– Положи его здесь, в затишке. Авось не замерзнет, – говорит Краб.
Мы ползком проникаем в короткий коридор, за которым должна находиться столовая. На фронте затишье. Видать, берегут боеприпасы.
В авангарде наши лучшие стрелки: Краб, Аристарх и Рыжий. Мы со Жгутом во втором эшелоне. Основные силы противника сосредоточены у окна выдачи блюд. Сейчас оно служит бруствером окопа. Мебель разломана, частично сдвинута к боковым стенам. Окна, на удивление, почти все целы, но в помещении холодно.
Краб по-пластунски подползает к входу, заглядывает за угол и тут же втягивает голову обратно. Он поднимает три пальца на левой руке, потом загибает один и показывает направо. Все понятно. Сразу у входа сидят пятеро: три слева, два справа.
Леха с Аристархом быстро высовываются и начинают пальбу – каждый в свой угол. Рыжий расстреливает охранников, находящихся у стойки. Мы со Жгутом поднимаемся во весь рост и, прикрываясь дверными косяками, стреляем вторым этажом через головы товарищей.
В первые же секунды из строя выбывает десяток наших противников. Остальные откатываются в зоны, не простреливаемые с нашей стороны, или пытаются прикрыться мебелью. Но, в отличие от банкетного зала, столы и стулья здесь пластиковые. Служить препятствием для пуль они никак не могут.
Гладиаторы, засевшие в кормоцехе, верно оценивают ситуацию и делают рывок к окну раздачи через кухню. С той стороны стойки тоже начинается пальба. Пороховая гарь щиплет глаза, а уши закладывает от грохота.
Одно из окон с треском вылетает. Какой-то охранник швырнул в него табуреткой. Однако пользоваться аварийным выходом уже поздно. Три красных пятна вспыхивают на серой камуфляжной спине, и боец валится лицом в буран, вовсю гуляющий за окном. Под подоконником сразу же появляются маленькие дюны из снега.
Наконец-то пальба прекращается. Есть ли кто живой в зале – неизвестно, но заходить туда пока рано.
– Эх, гранатку бы им добавить. Но придется так, – говорит Леха и уже другим, командным голосом орет в снежный сквозняк: – Охране бросить оружие и приготовиться к сдаче! Пленным подарим жизнь. За любой выстрел будем карать по законам военного времени. Мы заходим!
С той стороны зала, из-за стойки, появляются осажденные гладиаторы. Они смотрят на нас несколько настороженно, но, увидев меня, расслабляются. Я здесь своеобразный индикатор «свой-чужой», единственный человек, которого на подземном уровне знают если не все, то многие.
У боковой стены с поднятыми руками стоят трое охранников. Остальные убиты или тяжело ранены.
Лидер наших союзников – крепкий, слегка прихрамывающий мужчина лет сорока с ухватками блатного – отдает короткий приказ. Его люди начинают методично достреливать раненных и собирать трофеи.
Аристарх с Рыжим и Жгутом тоже пополняют боезапас.
Мы с Лехой идем к маленькой шеренге пленных, где встречаемся с боевыми товарищами и обмениваемся с ними рукопожатиями.
– Снегирь, – представляется их лидер. – А это ты, доктор? Привет!
Тут я припоминаю, что этого самого Снегиря с месяц назад штопал после боя на трезубцах. Рана у него была в переднюю поверхность бедра, потому он теперь и хромает.
– Леха Краб, – представляется наш прапор.
– Сеня. – Вождь союзников ухмыляется и спрашивает: – Леха, что с цириками делать будем? Может, на Луну отправим? Еще жратву на них тратить!..
У двух охранников лица обреченные, тупые. В третьем я узнаю Петросяна. Он держится чуток пободрей своих сослуживцев. На его физиономии застыло упрямое, вызывающее выражение.
За нашими спинами потихоньку собирается народ, закончивший грабить награбленное.
– Жратвы тут наверняка навалом. Одного мяса для тигров, небось, тонны две. Пусть поживут пока, раз я обещал. Да и потолковать с ними есть о чем. Только пойдем-ка отсюда. А то шибко холодно.
– Да уж, одеты мы не по-зимнему. – Снегирь ежится. – В такой пижме по морозу долго не поскачешь. Пошли, братва, к нам. Там и печечка растоплена, и пошамать найдется.
– Надо на выходе к лифтам пару человек поставить. Никто не знает, сколько тут охраны еще бегает. Накроют нас, как мы их. Окна тоже надо бы посторожить.
– Дело хорошее. Эй, Абдулла. На тебе шпалер. Возьми кого-нибудь из земляков, покараульте у выхода. Мы через часок вас сменим. Митек, а ты здесь, у стойки покарауль. Если кто с улицы полезет – шмаляй, не стесняйся.
