Погода все дни стояла хорошая – светило солнце, иногда дул ветер, временами шел дождь.
P. S. «Возожгол, Сулучдув», – думал Носиков, перебирая слова. – «Зиматир, Летохем», – вспоминал давешнее. «Молпой», – поворачивал свое имя в зимнюю сторону, и «Тувжуй», – в летнюю. – «Цуремух, бумхаззат, нитголлох», – бормотал в поисках скрытых смыслов. «Жваслай Вожгожог» и «Чсоквой Кучмучум», – записал на листе бумаги как бы два имени, неизвестно откуда пришедшие в голову, и прикнопил магнитом к стенке холодильника. То, как эти слова звучали, понравилось Носикову, хотя смысла в них было не больше, чем в прочих. Все-таки случайно выскочившие «зима» и «лето» являли собой достаточно редкий случай.
69
Встретившись случайно у канала Грибоедова, Носиков и Георгий пили пиво.
Носиков глядел в воду. Он уже мог по отражению в неровной воде узнать каждый мост через канал и каждый дом на берегу.
У моста остановились. Понемногу стемнело. Фонари вдоль канала попытались было зажечься, но погасли.
– После наших последних разговоров я иногда боюсь оглядываться, не зная, что там может быть у меня за спиной, – пошутил Носиков.
– Тогда уж и по сторонам лучше не смотреть, – улыбнулся Георгий.
Носиков машинально бросил взгляд, повернув голову. И тут же увидел, как из-за фигуры льва на дальнем конце моста показался высокий блондин Петров, приветственно поднимая руку, а вместе с ним еще несколько блондинов приравненной национальности.
– Знакомые все лица. – Носиков вернул взгляд обратно.
– Неужели? – чему-то удивился Георгий.
Носиков быстро глянул через плечо и понял, что ошибся. Чужими были и львы, и люди, и даже в сумеречном тусклом свете видно было, что никто из них не похож на Петрова.
– В темноту нужно не бросать взгляды, а всматриваться, – сказал Георгий. – Тогда увиденное в ней станет окончательным.
Носиков снова повернул голову – не спеша и с опаской. Те, на другом конце, кажется, только сейчас вышли из тени. Впереди был кто-то невысокий, темноволосый. Носиков медленно узнавал в нем грузина Тулшилжихели. Тут же, естественно, были негр Шмоку, африканец Силтулжуни (тоже, разумеется, негр, но другой породы), японец Сихучиси. Чолжил, Ситкумилу, Зирухи – Носиков узнавал их с облегчением.
– Ты их знаешь? – Он обернулся к Георгию.
– Да, – кивнул тот, не проявляя радости. – Шмоку, Сихучиси, Тулшилжихели. – Эти имена странно отдавались в ушах Носикова, впервые кем-то произносимые вслух. – Я думаю, они и тебе знакомы.
– А эти кто? – Носиков только сейчас увидел четыре фигуры в широких не по росту плащах, а может, их было пять.
– Это – бсс! – непроизносимые, – был ответ.
В это время подошедший вплотную негр Шмоку – добродушный, всегда улыбающийся Шмоку – не отвечая на приветственную улыбку Носикова и протянутую для пожатия руку, коротко и сильно ударил его кулаком в живот и пяткой ладони в голову, чуть выше уха. И свет померк в глазах Носикова.
70
Каково это – стоять манекеном в витрине? Или чучелом медведя на задних лапах? Носикову казалось, что он начинает понимать.
Шевельнуть ногой или рукой он, разумеется, не мог, но это не причиняло неудобства. Глаза тоже были закрыты. Сквозь веки он чувствовал свет вокруг себя, но не мог открыть глаза. Странно, он думал, ведь и чучела, и манекены всегда делаются с открытыми глазами – или нет, все-таки нет, манекены бывают разные, даже вовсе без глаз, с ровным красивым овалом вместо лица.
