…
— Так он добровольцем, — сообразил вдруг генерал, — добровольцем собрался? И вы явились за этим ко мне?! — зарычал он на незваного посетителя.
Манарини шагнул вперед. Бог весть откуда взялась в нем такая храбрость.
— Ваше превосходительство, позвольте мне закончить. Я пришел предложить вам способ разгрома противника! — выкрикнул учитель.
— Вы?.. Разгрома? — изумился генерал.
— Но, прежде чем войти в подробности, я хотел бы получить от вас гарантии моей личной неприкосновенности, равно как и неприкосновенности моей семьи, — твердо произнес Манарини. — В этом случае я приглашу вас присутствовать на соответствующем испытании.
— Куда пригласите?
— Ну, не здесь же испытывать изделие? Лучше всего подойдет открытая местность. Вы умеете водить машину, генерал?
— Почему вы спрашиваете? — не придя в себя, пробормотал генерал.
— Потому что сам не умею. А водителя мы взять не можем. Я и вы — таково непременное условие, conditio sine qua non. Свидетелей быть не должно. Дело идет о моей жизни и смерти. А теперь и о вашей тоже, — едва заметно усмехнулся изобретатель. — Такие дела, ваше превосходительство.
С первыми лучами едва разгоревшегося дня разведывательное звено истребителей засекло в квадрате 9000 передвижение крупных сил противника. Насколько хватал глаз, по дороге тянулась сплошная цепь боевых машин. Во главе колонны двигались мощные танки. Они шли по два. Над колонной кружили истребители противника. Их было около тридцати. Они тотчас заметили приближение наших разведчиков. Около десятка вражеских самолетов одновременно открыли огонь и стали перестраиваться, чтобы окружить наше звено. Манарини, сидевший в самолете командира звена, нажал кнопку. Вспыхнул продолговатый экран. Тогда учитель взял в руку нечто вроде трубки, закрепленной на оси, и начал медленно двигать, наводя на цель. Через мгновение в той части неба, где видны были изготовившиеся к атаке истребители, лишь мелькали, постепенно угасая, сияющие точки да чернели маленькие дымные облачка.
Еще несколько секунд — и остальные самолеты противника падучими звездами устремились к земле.
Тогда звено разведчиков, деловито выстроившись в линию, спланировало над ползущей по земле колонной. Над машинами разведчики увидали вспышки — это заговорили зенитки. Но тут же Манарини повел своей трубкой.
То, что произошло дальше, не укладывается в рамки обычного человеческого воображения. Точно гигантский фитиль, вспыхнула вражеская колонна. Пламя распространялось от ее начала к хвосту, захватывая все новые и новые машины, бушуя неистово, блестя и переливаясь невиданными красками, устремляя к небу смертоносные языки. В считанные мгновения все было кончено. От трех бронированных дивизий не осталось и горсточки пепла.
Из бюллетеня № 14 Генерального штаба:
«…Разгромлены и уничтожены три вражеских формирования тяжелых бомбардировщиков на северо-востоке. Первое формирование предположительно состояло из 850 машин, второе — из 200, третье — более чем из 1100 боевых самолетов. Вражеские самолеты уничтожены при пересечении нашей государственной границы.
…На Ионическом море было разгромлено при приближении к итальянскому побережью военно-морское формирование противника, состоявшее из двух авианосцев, одного линкора, трех вспомогательных авианосцев и тринадцати легких судов сопровождения. Уничтожение произведено Специальными средствами борьбы с надводными объектами. Наш санитарный корабль подобрал более 2200 терпящих бедствие».
…На Ионическом море было разгромлено при приближении к итальянскому побережью военно-морское формирование противника, состоявшее из двух авианосцев, одного линкора, трех вспомогательных авианосцев и тринадцати легких судов сопровождения. Уничтожение произведено Специальными средствами борьбы с надводными объектами. Наш санитарный корабль подобрал более 2200 терпящих бедствие».