Помянутый Абдулла – не кто иной как мой старый знакомец Рахматулло. Он подмигнул мне и заулыбался. В руках у него бутафорская сабля, какие обычно на стенах для красоты вешают. Ствола, видать, обидчику Штрауса не досталось. У этих ребят огнестрельного оружия на всех не хватает. Поэтому приказ Снегиря таджик принимает с энтузиазмом.
Леха уходит с часовыми. Через минуту он возвращается, гоня перед собой охранника, рот которого замотан изолентой.
– Вот еще один в коллекцию.
Мы всей гурьбой втягиваемся в полумрак помещения, расположенного за кухней. В углу стоит большая печь, в ней тлеет груда углей. Наверное, поэтому здесь гораздо теплее, чем даже в каминном зале прошлой ночью.
– Аккуратней! Тут до черта всякой фигни. Ноги не поломайте. Там вон ванны какие-то, лента транспортерная, – предупреждает нас Снегирь.
Кормоцех выглядит точь-в-точь, как ад в диснеевских мультиках. Отсветы огня выскакивают из-за чуть прикрытой печной заслонки и придают нашим лицам какой-то потусторонний оттенок.
На шести чугунных конфорках этой громадной печи до наступления эры электричества персонал, наверное, варил всякие корма для живности. Да и вообще полезно такую штуку в хозяйстве держать. Мало ли что может случиться? Вот оно и произошло.
– К ней и уголька с полтонны имеется, – хвалится Снегирь, как будто он сам по своей прозорливости позаботился о топливе. – Хавки тоже хватает. Холодильники забиты мясом, всяких фруктов полно. Даже бананы есть.
Нас сажают в пластиковые кресла, принесенные из кухни, и вручают по большому куску мяса. Оно жестковатое, не вполне прожаренное, но кажется мне удивительно сочным и вкусным. Не буду говорить штампами, мол, ничего такого я не ел с детства. Наверняка случалось. Просто сейчас все мои ощущения от прежней «доколизейной» жизни остались где-то очень далеко. Даже не важно, где именно.
Рыжий лопает так, что аж за ушами трещит. Остальные если и отстают от него, то не сильно.
– Ну и что делать будем, братва? – спросил Снегирь, бывалый человек, открывая толковище.
Вопрос не столь праздный, как может показаться. Надо выработать стратегию. Все гладиаторы сидят кругом, благо народу не много, а помещение просторное. На пластиковом столе горит пара аккумуляторных фонарей.
Всего нас здесь двадцать девять человек. По социальным группам расклад примерно такой: с дюжину блатных, десяток таджиков, остаток – вояки и спортсмены. Основу последней категории составляет наш боевой квартет. Жгут сразу откололся от нас и перешел в лагерь Сени Снегиря.
– Рвать надо отсюда, – вносит предложение, подкупающее своей оригинальностью, некто Чума, почти двухметровый гоблин с простодушным, но злым лицом.
– Это понятно, – со вздохом говорит Сеня. – А куда рвать-то?
Чума на секунду задумывается и выдает ответ, идеальный в своей непогрешимости:
– В город. Хрен ли тут сидеть и дожидаться, когда нас мусора за жабры возьмут.
– Хорошо. Чума подсказал главное: надо рвать отсюда в город, – с еле уловимой иронией продолжает Снегирь. – Теперь вопрос, как это сделать?
Чума многозначительно пожимает плечами. Мол, это уж вы давайте сами. Не все ж вам моим умом пробавляться.
– Через два дня ожидается прибытие гостей, – вступает в дискуссию Краб. – Они, скорее всего, прилетят на «Ми-8». При таком морозе иностранную технику вряд ли рискнут использовать. В «восьмерку» влезают до тридцати человек. Если уплотнимся, то, может, и с полсотни войдет. Багаж нам с собой не везти. Берем борт штурмом, грузимся и летим, пока горючки хватит. У какого-нибудь городка садимся и разбегаемся.
– Нас всего тут едва тридцать, – подает голос кто-то из блатных. – Уместимся.
– Я думал поднять братву, оставшуюся в подвале. Вытащим лифты вручную наверх. Потом спустимся на них в подземелье и освободим остальных. Кто последним рейсом поднимался?
– Да вроде мы, – подает голос один из таджиков. – Свет потух, стрелять начали. Мы побежали по коридору.
Говор южанина на удивление правильный, практически без акцента.
– Если во время подъема кто-то в лифте застрял, то не выжил, – размышляет Краб. – Сутки практически без воздуха!.. А в камерах должны быть люди.
– Ну и на хрен нам эти люди нужны? – Это снова Снегирь. – Сам же говорил, в вертушку максимум полсотни рыл влезет, и то если утрамбовать. Грустно, конечно, что бродяги внизу зависли, но тут уж кто не успел, тот опоздал.
– А с чего вы решили, что вертушка вообще придет? Буран за окном просто жуткий! – сомневается кто-то в темноте.