Каким-то девятым чувством он понимал, что стоит, но не более: мелкие телесные движения, с помощью которых он мог ощутить положение рук, ног, пальцев, были для него невозможны.
Руки Носикова могли быть разведены в стороны, как у пингвина его крылья-ласты, или подняты, или вытянуты перед собой – он не знал, как именно. В принципе, он мог представить любое их положение, также и положение ног. Он мог вполне допустить, что стоит на одной ноге, поджав другую, как аист. Почему нет?
Мимо проходили люди. Он чувствовал на себе их взгляды. Наверное, у манекенов есть особый орган, чтобы чувствовать, когда на них смотрят. Но и себя самого он начинал ощущать только в те, по видимости короткие, промежутки времени, когда останавливались на нем эти проходящие мимо взгляды, а за их пределами словно и не было никаких ощущений.
Но вот кто-то подошел как бы с другой стороны и остановился близко.
Носиков чувствовал, что это кто-то знакомый – может быть, Жуков.
Он поднял Носикову правую руку и вытянул вперед (теперь Носиков понял, что до сих пор эта рука, согнутая в локте, лежала на поясе), потом – левую руку, которая, впрочем, и до того была поднята, стал в разные стороны крутить голову, а Носиков ждал – это должно было чем-то кончиться.
«Подними мне веки», – подумал он, но сказать не мог.
Жуков – если это был Жуков – стал двигать руками Носикова так, словно делал ему искусственное дыхание. Остановился, и Носиков почувствовал легкий толчок в грудь, от которого потерял равновесие и отступил ногой, получив вновь способность двигаться.
– Где это я? – он открыл глаза. Не поворачивая головы – словно еще не веря в возможность совершения произвольных движений, – он видел низкий потолок, плохо оштукатуренную стену и широкое окно, начинающееся от пола.
– Я все объясню, – сказал Георгий. Его присутствие казалось естественным – почему Носиков решил, что это Жуков? – тут же была и девочка Даша, специалист по оживлению чучел.
За окном появился высокий человек в черном длинном пальто, равнодушно посмотрел в сторону Носикова и прошел мимо.
Носиков посмотрел по направлению его взгляда и увидел, что стоит без брюк, и даже без ботинок.
– Да уж объясните, – возвысил голос Носиков. – Я многое могу понять. – Он смог, наконец, оглядеться. – Может быть, почти все. Но зачем понадобилось выставлять меня на обозрение без штанов, на общие взгляды – этого я не понимаю.
– Нам надо идти, – сказал Георгий.
Еще один человек в пальто, длинный и черный, показался за окном и, бросив взгляд, прошел мимо.
– И, кстати, где они, мои брюки? – стал спрашивать Носиков.
– Их, я думаю, нет, – сказал Георгий – и вдруг заговорил голосом Жукова: – Ты радовался, думал, эти люди на твои красивые глаза любуются, которые хотя и закрыты. А они на твою бесштанную задницу смотрят. Ха-ха-ха!
И еще один человек в пальто прошел за окном. Человек был высокий, пальто – длинное.
– Да, пойдем отсюда, – согласился Носиков.
– Я ведь все-таки один из них, несмотря на букву «Ё» в конце фамилии, – только и сказал Георгий, пока они шли по коридору. Коридор длинно тянулся, проходя через многие двери, и каждая открывалась с трудом, словно кто-то держал ее с другой стороны.
Остановились на площадке, откуда вело две двери: одна в правую сторону (летнюю?), другая налево. Георгий открыл левую.
Девочка Даша, высунувшись из-под руки Георгия, посмотрела в темную комнату. Глядя вслед за нею, Носиков увидел страшного старика с длинными волосами.
Георгий захлопнул дверь.
– В темной комнате мы готовы увидеть то, чего боимся, или то, чего ждем, или то, о чем знаем, – сказал он. – И мы видим это.
– Это мой дедушка, – сказала Даша, – всюду за мной ходит.
Носиков потянулся к правой двери, но Георгий остановил его и снова открыл левую.