Заголовки газет:
УНИЧТОЖЕНО ЕЩЕ СЕМЬ ДИВИЗИЙ ПРОТИВНИКА
ВРАГ ОБРАЩЕН В ПОЗОРНОЕ БЕГСТВО
8000 САМОЛЕТОВ И ТЕРМОЯДЕРНЫХ РАКЕТ СБИТО НА ВЗЛЕТЕ
ДЕПЕША ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО УЧИТЕЛЮ МАНАРИНИ
ПРОТИВНИК ПРОСИТ ПЕРЕМИРИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГЕНИЙ ПРОТИВ НЕПОБЕДИМОЙ АРМАДЫ
НАСЕЛЕНИЕ РИМА ПРИВЕТСТВУЕТ МАНАРИНИ
ПОБЕДА! РЕЧЬ МАНАРИНИ В КАПИТОЛИИ
НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ МИРА ЭРНЕСТО МАНАРИНИ
ЭРНЕСТО МАНАРИНИ — всеНАРОДно ИЗБРАННЫЙ ПРЕЗИДЕНТ
ПРЕЗИДЕНТ МАНАРИНИ ОТКРЫВАЕТ XLIV МИЛАНСКУЮ ЯРМАРКУ
50 ЛЮБОВНОЕ ПОСЛАНИЕ © Перевод. Л. Вершинин, 2010
Энрико Рокко, совладелец крупной фирмы, заперся у себя в кабинете. Он был влюблен, и его терзания стали до того мучительны, что он решился объясниться. Нет, он напишет ей, презрев гордость и стыд.
«Многоуважаемая синьорина, — начал он, и при одной мысли, что эти первые буквы скоро прочтет и увидит Она, сердце у него бешено забилось. — Любезная Орнелла, душа моя, свет очей моих, огонь, испепеляющий сердце, ночное видение, улыбка, цветок, любовь моя…»
В кабинет вошел секретарь Эрмете.
— Извините, синьор Рокко, в приемной вас ждет… — Секретарь пробежал глазами визитную карточку. — Его фамилия Манфредини.
— Манфредини? Впервые слышу!
— Кажется, синьор Рокко, он портной. Пришел снять мерку…
— А-а… Манфредини, припоминаю. Скажи ему, пускай придет завтра.
— Хорошо, но он говорит, что вы сами его вызвали.
— Да, верно. — Тяжело вздохнув: — Ладно, впусти его, но предупреди, что времени у меня в обрез.
Вошел портной Манфредини с почти готовым костюмом. Это была даже не примерка — Рокко на секунду надел пиджак, и портной мгновенно сделал разметку мелком.
— Простите, но у меня крайне срочное дело. До свидания, Манфредини.
Энрико Рокко, облегченно вздохнув, сел за стол и продолжал:
«Святое, нежное создание, где ты сейчас? Что делаешь? Любовь моя так сильна, что она найдет тебя повсюду, даже на другом конце города — а это так далеко, будто за семью морями».
Как странно, думал он, быстро водя пером, солидный человек, которому уже тридцать, с завидным положением, вдруг садится и пишет подобные вещи? Наверно, это просто безумие.
Внезапно зазвонил стоявший рядом телефон. Энрико показалось, будто в спину ему вонзились ледяные зубья железной пилы. Судорожно глотнув воздух, он схватил трубку.
— Слушаю.
— Добрый день, — нежно промяукала незнакомка. — Какой у тебя злой голос. Скажи честно, я позвонила не вовремя?
— Кто говорит? — спросил Рокко.
— Нет, он сегодня просто несносен. Послушай…
— Кто у телефона?
— Не торопись, сейчас я…
Он бросил трубку на рычаг и схватил ручку.
«Любовь моя, — писал он, — на улице туман, слякоть, пахнет бензином и гарью, но, поверь мне, я завидую даже этому туману и готов не раздумывая поме…»
Телефон снова затрезвонил. Энрико дернулся, словно через него пропустили электрический ток.
— Алло!
— Послушай, Энрико, — щебетал тот же голосок. — Я специально приехала, чтобы увидеться с тобой, а ты…
Рокко покачнулся, как от удара. Звонила Франка, его кузина, стройная, грациозная девушка. С некоторых пор она вообразила невесть что и стала кокетничать с ним. Женщины все до одной мечтают о невероятной, романтической любви. Само собой разумеется, неудобно без лишних разговоров взять и отправить Франку назад, в деревню. Но он решил быть твердым как скала. Все, что угодно, лишь бы докончить…
Склоняясь над письмом, он в мечтах уже входил в ее жизнь. Может, она прочтет письмо до конца, улыбнется, положит его в сумочку, и этот лист бумаги, полный безумных признаний, будет лежать рядом с маленькими изящными надушенными вещицами — губной помадой, вышитым платочком, чудесными безделушками, навевающими мечты об интимных встречах. И вот теперь Франка может погубить все разом.
— Послушай, Энрико, хочешь, я зайду за тобой на службу? — растягивая слова, спросила Франка.
— Нет-нет, прости меня, я ужасно занят.