– Вон он сказал. – Леха кивает на охранника.
Этих парней мы на время поместили в какую-то клетку для живности. Встать там по причине тесноты нельзя – только сидеть в позе эмбриона или лежать.
– Буран не все время будет. Не сегодня-завтра кто-нибудь прилетит.
– Вопрос в том, кто именно? Гости наверняка сперва попробуют связаться с Колизеем. А телефоны не работают. Наобум они не полетят. Особо важных персон непонятно в какие условия везти никто не будет. Подготовиться надо, – подает голос Рыжий.
– Тогда все усложняется. Если вертолет проведет разведку с воздуха и улетит без посадки, то нам сразу же придется сваливать отсюда и пешим ходом двигать по зимним Саянам. Прежде чем в МЧС о лавине сообщить, наши хозяева тут все зачистят. Чтобы никто про игры в гладиаторов не узнал.
– Пешком нельзя. Все померзнем, – со вздохом говорит кто-то из блатных.
– А на машинах?
– Дорогу завалило. Даже если и удастся отсюда выехать, то путь вниз по ущелью всего один. На выходе мусора повяжут.
– Кто тебя там вязать будет? Постреляют и в ущелье сбросят.
– Пешком-то выйти можно. Даже вниз по ущелью, – размышляет Леха. – Но это пока они про наш побег не узнали и кордонов не поставили. Может, машина какая-нибудь на ходу? Надо территорию обыскать, собрать зимнюю одежду и оружие.
– Вот это дело, – одобряет Снегирь.
– Валяйте. А мы все-таки попробуем людей из подвала поднять. Я как представлю, что сам в такой ситуации оказался, так мурашки по коже бегут, – говорит Краб и ежится. – Кто со мной?
Народ в спасательную команду не ломится. Всем хочется побыстрее свалить отсюда. Идея Краба об уходе вниз через долину ложится на благодатную почву.
– Знаешь, Леха, пока мы с подвалом провозимся, упустим реальный шанс. Да и не полезу больше под землю, слово себе дал. Что я, шахтер?
Краб нарочито равнодушно выслушивает мое заявление, пожимает плечами и говорит:
– Смотри, вольному воля. А под землю мы, пожалуй, вон тех омоновцев опустим. Пусть и от них польза будет.
– Ага, много от них толку.
– А почему нет? Если по-хорошему попросим. Ну что, вохра, хотите заработать амнистию? Обещаю, что потом не будем предъявлять к вам никаких претензий и отпустим. Мое слово твердое.
– Нет. Лучше кончайте всех здесь, – нарушает обреченное молчание охранников голос Петросяна. – Вы нас все равно потом поднимать не станете. Так уж лучше тут помрем, на свету.
– Ах ты сука! – Жгут подрывается к клетке. – А когда мы там сидели, твоя совесть молчала в тряпочку. Короче, начну кончать по одному. По кусочку отрезать буду, пока не согласитесь!
– Как хочешь. Лично я под землю не полезу.
– Ну и зачем ты тогда Родине нужен? – Снегирь с добродушной улыбкой просовывает ствол пистолета между прутьями и стреляет Петросяну в голову.
Остальные охранники мечутся, насколько позволяет теснота клетки, в рефлекторной попытке переместиться подальше от смерти.
– Не стреляйте! Мы полезем!
– Вот мы и нашли консенсус, – с усмешкой говорит Снегирь. – Учись, Леха! А то ты все на идейность напираешь. Видать, здорово тебя замполиты жучили.
В данной ситуации меня больше всего удивляет, что Сеня, оказывается, знает слово «консенсус».
– Ладно, хрен с ним, попробуем братву из подвала достать. Только сначала поищем зимнюю одежду и транспорт. Эй, ментенок, который поближе! Вылезай из клетки, проводником будешь. Где тут у вас чего, показывай.
– Гараж и машины завалило. Выше есть ангар со снегоходами. Там и теплая одежда. Специально гостям для зимних прогулок держали.
Все оживляются.
– Вот это тема! – бухтит Чума. – По тундре, по железной дороге…
– А много ли снегоходов? – ласково спрашивает Сеня у парня, извлеченного из клетки.
– Штук пятнадцать должно быть. Есть еще конюшня, но ее тоже завалило лавиной. В ангаре со снегоходами сани хранятся для конных прогулок.
– Ну и на хрена нам твои сани без лошадей? – рычит Чума.
– Остынь, не пугай комсомольца, – увещевает его Снегирь. – А сани – вещь полезная. Их к снегоходу прицепить можно. Вот часть людей в них и разместим. Ладно, цирик, пошли, покажешь технику.
Вся компания вываливается сначала в разгромленную столовую, где гуляет снежный сквозняк, затем идет на улицу через широкую погрузочную площадку под крышей.