В полумраке, разбавленном светом, падающим сквозь дверной проем, Носиков постепенно стал различать лежащие на полу тела – в нелепых позах, словно сваленные в кучу куклы с раскинутыми в стороны руками и ногами. Носиков смотрел на них, а они начинали двигаться, поднимались, неуверенными шагами шли к выходу.
Носиков хотел закрыть дверь, но Георгий остановил его.
– Не спешите, лица-то все знакомые. Ваши заспинные цуремухи, если хотите знать, или заспинники. Другое слово – нитголлохи, можно так. В каком-то смысле, они существуют, только когда вы на них смотрите. И теряют признаки существования, когда поворачиваетесь к ним спиной. Поэтому вам кажется, что они как бы выскакивают у вас из-за спины, когда оборачиваетесь.
– Сейчас мне это не показалось, – заметил Носиков.
– Мы многое создаем вокруг себя, о том не догадываясь, – сказал Георгий, – а вам в этом смысле дано более других. Я как-то уже говорил это.
«А я, стало быть, фронтмен», – подумал Носиков.
– Другое слово – шнабмиб, – сказал Георгий (может, следовало его называть Поилпай?).
Зулусские вожди проходили мимо. Носиков с опаской отступил, прислонившись спиной к стене. Он узнал лицо Шмоку, тот был впереди, как всегда. За ним – Сихучиси. Цухи, Личи, Чолжил, Тулшилжихели… Носиков обнаружил, что знает в лицо каждого, и может назвать по имени. Общим числом их было девять или десять (Носиков сомневался, нужно ли включать в счет Георгия – Поилпая). Они, окружив Носикова, стояли с неподвижными лицами.
Все еще прижимаясь к стене, Носиков заглянул в комнату. Мрак там сгустился, и из этого темного облака еле передвигая ноги вышли еще пятеро, худые, в плащах не по росту. Присели на корточки у противоположной стены.
«Как судебные заседатели», – невпопад подумал Носиков.
– А эти – бсс! – непроизносимые, – сказал Георгий.
– Ну что ж, приступим, – скрипучим голосом произнес кто-то, Чолжил или Зирухи, и все словно ожили.
P.S. Если мы ищем в темной комнате черную кошку, она там всегда где-то есть, даже если она рыжая.
71
– Ну что, приступаем? – сказал кто-то (кажется, Силтулжуни), и все словно ожили – задвигались и заговорили.
Теперь они сидели на стульях, все в темных костюмах и при галстуках, а пятеро непроизносимых («Бсс!» – прошипел кто-то с краю) сидели у стены на скамейке.
– Обвиняемый Молпой Зиматир, – кто-то произнес так громко, что Носиков вздрогнул.
– Обвиняемый Тувжуй Летохем, – сказал кто-то другой.
Носиков видел всех, но не мог определить, кто именно произносит то, что он слышит.
– Почему он не отвечает? – спросил третий. Это был Чолжил (цуремух неизвестной национальности).
– Меня зовут Сергей, – сказал Носиков.
– Где-нибудь, может быть, и зовут, но только не здесь, – сказал первый голос.
– В летнюю сторону Тувжуй, в зимнюю – Молпой, – сказал другой голос. – В левую Зиматир, в правую – Летохем.
– Обвиняется в причинении вреда по неосторожности, – сказал первый голос.
– В причинении вреда по недомыслию, – поправил его второй.
– И присуждается к мере наказания, – сказал Зирухи (восточный цуремух).
– Надеюсь, к высшей, – сказал Силтулжуни (африканский негр, если кто помнит).
– Сделать себе харакири был бы для него самый достойный выход, – сказал Сихучиси, японец.
В его руке появился короткий меч. Он сделал движение вручить клинок Носикову. Носиков отвел взгляд и сложил руки на груди. Японец протянул меч сидящему рядом грузину.