— О, не стоит извиняться. Если тебе со мной скучно, считай, что этого разговора не было.
— Господи, какая ты обидчивая! Поверь, у меня тьма дел. Зайди, но немного попозже.
— Когда?
— Ну… часа через два.
Энрико бросил трубку, и ему показалось, что он потерял впустую уйму драгоценного времени. Письмо необходимо опустить не позже часа, иначе Орнелла получит его только на следующий день. Впрочем, можно отправить по срочному тарифу.
«…няться, — продолжал он, — как представлю себе, что этот туман обволакивает твой дом, подступает к твоей комнатке, и, будь у него глаза (кто знает, может, они у него есть), он бы любовался тобой через окно. И неужели он не отыщет малюсенькой щели или трещины, чтобы проникнуть к тебе? Легкое дуновение ветерка, нежное, словно пух, ласково погладит тебя по лицу. Ведь туману нужно так мало, и моей люб…»
В дверях появился секретарь Эрмете.
— Простите.
— Я же сказал, у меня неотложная работа, и я никого не принимаю. Пусть придут вечером.
— Но…
— Ну что еще?
— Внизу вас ждет в машине коммендаторе Инверницци.
Проклятье, он должен съездить с этим Инверницци на склад, где недавно случился пожар, и встретиться с экспертами. Черт побери, он совсем позабыл об этом! Нет, судьба явно решила ему отомстить.
Он испытывал сейчас муки ада. А что, если притвориться больным? Нет, невозможно. Отправить письмо незаконченным? Но он еще так много должен ей сказать. Поколебавшись, он сунул письмо в ящик письменного стола, схватил пальто и бросился вниз. Единственное спасение — управиться как можно быстрее. Через полчаса он с Божьей помощью сумеет вернуться.
Возвратился он без двадцати час и еще издали увидел в приемной четырех посетителей. Он заперся, тяжело дыша, открыл ящик — письмо исчезло. Сердце забилось так сильно, что он едва не задохнулся. Неужели кто-то рылся в его столе? Может, он ошибся?
Слава Богу, просто спутал ящик. Но отправить письмо до часу уже не удастся. Ничего, если послать его срочным (даже по такому пустяковому вопросу он беспрестанно менял решение, переходя от надежды к отчаянию), Орнелла получит письмо поздно вечером. Хотя нет, лучше он отдаст письмо Эрмете. Нет-нет, не стоит посвящать секретаря в столь деликатное дело, он отнесет письмо сам, лично.
«…ви ничего не стоит одолеть огромные расстояния и переле…»
Дзинь-дзинь! Опять телефон.
Не выпуская ручки, Рокко схватил левой рукой трубку.
— Алло?
— С вами говорит секретарь его превосходительства Такки.
— Слушаю.
— Я относительно троса.
Влюбленного Рокко точно пригвоздило к стулу. Речь шла о крупной сделке, от которой многое зависело. Разговор о поставках троса отнял двадцать минут.
«…теть через Китайскую стену. О…»
На пороге снова появился секретарь. Энрико с яростью накинулся на него:
— Я никого не принимаю, понятно тебе?!
— Но фина…
— Никого, понял, никого-о-о! — завопил он, выйдя из себя.
— Но финансовый инспектор говорит, что вы назначили ему встречу.
Бедняга Рокко почувствовал, что силы покидают его. Отослать финансового инспектора было бы безумием, крахом всей карьеры, настоящим самоубийством. И он принял инспектора.
Сейчас тридцать пять второго. В приемной уже около часа ждет кузина Франка. Да еще инженер Штольц, специально приехавший из Женевы. Да еще адвокат Мессумечи насчет продажи электрических разрядников. И наконец, медицинская сестра, которая приходит каждый день делать ему укол.
«…дорогая Орнелла!» — пишет он с отчаянием утопающего, которого все больше захлестывают грозные валы.
Телефон.
— С вами говорит коммендаторе Стаци из министерства торговли…
Снова звонок.
— Говорит секретарь конфедерации консорциумов…
«…Моя несравненная Орнелла! Я хотел бы, чтобы ты зна…»
Секретарь Эрмете с порога сообщает о приходе вице-префекта доктора Би…
«…ла, как силь…»
Загремел телефон.
— Говорит начальник Генерального штаба…
Телефон.
— Говорит личный секретарь его преосвященства архиепископа…
«…но я тебя лю…» — в изнеможении, из последних сил пишет Энрико.
Дзинь-дзинь…
— Говорит глава кассационного суда.
— Алла, алло!
— Говорит член Высшего совета сенатор Корморано.