Буран уже на исходе. Солнца в хмуром небе еще не видно, но в том месте, где оно должно быть, тучи слегка светлее.
После теплого кормоцеха на улице жутко холодно. Идти до сарая недалеко, но ветер успевает выдуть все тепло из-под куртки, а в кроссовки набивается снег.
В огромном сарае ветра нет. Поэтому мне кажется, что тут довольно тепло. Вдоль широкой стены выстроились разномастной шеренгой снегоходы. Большинство «Ямахи» и «Арктик кэты», но есть и парочка «Ски ду тундра». В самом углу к этим иностранцам притулились четыре отечественных «Бурана». Легкие санки для конных прогулок стоят рядом с ними и выглядят как персонажи русских народных сказок в комиксах про трансформеров.
– Ништяк! – Чума на ближайшем «Ски ду» кажется сенбернаром, совокупляющимся с болонкой. – Сейчас попрем!
– Только в этот раз на «Тундре», а не по тундре, как ты любишь, – язвит Рыжий. – Ты глянь сначала, там горючка-то есть?
– Кстати, о горючке. – Краб поворачивается к охраннику.
Тот разводит руками и говорит:
– Баки должны быть полны. Гостям готовили. Вообще-то в теплом помещении держать заправленные снегоходы нельзя, но ангар не отапливается. Может, еще где канистра найдется. А вон в том отсеке зимние костюмы для прогулок.
Таковых там около трех десятков – теплые куртки и штаны радостного оранжевого цвета. Хватает на всех с избытком.
– Какой-то цвет стремный, – говорит Чума и зачем-то брезгливо нюхает рукав куртки, которую он уже успел натянуть на себя.
– Стремный, так мне отдай, – с ухмылкой заявляет Жгут. – В запас возьму.
– Зато в ней тепло. – Гоблин удовлетворенно вздыхает и вдруг от полноты чувств бьет охранника в ухо.
Тот падает на шершавые доски пола.
– Ну и?.. – спрашивает Снегирь из глубины ярко-оранжевого капюшона.
– А не хрен здесь бухтеть! – радостно отвечает Чума. – Да не боись, оклемается. Я слегка.
Охранник действительно быстро приходит в сознание и ошалело смотрит вокруг. Из уха парня течет кровь.
– Не спи на полу, застудишься! – как ни в чем не бывало радостно скандирует здоровенный гладиатор и весело ржет своей незамысловатой шутке.
– В таких нарядах нас за версту с вертолета увидят, – скептически высказывается Аристарх. – Не удивлюсь, если в них и радиомаячки вшиты, чтобы гости не заблудились.
– Скорее всего, – соглашается Краб. – Но выбора у нас пока нет.
Общее мнение при виде снегоходов резко меняется. Народ требует немедленного отъезда.
– Может, действительно фиг с ними? – спрашивает непонятно у кого Рыжий. – А то упустим время. Сами уйти не успеем и этих не спасем. Снегоходов-то едва хватит на всех. Да и буран заканчивается. Завтра с утра дорогие гости и прилетят по ясной погоде. А мы до этого времени уже далеко уйдем.
– Кто хочет ехать – вопросов нет, – говорит Краб. – Оставьте нам четыре «Бурана». К ним наверняка еще нарты тут есть. Человек двадцать увезем. Остальные пусть сами выбираются. Горючки до ближайшего аула должно хватить. Там чего-нибудь найдем.
– А что за аул?
– Тувинская деревня. Ак Чодураа называется. По-нашему – Белая Черемуха.
– А ты откуда так хорошо местность знаешь? – любопытствует Снегирь.
– Так я ж сюда сам пришел, – со вздохом поясняет Леха. – На лыжах.
– Ладно, – заявляет Снегирь. – Всем, кто со мной: два часа на сборы, и рвем отсюда. Пробежитесь по территории, поищите еще оружия. Да и маслят надо бы побольше. Баб не трогать, а то вас потом не соберешь!
Лифт с натугой ползет вверх. Двое таджиков в моторном отсеке, расположенном этажом выше, крутят барабан, на который наматывается трос. В холле у лифта собрались полтора десятка гладиаторов из числа «сознательных». Это таджики и нас четверо: я, Краб, Рыжий и Аристарх. Гвардейцы Снегиря разбежались по усадьбе. Они готовятся к отъезду.
Трое пленных охранников собираются спускаться на нижний уровень. Они растягивают двери лифта в стороны специальными фомками, тут же зажимают носы и отворачиваются.
Почему – я понимаю ровно через секунду, когда и до нас доходит острый запах тухлятины. В лифте шесть трупов, сидящих на дне кабины. Лица у всех багровые, у некоторых на губах застыла желтоватая пена.
У ближнего к двери мосластого мужика руки в крови, а на горле раны. Как будто он пытался разорвать себе трахею для доступа воздуха.