«А он, кажется, не настоящий японец, – подумал Носиков. – Настоящий сказал бы “сэппуку”, а не “харакири”».
В руке Тулшижихели врученный меч оказался кинжалом с узким лезвием.
– Заколоться кинжалом в грудь больше подходит нашему климату, – сказал он, – но я не настаиваю, – и передал оружие тому, кто сидел рядом. Это был Шмоку (единственный подлинный зулус среди мнимых зулусских вождей).
– Отрубить этому цуремуху голову! – воскликнул Шмоку, потрясая боевым топором.
«Цуремух – это он про меня?» – удивился Носиков.
– А разве цуремух не заслуживает скидки по малолетству? – сказал Сегё (сейчас его, наверное, не стоило звать Георгием, а Поилпаем было непривычно). Да и букву «Ё» не стоило употреблять в имени зулусского вождя.
«Значит, Сеге», – решил Носиков.
– Отрубить голову прямо сейчас, – настаивал Шмоку.
– Цуремуху было меньше семи лет, когда он по недомыслию совершил ошибку, – сказал Сеге. – Это нужно учесть.
«Сеге, друг», – с благодарностью думал Носиков о Георгии. А о зулусе Шмоку – с грустью. Не ожидал от него. От кого другого, только не от него. И от кого другого было б не так обидно.
– Но сейчас этот донирот уже не мальчик и может ответить по строгости, – сказал Силтулжуни.
«Цуремух, донирот, – подумал Носиков, – почему не сказать просто “человек”».
– Он может исправить свою ошибку, – сказал Сеге.
«Друг, – подумал Носиков, – в левую сторону “жлеп”, в правую – “чваж”. Хотя почему “чваж”? Там не должно быть буквы “А” на этом месте».
– Насчет «А» все верно, – жлеп Георгий (все-таки Носиков про себя продолжал называть его этим именем) вложил ему в руку лист бумаги, на котором – Носиков посмотрел – был напечатан исправленный вариант его таблицы.
АИОЕУА
ФБЗНЛРВМСТКХПГЖДЧЦШЩФ
ЫЭЮЯЫ
ЪЪ ЬЬ ЙЙ.
Носиков понял, что буква «А» теперь на правильном месте. Твердый и мягкий знаки и «И» краткое тоже определились – эти буквы при шифровании не изменялись, и маленький Носиков не включил их в таблицу. В формальной полноте описания он в то время еще не видел смысла.
– Приложи руку – в смысле, подпишись, – сказал жлеп Георгий голосом Жукова.
– Это все? – спросил Носиков.
– Нужно еще заверить и поставить печать, – Георгий подтолкнул Носикова к двери (все в ту же комнату), на которой теперь была золотыми буквами надпись:
ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ
Начальник
P. S. По новой таблице пятеро – бсс! – непроизносимых получали имена, которые можно было произнести, не спотыкаясь:
Астрегежит;
Асрилжил;
Алилчи;
Астачахи;
Асшорохино.
72
Пять человек (цуремухов) сидели у стены на скамейке.
Бледные и худые, в плащах не по росту.
Они даже не могли сидеть прямо. То и дело кто-нибудь заваливался набок и готов был упасть. Тогда жлеп Цухи и жлеп Личи, оба невысокие, в одинаковых синих костюмах в полоску и одинаковые лицом, помогали бессильному.
Носиков глядел на это и чувствовал себя виноватым.
Да и все собравшиеся вокруг зулусские вожди видели в нем виноватого. Они глядели на него злыми глазами и собирались расправиться с ним, каждый по-своему. Один предлагал заколоть, другой – отрубить голову.
Носиков и сам считал, что заслуживает наказания. Но не высшей все-таки меры, не высшей меры.
Когда-то давно – в точке начала событий – возможным наказанием для маленького Носикова было бы строгое слово от бабушки или мамы. Конечно, вряд ли бабушка сочла бы предосудительным отведение букве «А» неудачного места в шифровальной таблице. Но если бы она обнаружила вдруг тетрадь Носикова с зашифрованными именами зулусских вождей (а ведь для нее между зашифрованными и незашифрованными именами не стало бы разницы, только сейчас понял Носиков), открыла на той самой странице и спросила «Что у тебя здесь написано?» – строгим, разумеется, голосом, – то по истинному своему смыслу эти слова и оказались бы тем самым наказанием.
За годы малое зернышко вины выросло до размеров большого дерева – стало быть так. И вот, одни хотели зарезать, другие придушить (и веревка с петлей была наготове у Зирухи, восточного цуремуха, который стоял и смотрел, ухмыляясь). Один жлеп Георгий был единственный защитник.
– Можно поправить дело, – сказал он голосом Жукова, и Носиков обнаружил себя перед дверью с надписью
ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ, —
той дверью, перед которой он, кажется, и так уже стоял с готовой на подпись бумагой. Нужно было войти, и он вошел.
За дверью была другая, на которой было написано:
ЧСОКВОЙ КУЧМУЧУМ
Это было правильно, Носиков как раз и ожидал чего-то такого. Но мешкал, остановившись. Первая дверь закрылась у него за спиной, словно притянутая пружиной, а наверху зажглась лампочка. Носиков закрыл глаза. Стоя в узком междверном пространстве, он, кажется, потерял ощущение связи событий. Какую дверь он только что открывал? Какая закрылась за ним? Он посмотрел на бумагу, которую держал в руке. Внизу листа было написано: «Исправленному верить», – и подпись шла, размашистая и жирная – неудобочитаемая, но Носиков знал, что это Вожгожог, он же Кучмучум.
И печать на положенном месте.
73
Пять цуремухов, они же нитголлохи, сидели у стены на скамейке.
А другие – стояли.
Те, что сидели, до недавнего времени хилые, теперь окрепли и приободрились. Под плащами у них чувствовалось тело и мускулы. Астрегежит, Асрилжил, Алилчи, Астачахи, Асшорохино – прежде непроизносимые, теперь они стали как бы асами.
«Имя красит человека, – подумал Носиков, – а цуремуха тем более».
С чистой, как ему казалось, совестью он обернулся к сидевшим, и тут же понял, что сейчас будет. Те, что сидели, стали медленно подниматься, а которые стояли – двинулись вперед.
«Я ведь исправил ошибку», – хотел сказать Носиков, но нитголлохи, они же бумхаззаты, набросились на него, кажется, со всей обретенной силой.
– Одно другого не отменяет и в зачет не засчитывается, – сказал чей-то голос.
Схватили его справа и слева, держа как за жабры, он вырывался.
Хотел представить себя Жуковым, но не смог.
Там виселица, сделанная из досок, мелькала в каком-то дверном проеме – неужели?
– Мухи-котлеты отдельно, – сказал другой голос, – котлеты отдельно, и мухи на отдельной тарелке.
Нитголлохи и бумхаззаты держали его одни с летней стороны, другие с зимней и волокли на юг или север, где сделанная из досок уже стояла готовая виселица, то справа оказываясь, то слева, когда голова Носикова моталась из стороны в сторону.
Тогда Носиков оставил нитголлохам свое летнее имя, а бумхаззатам – зимнее, и уполз босиком по полу, как ящерица, которая отбросила сразу два хвоста.
Но уполз то ли недалеко, то ли плохо, потому что обнаружил в итоге, что стоит вплотную лицом к стене, а прямо перед глазами та самая поднималась виселица, и веревка с петлей, намыленной жидким мылом, и табуретка, на которую нужно было залезть и спрыгнуть.
Носиков дернулся, выходя из сил, но нитголлохи и бумхаззаты держали крепко, он хотел крикнуть, но не смог – или петля уже сдавила горло? И вдруг прямо перед собой в стене он увидел окно (а стена, к которой стоял вплотную, словно отступила при этом на несколько шагов) – и за окном высокого человека в длинном черном пальто.